Мистика

эпилог

- Ты не прав - коричневая палитра не мрачная, к тому же мы используем сопутствующие цвета.

- Нет, Ален, давай что попроще – без палитры, - засмеялся Коля, отодвигая ноут: - Мне нравится зеленый, лучше его.

- Ну, кто бы сомневался? - заулыбалась и я, - мы, пограничники, все в зеленом. Грамотно прячемся и маскируемся.

Где-то внутри тихо шевельнулась совесть – теперь у его фуражки был другой цвет тульи – оливковый, а не зеленый, как раньше. А на погонах красные, а не зеленые просветы. Потому что дивизия, в которую он перевелся – мотострелковая. Я удивилась, услышав первый раз это название, потому что наличие мотоциклов на военных парадах как-то не вспоминалось. Весело улыбаясь, Коля объяснил, что мотострелки это та же пехота, для мобильности усаженная на БТРы.

Я смотрела на мужа, который встал, чтобы налить себе кофе. Достав ситечко, он аккуратно процедил напиток, чтобы в чашку не попала гуща и налил до краев, как всегда. Осторожно прошел к столу, чтобы из чашки не выплеснулось, и не пострадала офисная форма. Короткие рукава заманчиво открывали сильные мужские предплечья с прорисованными мышцами и венами, явно проступающими под кожей... Летняя офицерская форма - на дворе стоял конец июня и жара… благодатная пора. С улыбкой смотрела на полную до краев чашку – привычка. Его привычка – одна из многих, которые мне пришлось принять. Это было не трудно, потому что, как и я, Николай был большим аккуратистом – по дому никогда не были разбросаны носки, глаженые футболки доставались из стопочки правильно, в шкафу и ванной не царил хаос и бедлам, который я заколебалась ликвидировать в прошлой семейной жизни.

- Коль, а ты правда не жалеешь? – уже настойчиво стучалась совесть – муж ушел из погранвойск из-за меня. Понятно, что он принял мужское решение, но наверняка ведь потерял с этим что-то важное для себя и в глубине души я чуточку опасалась, что он может, даже не осознавая, винить за это меня.

- Нет, Ален, мы уже говорили об этом, - удивленно приподнял он брови, садясь за стол: - Все равно почти все уезжают оттуда на материк, к пенсии уехал бы и я. Я дончак, как ни крути, и там не мой климат – тяжеловатый. Или ты о другом? Всему свое время… да и к самой границе я имел косвенное отношение. Бывал только ознакомительно и в составе проверочных групп. Здесь форма та же, служба – та же. Не бери в голову. И потом – ты построила для нас такой дом…

- Да… дом – на твои деньги, - обвела я глазами окружающее пространство. То время, что здесь жили Ира и Анжик, совершенно не отразилось на нем. Они увезли свои вещи, и все стало в точности так, как было до нашего отъезда. Ира оттерла и отчистила все до зеркального блеска, и чувства, что дом какое-то время был не только нашим и в нем проживал еще кто-то, пусть и хорошо знакомый, не было. Те же полупустые комнаты, второй, пока еще необустроенный санузел… запах деревянных досок и хорошего кофе вот прямо сейчас, а еще и воды – широкая дверь на террасу открыта и ветер колышет край занавески… дома хорошо.

А на Дальний Восток я летела с легким страхом. Боялась только одного – нечаянно узнать какие-либо подробности из прошлой личной жизни Коли. Что она у него была, я не сомневалась ни минуты. И когда, в какой именно период прекратилась, тоже неизвестно. С неприятным чувством думалось о том, что вполне себе могло… когда я сказала – не звонить. Винить его в этом случае было бы глупо, но неприятный осадок, безусловно, оставался бы. Подумав хорошенько, я закрыла для себя этот вопрос, вспомнив, что билет ко мне он купил именно в это время. И обратные билеты на всю семью - тоже. Значит, уже принял на тот момент решение. А менять продуманные решения было не в характере моего мужа.

Что можно было сказать о полутора годах жизни в Хабаровске? Для меня климат там оказался тяжеловат, с широким общением поначалу было трудновато. По-настоящему я сблизилась только с женой командира – невысокой, очень полной женщиной. Алла Николаевна была врачом-педиатром и добрейшим человеком. Не сказать, что мы стали подругами, но очень хорошими знакомыми – точно. Семьями ходили друг к другу в гости, в компании других их друзей принимали участие в различных праздниках.

