Мистика

Глава 37

Мы остановились на дороге, которая вела на пасеку. Слева за сплошным высоким забором виднелся чей-то дом, а справа – развалины, поросшие высокой крапивой и пыреем. Крыши не сохранилось, и видно было, что там скоро вообще ничего не останется, но тяжелого впечатления эта картина не производила. Наверное, потому, что весь этот бурьян так радостно зеленел под солнцем, разросся так роскошно…

- Когда я приехала сюда, в этом вот доме уже жила «ведьма». Я говорила тебе, что ведьм нет? – взглянула она на меня, - что такое ведьма, по-вашему?

- Женщина со сверхспособностями? И чтобы у нее обязательно была метла, черный кот и черные, длинные и густые волосы? – а как еще можно ответить? Все знание предмета - только в теории. Так что - все, что могу...

- У этой были гадюки, - вздохнула баба Маня, - меня вызвали к больной – вечером, почти ночью. Дом нашла быстро – объяснили куда идти. Тогда он еще целым был – убогая мазанка под соломенной крышей, а вокруг все заросло сорняком, как и сейчас вот. На улице темно уже было, - заторможено как-то рассказывала Мария Львовна, обводя взглядом заросшие руины:

- Самая окраина села, последний дом - страшновато, а еще и окна не светятся. Мне сказали, что у старухи прихватило сердце, я и удивилась, что оставили ее вот так – одну, в темноте. Здесь была дорожка от дороги до дома - узкая, спорышом заросла. А по бокам стены из сорняков. И жутковато было, а идти все равно нужно. Ну... покышкала, как водится, чтобы распугать живность, и пошла-таки. Фонарик светил…, а потом меня гадюка ужалила.

- Ужалила… - ахнула Ольга. А меня озноб пробрал - всегда боялась змей. И сейчас опасливо отступила подальше от зеленых зарослей, подталкивая остальных.

- Да, гадюка, - печально кивнула баба Маня, послушно отходя за мной в сторону:

- Я помню, как на меня кинулось толстое темное тело – большая змея, больше метра, наверно. Больно было, я кинулась оттуда, закричала. Где-то тут, на дороге, присела… Тогда была инструкция на такой случай – нужно было перетянуть конечность жгутом. Сейчас так уже не советуют, - вздохнула она, пожав плечами:

- Я косынкой перетянула ногу выше места укуса, и чувствую, что уже тошнит, голова кружится - яд разносится кровью мгновенно. Пить нужно много… Ну, повернулась я к соседнему дому, чтобы просить помощи – вот тут стоял тогда тоже старенький, этот уже позже поставили. А на дороге передо мной – еще гадюка и тоже черная... или темно-серая? Темно уже было. Ко мне ползет… шустро так, извивается вся... Я пробежала сколько то, а потом и не помню ничего – потеряла сознание.

Очнулась уже дома – я тогда еще в семье жила. Болела почти неделю, потом вышла на работу и ко мне приехали делать разбирательство. Помощь я не оказала, и та женщина умерла, а кто-то из сельчан написал на меня в область, - замолчала она, глядя на развалины, - оправдали, конечно. Я тогда узнала про нее – в двадцатых годах она приехала аж из Киева, там была то ли домовладелицей… богато жила, важная приехала. И здесь вела себя так, будто ей все должны. Не работала, даже огород не сажала. Что, почему – не знаю, но ей носило еду все село.

- Ну, хоть кто-то же должен знать причину этого? - не поверила Ольга.

- Само собой, - кивнула она головой, - только мне не рассказали, и вам тоже не скажут. Может, уже и некому.

- А что там – в доме? Вы смотрели потом? И что - ни разу не были? – загорелась Ольга, - может, пройти сейчас и взглянуть?

- Смотри отсюда, - подняла баба Маня палку и кинула далеко в зеленые заросли. Мы замерли, а потом нечаянно дернулись отойти опять, потому что стебли в том месте зашевелились и кажется, даже послышалось шипение... Как-то быстро мы все оказались в машине, а сама она уже катилась по дороге. Баба Маня сидела тихо, наверное вспоминая что-то еще, а потом объяснила:

- Они не кусаются, только пугают. Кроме меня, не кусали больше никого. В ту ночь умерла старуха, а у меня все пошло наперекосяк… Я не скажу, что она была ведьмой – ни разу даже не видела ее, и за собой тоже потом ничего такого не знала – особых способностей, как ты говоришь. Дальше в моей жизни все было будто бы как всегда, но и не так – это не объяснишь. Но с той самой поры все стало особо плохо, - закончила она свой рассказ, а дальше попыталась сделать вывод, от которого у меня сжалось сердце:

- Может, просто озлился, что я больной лежала, а ему пришлось и за бабу в доме тоже…? Это же хозяйство и огород, еды нужно наготовить, а еще дети и уроки их, а он после работы и уставши?

