Мистика

Глава 28

Следующим утром думала об одном, а делать и говорить приходилось совершенно другое. Накрутила себя ночью, а здесь работа и люди – хорошие и плохие…

Плохие люди работали с фингалом под левым глазом и молчали. И не то, что молчали – даже не смотрели в мою сторону, надо же…

- Марк, что у вас случилось? Мужики подрались? А причина? До кого Потапыч докопался на этот раз?

- Поговорили… ничего страшного – Голубев зацепил слегка, - норовил уйти от разговора и от меня бригадир.

- Боже! Он что – доставал его из-за фартука? – изумилась я, догоняя его.

- Какого фартука? – остановился Марк.

- Женского. Голубев готовил плов и повязал женский фартук.

- Алена, все в порядке. Иди. Тебя люди ждут, - скривился он, - вернешься - посоветуемся. Мы как раз закончим, посмотришь тут одно место.

- Я свой ноут тебе оставлю, - пообещала я, - там не то, что чертежи и планы – даже сны и мысли мои зафиксированы.

После этого разговора почему-то чувствовала себя глупо. Но экскурсия на время отвлекла и заняла мысли. У Голубева о драке я не выспрашивала – не хотелось при чужих людях. Все согласились пройтись пешком, и я провела их по тому же маршруту, где таскал меня Ромка. С горы, правда, не спускала и мед на пасеке мы не ели – просто смотрели, зато ставок вызвал настоящий восторг. Гости вели себя по-разному – Беркутов смотрел, слушал и молчал, думая о своем. Его дочка вместе со мной любовалась всем тем, что на самом деле заслуживало любования – лесом, зарослями водорослей, полностью укрывающим поверхность воды, вербой, согнутой над водой немыслимым образом. Мне вспоминался Ромка, и это были приятные воспоминания. А Ольга снимала все уголки села, достойные внимания, на огромный фотоаппарат, носить который не доверила даже отцу. Беркутов обещал, что скоро будет составлена целая галерея из портретов строителей, зафиксированы стадии строительства, а пейзажными снимками потом можно будет украсить дом, взяв их в рамочки.

- Ольга внештатный фотокор в газете на северном Урале. Под серии ее снимков даже пишут статьи, а обычно все наоборот, - мягко улыбался он, любуясь дочерью. Наверное, видел в ней свою Лену.

Хорошую пригоршню бойлов Голубев забросил точно в небольшой просвет между листьями, указал мне на второй – ближе к берегу и обнадежил:

- Каждое утро буду подкармливать – все ближе и ближе к берегу. А дальше посмотрим.

Закончив все дела, собрав вещи и попрощавшись с бабой Маней и Ольгой, мы выехали в город. Беркутов почти всю дорогу молчал, а если отвечал, то односложно, и я прекратила попытки развлечь его вежливым разговором. К тому же, по ощущениям, у меня поднималась температура – знобило и хотелось свернуться калачиком и поспать. Накаркал вчера товарищ, накаркал… На подъезде к городу зазвонил телефон - брат:

- Нашел пропажу. Специально считал дни – на сколько у тебя совести хватит?

- Коль… случилось что? – замерло у меня сердце.

- Случилось бы – позвонил бы раньше. Бабаня гадючек гоняет, - печально вздохнул брат, - говорит – возле нее на диване клубок из зеленых змеек шевелится.

- И… что? Она же почти слепая, – вытаращила я глаза.

- А их вот видит, даже, что зеленые. Я тут поинтересовался, поспрашивал… Люди говорят, что так бывает - незадолго до смерти старики начинают видеть разную хрень. Вчера она их видела, сегодня опять. Может, и ерунда все это – новые таблетки так действуют или еще что?

- Так изучите побочные! Исключите. Я сейчас – за билетом. И у меня к тебе будет дело… Сейчас много работы?

- А когда ее было мало? – удивился брат – участковый мент, один на семь хуторов и два села.

- Возьму билет – сразу сообщу, - отключилась я.

- Что-то случилось дома? – посочувствовал Беркутов.

- Бабушка старая, - взглянула я на него мутными глазами.

- У вас не температура? Щеки горят, - коснулся он моего лба прохладной ладонью.

- Небольшая, - отвела я его руку – раздражал, - тридцать семь с половинкой - максимум. Мне всегда плохо от такой вот - пограничной. Отлежусь немножко, и все пройдет.

- Хорошо, - коротко ответил он, - отвезти вас домой?

У меня были грандиозные планы на этот день – купить билет, подкрасить волосы, привести в порядок руки, просто прогуляться по улицам. После села и допотопной обстановки в доме бабы Мани город смотрелся нереально – яркие краски, суета, шум, мельтешение… Такое яркое впечатление после приезда из сельской глубинки всегда бодрило, поднимало настроение. Сейчас же ничего вышеперечисленного уже не хотелось, а вот полежать в ванне у Ирки – да. У меня были с собой ее ключи, и я назвала адрес.

- Алена, почему не домой? – хмурил брови Беркутов.