Жили в просторной двушке на окраине города, принадлежавшей Коле по праву собственности и официально сданной в служебный фонд управления после приказа на перевод к новому месту службы. Семейному офицеру полагались площади побольше, и отказываться от этого было бы глупо.

На эти деньги сейчас обустраивался полупустой до этого дом. В этом вопросе Коля доверял мне полностью, воспротивился только тому, что наш с ним кабинет я захотела оформить в спокойной бежево-оливковой гамме. Значит, переиграю – вообще не вопрос.

- Спасибо, Ален, я пошел, - крепко поцеловал он меня в губы, оставив на них вкус и запах кофе, и прошел в прихожую. Я потянулась следом, постояла в дверях, пока машина тронулась, махнула вслед рукой и опять прошла на кухню. Хотелось кофе… но, наверное, нельзя… или можно? Я еще не знала толком – всего пара дней задержки.

Коля не просил меня о ребенке, даже не заикнулся ни разу. Только тогда, когда выяснилось, что поплохело мне не из-за беременности, кивнул и неосознанно, наверное, отвернулся, пряча взгляд или выражение лица. Почему не говорил об этом? Я не знала – не настолько еще изучила его тогда, и спрашивать тоже было… Сейчас уже понимала, что он хотел и хочет... очень сильно хочет. А у меня как раз – переаклиматизация, адаптация, аллергия на гнус, который летней порой появлялся даже в городе. А еще Аня рано пошла… и предполагаемый обратный переезд вскоре – я включила ум и решила, что организму нужно немного отдохнуть. И раз уж все отпущено на мое усмотрение, стоило подойти к вопросу о повторном материнстве ответственно – ребенку это тоже пойдет на пользу.

Здесь же, когда я ступила на почти родные доски пола, когда присела на пока еще не шезлонг, а только стульчик на террасе над водой… Я поняла, что дальше тянуть глупо, да я и не молодею. Поняла, что пора. И у нас повторно начался медовый месяц - с пледом на полу и с выходом в красивом белье или вообще… раз уж настолько все красиво на его взгляд. Давая такое ммм... немного нарочитое представление, клоуном я себя не чувствовала. Слишком горячим, почти горящим взглядом смотрел на мои (надеюсь, что милые) кривляния Коля... Раньше Олег просто любовался иногда - мимоходом, мимоходом пользовался. Беркутов любовался интеллегентно и ненавязчиво, тщательно скрывая глубинное и животное - мужиковское. Ромка просто, казалось, ловил красивый момент - бархатный песок, прозрачный ручей, лето, ну и впридачу ко всему этому - я. Другие... по-разному, но никто и никогда не смотрел на меня вот так - умирая и рождаясь этим взглядом, и во мне тоже воскрешая... богиню, небожительницу - никак не меньше. Ну и... животное и мужиковское в себе потом точно не прятал. Так смотрел на меня всего один человек на свете - он...

В большом зеркале в гардеробной, которая была устроена в нашей спальне, отражалась как будто бы та же я. Но понятно было, что бабья осень уже не за горами. И нужно поддерживать себя в хорошей форме - и для здоровья и, конечно же, для мужниной услады, оставаясь, по возможности, как можно дольше такой, чтобы… до боли в глазах. Я и старалась, но похоже что скоро опять расплывусь, разлезусь в стороны, и потом снова придется за шкирку затаскивать себя в норму. Но все это мелочи, главное, чтобы все закончилось хорошо.

Было совсем еще рано, Аня спала. Наверное, вырастет такой же совой, как и я, и вставать в школу когда-нибудь будет трудновато. Я укрыла ее простынкой – кондиционированный ночью воздух в доме был прохладным, и вздрогнула – из кухни раздался приглушенный расстоянием, но все равно громкий телефонный звонок. Выскочила, прикрыв дверь – испугалась разбудить. Быстро дошла, схватила телефон с подоконника и тихо выдохнула:

- Да?

Вначале просто не узнала… да и странно было бы настолько долго и хорошо помнить голос Владимира Беркутова.

- Алена, вы еще помните меня? – задал он вопрос, будто подслушав перед этим мои мысли.