Собака он бешеная – бессильно сделала я однозначный вывод. Бежать от него нужно было, роняя тапки. Но – дети же… Господи, как же страшно-то!

- Может, вы должны были что-то сделать? В церковь сходить, помолиться за нее? – деловито поинтересовалась Ольга.

- Церковь закрыли еще раньше, некуда было пойти, да мне и в голову не пришло бы. Я думаю – тут дело не в ведьмах, - покачала головой баба Маня.

- А какая она была - красивая? – спросила Ольга.

- Я же говорила - не видела, сказать ничего не могу, - нехотя ответила притихшая баба Маня.

Мне казалось, что она сейчас вспоминала то, что тогда было в ее жизни – плохое и хорошее. Увидела то место и чередой пошли воспоминания. А в итоге, на свой вопрос – почему все это время ее считали ведьмой, внятного ответа я так и не получила, да и был ли он?

Тут нужно было отключить эмоции, которые зашкаливали, и включить логику - ту женщину обеспечивали продуктами? А может, все было очень просто? И обеспечивали ее не просто так, а за деньги и это больше похоже на правду. Ведь сказано было, что она выглядела богатой, может, покупала еду с рассрочкой и за один золотой рубль молоко, к примеру, ей носили целый год? А еще – хлеб, мясо, овощи. Признаться, что продаешь излишки – все одно, что сказать – в доме появились лишние деньги. Насколько это было безопасно тогда? Конечно, это только мои догадки…

Когда старуха умерла, возле дома нашли потерявшую сознание медичку, а если, чего доброго, еще увидели рядом с ней змей… А потом влюбился тот – самый первый мужчина, и второй тоже, а еще те ее неосторожные слова, сказанные со зла и от обиды – они сбылись. Ну, и… А еще шум возле дома, который издавал танк – «и так люди боятся этого места». Танк грохочет, свет гаснет… непонятно, загадочно, а значит - страшно. Мужики может и пошли бы узнать, в чем дело, да жены не пускали – боялись, что ведьма уведет. Я «увела» Романа и девочку кто-то научил выкупить его у меня – кто-то из старших и более "мудрых". Соседка тоже, очевидно, слышала что-то такое. Скорее всего, всех жиличек бабы Мани считали ведьмами, потому что их приезд совпадал со всем этим громом, связанным с появлением Вани. Может, тайком его и видел кто – любопытные дети, парни? Но что они видели - возникший из воздуха рокочущий танк!

Простого и внятного объяснения, наверное, и не могло быть – сама тема слишком загадочная и таинственная, не строить же теоретическую платформу на одних догадках? Мы с Ольгой весь вечер обсуждали рассказ ее бабушки, вертели факты так и сяк, а пришли к тому, что я надумала еще в самом начале – у разного рода мистики просто нет разумного объяснения, иначе она уже была бы наукой.

Ольга тогда высказалась как-то колко, прошлась по мистической составляющей баб Маниной истории буквально катком – не то, чтобы обидно, но очень категорично, и я решила для себя, что ее посвящать в историю Ивана не стану – незачем. Я тоже искала разумное объяснение всему, что случилось с ее бабушкой, но относилась мягче, что ли, готова была искать компромиссы, придавать значение нюансам. Она – нет. Ольга была очень здравомыслящей, а я – принявшей существование мистики, как факт, и уже подсевшей на свою собственную историю.