- Безусловно, Владимир Борисович, как я могла забыть вас? Приятно слышать, - прислушалась я к себе и искренне подтвердила: - Действительно приятно.

- Мне тоже, Алена, но причина моего звонка вас огорчит – умерла Мария Львовна.

- Мария Львовна… она не могла, - потерянно прошептала я, но быстро пришла в себя и потребовала: - Обстоятельства? Опишите мне обстоятельства ее смерти. Ее причину!

- Вы как будто обвиняете меня в чем-то, - устало проронил Беркутов, но подчинился: - Умерла на руках у Оли и в присутствии медсестры. Ольге нужно было уехать и пройти медкомиссию с Алешей перед садиком. Опасаясь оставить бабушку одну, она привезла медсестру, чтобы та пожила с ней несколько дней.

- А причина все же? – расстроено добивалась я ответа, - я разговаривала с Ольгой пару месяцев назад и она говорила, что баб Маня в норме – еще бегает. Что же так… резко-то? – плыли в глаза слезы.

- Не плачьте только, Алена, мне уже тут хватило… Если приедете на похороны, мы поговорим об этом. Они завтра.

- Да, само собой, Владимир Борисович, конечно… - лихорадочно соображала я, как провернуть целую войсковую операцию – пристроить Аню, потому что Коля на службе и отпрашиваться с нее на завтра уже поздно. Потом – завтра у меня встреча с заказчиком. Я специально пригласила его встретиться здесь - у нас дома. Прошлый раз сработало – наш дом стал самой лучшей бесплатной рекламой и вот по рекомендации… А еще нужно наготовить еду для Коли минимум на пару дней, черная косынка… темный наряд у меня был…

- Я смогу отвезти вас завтра – сейчас я в городе по организационным вопросам. Потом как-то решим с возвращением, сам я хочу задержаться там.

- Во сколько, Владимир Борисович? – спросила я, понимая уже, что все решаемо, а не поехать я просто не могу. Не смогла поехать к своей бабушке, но проводить Марию Львовну - тоже далеко не чужого для меня человека, обязательно найду возможность. Это не так сложно устроить, да и рядом совсем.

- В шесть утра, Алена, доспите в машине. Скажите мне, куда заехать за вами. Последнее время я выпустил вас из вида.

- Ну, это нормально, наверное. В Петропавловский… - назвала я ему свой адрес.

В Длинном почти ничего не изменилось – все так же стоял новый дом, который строила наша бригада. Только возле него густо зеленели засаженные бабой Маней аккуратные грядки, огороженные досками. И хорошо поднялись посреди стриженного газона плодовые деревца – черешня и абрикос. Так же продолжал стоять в стороне старый дом, и его огибала накатанная когда-то Ваниным танком дорога, которая давно уже должна была зарасти, но почему-то… не заросла.

Я вышла из беркутовской машины и на ватных ногах пошла от дома, к которому он подвез меня, в сторону дома старого. Мне нужно было увериться, что глаза меня не подводят и дорожная колея опять вспахана… танком? Дышать стало трудно… в моменты, когда я сильно волновалась, в груди всегда больно перехватывало дыхание. Не помнила, как оказалась там, шагнула ближе… еще ближе и выдохнула. Твоюж-ж-ж-ж… Ну, нельзя же так! Так и до сердечного приступа недалеко. Головой нужно думать, а не большой жопой – злилась я на себя, потому что и правда - так нельзя. Те следы от гусеничных траков, что оставлял Ванин танк, четко стояли перед глазами, стоило только прикрыть их, вспоминая. Эти выглядели иначе.

- Алена, куда вы убежали? – послышался за моей спиной голос Ольги, - что случилось?

Я обернулась к ней и успокаивающе улыбнулась:

- Здравствуйте, Оля. Воспоминаю вот... Извините и примите соболезнования. Скажите, пожалуйста... последние минуты жизни Марии Львовны… какими они были?

- Пойдемте на лавочку, упахалась вчера – ноги не держат, - прошла она вперед меня и села под яблоней. Я присела рядом, ожидая ее ответа.

- Все признаки инфаркта, смерть мгновенная. Все-таки Женя медик и не только она – врач скорой подтвердил. Ладно… тело сейчас в церкви в соседнем селе, сюда привезут только к похоронам.

- Оля, что было еще – кто что сказал, что… прозвучало? Просто…

- Да ничего такого, - отмахнулась она, - то, что трактор резко зарычал за двором, не могло испугать ее – сто лет тут ездят. Деревня все-таки - возвращался с работы.

Трактор… рыкнул трактор, а еще новая женщина в доме - медсестра Женя. А еще – время цветения липы. А еще электричество... что с ним?

- Она умерла вечером?

- Да… уже темнело, Алеша уснул , а мы собрались у камина. Захотелось романтики деревянного дома, тишины. Я выключила люстру, чтобы хорошо было видно огонь, и только дошла до кресла…

- Она устала, - прошептала я через ком в горле, - просто невыносимо устала… ожидать.

- Не согласна, - отрезала Ольга, - она не ждала смерти – интерес к жизни не был утерян. Алешка кого угодно растормошит. Обе зимы я брала ее в город, возила везде – кино, краеведческий музей, даже ресторан… приодела. Она во всем этом живо участвовала и была довольна.

- Господи! Какое же счастье, что вы нашлись! – искренне вырвалось у меня, - вы и Беркутов! Какое это счастье для нее.

- И Борька… Он весь отпуск провел здесь – два месяца. Ей не было скучно. И трудно тоже не было, и даже не суетно. Мы старались – берегли, своя комната… - залилась слезами Ольга.

Похороны прошли спокойно и тихо. Старинный обряд не соблюдали – покойницу не заносили в дом. Сельчане прощались с ней на улице, я тоже подошла и поцеловала листочек с молитвой на лбу Марии Львовны, а потом стояла рядом и только смотрела. Те, кто игнорировал или боялся старую одинокую женщину почти всю ее жизнь, осуждал и порицал ее, пришли сейчас прощаться. Или просто с целью остаться на поминки и вкусно пожрать? Не важно, Бог с ними! Она никогда не злилась на них, только недоумевала – «если у некоторых совсем ума не стало»…

Когда уже возвращались с кладбища, я позвонила мужу:

- Коленька, ты был прав – я не хочу оставаться здесь на ночь. Забери меня, солнце, домой - к тебе хочу.

- Разрешаешь уже? – хмыкнул он невесело, - конечно, я приеду. Только часа через два – не меньше, сама понимаешь.

- Да, это далековато, извини.

- Да я не об этом!

- А я поняла, Коль. Да, уже разрешаю – Марии Львовны нет, теперь можешь приехать и посмотреть тут все. Если хочешь, конечно. А то, представляешь – она увидела бы тебя…? Как оказалось, сердечко было вымотано... - сказала и вдруг как-то разом сообразила, дошло - что сейчас делаю. Вскинулась: - О, Коль, что-то я туплю, меня же обещали подбросить! Позже, конечно, но…

- Не нужно меня щадить, Алена. Я не ребенок и сердечко еще не вымотано. Это мой дед, я уважаю память о нем и ты – все равно моя.

- Я вся твоя, Коль - с потрохами, - облегченно выдохнула я, - тихо только езжай, не гони на грунтовке. Дорога – не айс, кидает.

- Не беспокойся, жди.

Я ждала. Помогала подавать на столы, накрытые во дворе, как и тогда, когда мы справляли новоселье бабы Мани. Сидела, даже что-то поела, чтобы уважить старания Ольги и медсестры Жени, которая осталась помочь. Потом мы убирали. Женщины мыли посуду, а мы с Беркутовым носили ее в дом, собирали в мешки одноразовую… обычные хлопоты. Я просто смертельно хотела домой, понимая, что вот теперь я не появлюсь здесь больше никогда – ни за какие коврижки. Слишком тяжелыми были воспоминания.

Старый банный сруб постоянно притягивал взгляд. Вина, что ли? Нет, вины за собой я не чувствовала, хотя понимала, конечно – где-то и что-то я притягивала за уши. Возможно, спасая этим себя для новой жизни, надеясь на то, что она еще может стать счастливой. Винить себя в этой женской слабости было бы глупо. Но что-то было, что-то еще оставалось, если спокойно смотреть на баню я просто не могла – скручивало внутри. Я не старалась гнать воспоминания – хотела помнить, а помнить было тяжело.