Хотелось переключиться на положительные эмоции, а то рассказ о гадюках и баб Манином гаде-муже оставил неприятный осадок на душе. Стараясь уснуть, я привычно уже думала об имени для сына, а еще о том, как выглядели в сороковые годы женщины моего возраста? Какая тогда была мода на платья и прически? Все это можно было загуглить, но я попыталась вспомнить фильмы времен войны – брови у артисток были выщипаны в ниточку, волосы зачесаны назад и приподняты надо лбом, губы накрашены в виде бантика, кудри завиты…

И не то, чтобы захотелось примерить все это на себя… просто вдруг пришло в голову, что Ваня, наверное, тоже воспринимал кинодив своего времени этакими секс-символами... Тогда обязательно существовали какие-то нормы и стандарты, наверняка соблюдались определенные правила приличия. И что тогда он подумал о моих гладких подмышках и вообще – повсеместной эпиляции тела? Я точно не думала тогда об этом, и он не заговорил… Григорий Мелехов вон просто перся от волосков на ногах Аксиньи, а тут...? И смех и слезы, честное слово. А что бы он сказал сейчас вот об этом - приподнимала я руками отяжелевшую и увеличившуюся в размерах грудь и вспоминала… крепко сжимая веки и коленки…

А хотелось не только так вот обстоятельно вспоминать Ваню ночами, потому что днем для этого зачастую не было времени, но и хотя бы иногда говорить о нем… из-за невозможности обнять его самого и залюбить до изнеможения. Так мало времени было у нас и как много я пытаюсь выжать из воспоминаний о нем, стараясь правильно понять слова, взгляды, поступки, а теперь вот и мысли уже... Наверное, не стоит вот так домысливать и фантазировать, но уже есть потребность хоть так иметь его в своей жизни. И в его жизнь я пытаюсь пролезть, поучаствовать в ней хотя бы мысленно - изучаю все эти танки, военный быт, смотрю ночами военную хронику. Тоскливое одинокое безумие какое-то! Надеюсь, что появится ребенок и сразу все изменится, и эта почти безнадежная пустота внутри заполнится радостными заботами и заиграет красками. А сейчас... всего-то - поговорить бы о нем и точно станет легче... с братом, с кем еще?

- Коль, ты как, а? Мамка рассказала все, - виновато интересовалась я. Ведь решила терпеливо ждать его объяснений про Настю, а вот молчать о Ване терпения не хватало.

- Не нуди, Ален. Увидимся – поговорим. Дети присмотрены, им хорошо у стариков, и бабаня засуетилась – стала сильно нужна. Ты сама как?

- Беременна, Коль, теперь уже знаю точно. Пока все хорошо – тошнит… что она тогда сказала? Скажи, пожалуйста, не держи в себе. По себе знаю - трудно, когда нельзя поговорить о том, что сильнее всего болит, - затаила я дыхание, всеми силами желая помочь ему хоть чем-то. Потому что голос его был не таким, как всегда – не веселым и не решительным, не деловым, как вчера, когда к разговору со мной он подготовился. Сейчас он был бесконечно уставшим и надломленным, потерянным каким-то.

- Да неважно уже. Ничего такого... «…даже дети не нужны без тебя…».

- Любовь такая? – горько поинтересовалась я, - кто он такой, я знаю его?

- Кондитер из Москвы, приезжал в гости к Юрченкам. Работает там в каком-то ресторане.

- Господи, Коля… - ужаснулась я, - она же скоро приползет обратно, и что ты будешь делать?

- Ничего. Жить буду. Без нее… Не с кем поговорить про Ивана? Понимаю… когда вспоминается приятное... А мне ни хрена не хотелось, а ты вот влезла, выдра, - ввернул он мое официальное прозвище времен детства. Я заулыбалась, потому что хотя бы расшевелила его.

- Ладно, до связи, держись там. Кстати, об Антоне твоем я договорилась.

Это было правдой - почти сразу же я договорилась с Ирой, что она встретит Антона Ивановича на вокзале и доставит к мебельному, откуда к нам должны были привезти последние заказы – кровать в гостевую комнату, диван в гостиную и светильник на кухню. Ира рвалась в отпуск, а я, если честно – отпустить ее и сменить уже место. Тянуло в город – пройтись по магазинам, даже если просто поглазеть, сделать маникюр, посидеть в парикмахерской, кафе.

Хотелось новые духи и чтобы обязательно мягкий, пудровый аромат. Раньше я любила горьковатый, сухой запах – осенний, а теперь от него отвернуло, и это было ожидаемо – я слышала, что вкусы могут меняться на совсем противоположные. Убедилась… Духи, прическа, может еще какая новая тряпка… Хотелось не только обновок и городского шума, красок! Хотелось кардинально сменить обстановку, определиться с жильем в дальнейшем, да много чего... Нужно было заполнить свою жизнь пока хотя бы такими заботами, занять себя вещами приятными и даже не совсем - отвлечься.

Оставалось всего день простоять да ночь продержаться.