Ольга подошла и присела рядом, устало положив руки на стол.

- Я постелю вам на диване. В бабушкину комнату вроде бы еще сорок дней нельзя. Говорят, что она пока еще здесь – возле нас.

- Ох, Оля, я забыла сказать – за мной приедет муж, мы с ним только что…

- Муж? – резко спросила она.

- Ну да, - удивленно взглянула я на нее и понимающе кивнула: - Вы же не в курсе, я не говорила – полтора года назад я снова вышла замуж.

- Да, - пробормотала она, - мы всегда говорили только о бабушке. Тогда… Ну, тогда я скажу - спрошу вас. Короче – мне нравится Олег. Давно нравится – еще с самой первой встречи.

- Любо-овь? – почему-то иронично протянула я, но сразу же опомнилась, извинилась.

- Да что там… я отлично все понимаю, - горько хмыкнула она, - сама недавно узнала, что отец Лешки женился - полночи плакала, хотя он уже давно никто для меня. Воспоминания, обиды... А у вас – полжизни вместе, просто так не отбросишь.

- Оль, а от меня что нужно? Благословение? Даю, - вздохнула я, - он же, будто бы, должен быть в Москве?

- Не прижился, - коротко ответила она, - вернулся, искал тебя.

- Ну…

- Да понятно. Мы… переспали один раз. Потом… я знаю, что у него бабы – квартира рядом, тут уж… Я бываю там – часто.

- Оль?

- Да понятно, - отвернулась она, - он, наверное, однолюб. Не пробиться.

Я задумалась...

- Возьми бутылку хорошего сухого вина, хрустальные бокалы, длинный красивый халат… без белья под ним. Музыка… хорошо бы – «Энигму», но это будет уже слишком, наверное... Выбери такой вечер, чтобы закат на полнеба и… войди, просто пройди мимо него в дверь и скажи, что тебе неспокойно и тревожно, на душе – полное гов… тихий сплин накатил… где-то так.

- Ты плачешь, - ровно отметила она.

- А не отбросишь, Оль! Ты все правильно сказала. Я очень сильно любила его, поэтому простить не смогла. Если все так, как ты говоришь – бабы у него без конца и... не пробиться, то ему тоже гов… паршиво. Он, вроде, не такой. А ты очень похожа на меня - характером.

- Работать на ассоциациях, под тебя? – криво улыбнулась она.

- А если иначе - никак? Постепенно вытеснишь, все лишнее уйдет… О! Мой Коля! Гнал, паразит, гнал же, я так и знала! – вскочила я, увидев, как на подъездную дорожку сворачивает наш Субару Форрест.

- Зачетная тачка, - отметила Ольга.

- Мужик – тоже, - оглянулась я и подмигнула я ей, уходя к машине.

Подъездная дорожка была длинной, я помнила все замеры – больше тридцати метров. Он остановился в самом ее начале и уже успел выйти из машины – одетый в форму, только без фуражки, очевидно, поехал за мной прямо со службы. Я шла к нему и понимала, что что-то не совсем... так. Или - совсем не так?

Коля даже не повернулся в мою сторону – прислонившись к машине, уставился на старый дом бабы Мани. Смотрел, мучительно сведя брови, хмурясь и сжав челюсти до играющих желваков. Услышав шум шагов, быстро взглянул на меня, скупо кинул:

- Подожди. Я сейчас, - и шагнул в сторону дома.

Я замерла – и телом и сердцем, с трудом сглатывая ком в горле. А не слишком ли для меня на сегодня – подумалось вдруг. Еще ребенка скину… - уверено, первый раз абсолютно уверенно думала я о том, что во мне сын или дочка Коли. Я помнила эту уверенность по Аньке – тогда я не обманулась. Значит, нужно поберечься. Села в машину ждать его. В салоне стоял мужской такой запах - сухая вишня, дорогой табак и кожа – хороший ароматизатор, приятный.

Коля находился в доме недолго. Вышел оттуда серьезный и даже сумрачный. Я шагнула из машины навстречу ему... откуда-то с горы пахнуло тонко и медово - липа... Коля взглянул на меня, кивнул, будто извиняясь, поморщился и решительно зашагал в сторону бани. Этого я уже не могла… Подождав, когда он скроется за дверью, тихонько пошла следом. На улице быстро темнело… Ольга окликнула меня:

- Алена, что происходит? Что-то случилось?

- Не мешай! - отрезала я и, опомнившисьь, попросила по-людски, увидев на крыльце еще и Беркутова: - Не мешайте, пожалуйста. Пожалуйста…

Спустившись по трем ступенькам, прошла по луговой траве к бане, постояла возле двери и, мотнув головой, решительно открыла ее. Не знаю, правильно это или нет, но по ощущению – нельзя оставлять его там одного.

Николай сидел на полке, спрятав лицо в ладонях. Даже не двинулся, услышав скрип двери. Я молча села рядом, прислонившись плечом, вздохнула:

- Что-то вспомнил?

- Урывками, - глухо донеслось из-под ладоней. Я встала перед ним и оторвала их от его лица, взяла его за щеки, заглянула в глаза и спросила:

- Что, Коля? Расскажи мне.

Он смотрел на меня уже почти спокойно. Почти спокойно ответил:

- Тебя. Вокзал. И то место…

- Место?

- Пошли, мне нужно туда.

- Куда, Коля?

- Не бойся, - обнял он меня за плечи, проводя к выходу, и вдруг замер…медленно повернул ко мне лицо.

- Анька – моя.

- Да я всегда знала! И что?

- А ты… - больно впился он пальцами в мои плечи, - А ты – Моя!

Люди… там же люди – Беркутов, Ольга, Женя – трепыхалось в мозгу, когда он валил меня на полок, задирая платье и срывая к чертям трусы… потом все было быстро, и я была совсем не против, потому что понимала – лучше в сперму, чем в голову. Куда бы оно выплеснулось – это больное знание? Какое оно для него – страшное? Или наоборот? Как он переживет его? И что там еще ему предстоит – про какое место он говорил? Неужели…? О, боже! Я тоже впивалась в его плечи, мычала и рычала от нахлынувшего, куснула… как тогда - чтобы увериться, что Ваня настоящий, что он еще здесь.

- Ухх… - поежился он, - ты что творишь? До крови же… дурочка, - смотрел он на свое плечо.

- А ты не пугай! – дрожал мой голос.

- Прости. Тут есть вода – не знаешь? Помыться? - встал он с меня.

- Должна быть, - пожала я плечами, отходя от пережитого и прочувствованного. Выходить из бани почему-то не было стыдно. Ничего страшного. Может, и не увижу больше никого из них - почти что свидетелей творившегося здесь и сейчас безобразия. Главное – сработало. Мозговая дурь, оказывается, шикарно вытрахивается и из мужиков тоже.

То самое место оказалось на выходе из Черного леса. Коля уверенно вел машину в сторону поляны, на которой когда-то располагался лагерь поисковиков, проехал мимо нее. Потом еще была лесная дорога, и свет фар выхватывал из темноты ветки деревьев, что будто руки тянулись в нашу сторону. Я положила ладонь на колено мужа – не отдам. Пошли все...!

Та поляна, заросшая осинником, действительно оказалась местом, откуда танки, выстроившись боевым порядком, пошли в атаку первыми, на самом острие наступления. Мощный фонарик освещал заросли, Коля тащил меня за руку за собой. То молчаливо сопя, то рассказывая срывающимся голосом о порядке построения, особенностях взаимодействия танков с пехотой... Еще раз, что ли, трахнуть его – тоскливо думала я. Попыталась иначе:

- Ты как, вообще, видишь? Темно же, как у негра в…

- Не знаю, - удивленно остановился он, - чувствую, наверное. Здесь… скоро уже.

- Коль, ты на самом деле притормози. Я хотела красиво… но раз уж такое дело, то ты должен знать – у нас будет ребенок и так пугать меня вообще-то чревато… нехорошим.

- Кто? – развернулся он ко мне, - кто будет? Ребенок…? Как ты хотела…? – дрогнул его голос. Если бы я видела в этой темноте выражение его лица – другое дело, но проклятый фонарик… Как я хотела? А что тут не ясно? Романтично, красиво и чтобы запомнилось.

- Как… С выходом!

- Ой, мама… - громко хохотал мой муж, стоя на опушке страшного Черного леса и похоже – в двух шагах от места той своей гибели. Хохотал и укатывался с меня, обнимая и прижимая к себе. Истерика? Как будто не похоже.

- Ты чудо, Алена, ты у меня просто чудо… - успокаивался он.

- Так для тебя родилась, - осторожно напомнила я.

- Само собой… пошли отсюда. Не хочу...

- Пошли, - согласилась я с облегчением.

Идти обратно было труднее, мы почти заблудились в осиннике. И от этого мне почему-то стало легче и спокойнее – не хотелось его связи с этим местом, просто категорически не хотелось. Когда выдрались, наконец, к дороге и нашли машину, он сам пристегнул меня ремнем безопасности, и мы тронулись - домой.

- Ты в состоянии ехать сейчас? И темно, - осторожно спросила я.

- Я сейчас в состоянии… все, - скосил он на меня глаза.

- «Все» мы с тобой лучше дома, - почему-то не хотелось мне. Устала, наверное, за этот день. Слишком всего было.

- И обязательно - с выходом… - весело хмыкнул он.

- Тебе же нравится, - пожала я плечами, - и не говори, что нет.

- Врать не буду, - миролюбиво согласился Коля.

На полдороге, возле заправочной станции он притормозил, пожаловался: - Рубит, Ален – пятнадцать минут…

- Да хоть два часа, - пробормотала я, тоже опуская свое сиденье и устраивая под голову одну из двух имеющихся в машине подушечек для шеи: - меня тоже рубит. Рядом Горовое, можно в гостиницу.

- Нет уж, пятнадцать минут и домой, - сонно бормотал он, - я скорее хочу… с выходом.

- Да легко, - пообещала я.

Уже проваливалась в сон, когда с соседнего сиденья донеслось задумчиво и полусонно:

- Мистика какая-то… не понимаю… верю с трудом.

- Коля… что ты помнишь о… о том? Ты успел понять?

- Помню? Тебя, Ален… как сорочку на себе рвешь - вспышкой, стоп-кадром. Желание, стремление, посыл… моя цель и смысл - Ты.

- А я, знаешь, чего больше всего боюсь? – повернула я к нему голову. Сейчас момент откровения, сейчас нужно говорить обо всем, что накипело, что еще не ясно. Я на сто процентов была уверена, что уже завтра он замолчит об этом. Прости примет для себя и оставит в прошлом.

- Чего? – тихо спросил Коля.

- Что однажды увижу твои пальцы в мазуте и с теми ранками. А ты, Коля?

- А я забуду все, Алена. Заставлю себя и забуду. Мне не нужна в памяти еще одна война. Той, своей - с головой. И поверь – она намного страшнее и грязней. Второй не хочу.

- Забывай, Коля, забывай. Тебе есть о чем подумать.

- Кроме твоего выхода? – улыбался он и говорил уже совсем не сонным голосом.

- Да. Думай, как назовем сына. А то назову Прохором.

- С ума сошла? – возмущенно откликнулся он, - даже сон отбило.

- Тогда поднимайся, - завозилась я, - как раз пока доедем, и придем к консенсусу.

- Только не Прохор.

- Не настаиваю. Варианты…?

- Нужно думать, - наморщил он лоб, заводя машину: - Антон?

- Николаевич? Нет, обязательно нужна рычащая. В Прохоре их две.

- Ага. Ну, тогда может…

Когда среди ночи подъехали к дому, вопрос был почти решен. Вышли из машины и стали, обозревая открывшийся вид – будто с другой планеты прилетели или из дикого леса вышли, хотя… так ведь и было – и из леса и почти из другого времени.

Датчик движения включил ночное освещение двора и в нем дом казался намного больше, чем был на самом деле. Куст сирени выложил розовые цветочные кисти на перила крыльца, отражение фонарей чуть колыхалось в озерной воде, ветерок шевельнул длинные ветки березы над крышей...

Коля с удовольствием обвел все это хозяйским взглядом, привычно обхватил меня за плечи и повел в дом. Уже на крыльце щекотно шепнул в ухо: - Артем. Не обсуждается. С тебя выход… ладно, не пугайся - не сейчас, а вечером. Ты устала… прости, родная.

Угукнула, кивнула и с облегчением переступила порог - наконец-то мы дома... Добрались.

КОНЕЦ