- Так нужно, Владимир Борисович.

Распрощавшись с ним и по его настоянию обменявшись номерами телефонов, я поднялась с сумкой в Ирину квартиру, порылась в аптечке, заглотила парацетамол и легла спать. Где-то через час вскинулась и села на диване. Сна – ни в одном глазу, температура спала, совесть проснулась.

Еще через три часа я сидела в отъезжающем от перрона поезде. Билет был только в дорогущий одноместный СВ, но это даже к лучшему – сидела в купе одна и, прислонившись виском к окну, бездумно смотрела, как уходят, проплывая мимо городские пейзажи, а за ними и пригород. Потом пятна полей и лесополос слились и стали просто зеленым фоном, который я тоже плохо видела из-за слез – поговорила с Олегом.

Что меня дернуло именно сейчас – со сна или после ночных мыслей? Я не знала. Но с Беркутовым все прошло так спокойно и мирно – мы закрыли вопрос об отношениях совсем без обид и достаточно, надеюсь, милосердно, как он и просил. Он проявил удивительное понимание, легко согласившись с моим решением и совершенно не пытаясь повлиять на него. И я решила, что будет честно с моей стороны и очень правильно так же сказать Олегу, что я все обдумала, и развод все-таки будет. Зачем обманывать его, оставляя надежду, тянуть время просто из жалости? Хотелось, чтобы и с ним получилось без тяжелого осадка на сердце – так же просто и легко. Но не настолько же?

- Хорошо, Аля, - помолчав, устало ответил он: - Я займусь этим сам, перезвоню тебе потом – по результату. Устал, знаешь, чувствовать себя виноватым, когда это никому не нужно. Ждать и надеяться, что простишь, строить планы – как еще…? Хорошо, Аля. Я говорил правду - сделал выводы, понял многое, но тебе это не нужно, а я вымотан до предела. Понимаю, что заслужил, но вариться во всем этом безо всякого смысла и надежды…? Я согласен. Вернешься – обговорим раздел имущества.

- Мне… я уже говорила тебе, - растерянно попыталась я вставить еще хоть что-то от себя.

- Понял тебя. Мне тоже проще дистанционно - подготовлю и скину тебе. Все, Алена, я на работе. Хорошо тебе доехать.

- Спасибо…

Коротко и ясно ответил. И так же просто и без возражений - как Беркутов. Что это – такой удачный день? Я же этого добивалась? Мне же это было нужно? Какого… тогда я захлебываюсь слезами, не видя ничего, кроме размытых зеленых пятен за окном… устал он. А у меня все хорошо, я вот не устала совсем. С-скотина… Нет, я не расстроилась, просто не ожидала, наверное – что вот так... Это «просто и легко» почему-то оказалось еще и слишком внезапным, что ли? И непонятно – откуда было взяться новому витку смертельной обиды и боли? Хотелось выть и скулить в полный голос, как воет брошенная или потерявшаяся собака. Из-за температуры, скорее всего – она поднималась опять. А еще предстояло дома… Немножко передохнула и набрала опять брата:

- Коля, я уже еду, только температурю. Не говори никому дома, я тихой мышкой…

- Поздно, мышка, но температура – хорошая отмазка. Посидишь десять минут и отвалишь. Приезжала бы чаще, праздник не затевали бы. Я так понял – ты одна? Жаль. Ну, да ладно.

Ира на мой звонок и сообщение о том, что я уезжаю дней на десять по семейным, среагировала как-то прохладно. А я, затаив дыхание, прислушивалась к ее голосу, стараясь уловить интонацию и настроение. Нормальный спокойный голос… она мирно пожелала мне удачной дороги. А у меня почему-то опять – обида. И опять слезы. Да что такое? Всегда знала, что жалеть себя глупо и просто нельзя. И сейчас , наверное, просто нужно выспаться. Закрыв изнутри купе, я опустила шторки, разделась до трусов и улеглась на уже застеленный диван. Уютно укутавшись простыней и покачиваясь в такт движению поезда, прислушивалась к своему состоянию, опасаясь обнаружить признаки инфекции и притащить ее родным. Но ни насморка, ни першения в горле не наблюдалось – непонятно.

Почти все тысячу восемьсот километров я проспала. Вставала только в туалет да выпить минералки, которая стояла тут же на столе. Ни кушать, ни смотреть в окно, ни разговаривать с кем-то не было никакого желания. Проводника, предложившего горячий обед, входивший в стоимость проезда, я попросила меня не беспокоить. Только перезвонила на следующее утро Беркутову, обнаружив несколько пропущенных от него, и поблагодарила за заботу и беспокойство. И опять всплакнула, засыпая – его было жаль. Или себя – я уже и не знала.

К моей станции поезд приходил в десять утра. Еще вчера мы договорились с братом, чтобы он меня встретил. Я переоделась в самую удобную и любимую свою одежду – летний комбинезон с короткими рукавами, отгладив его прямо на постели утюжком, взятым у проводника. Легкая ткань из тонкого кремового шелка со схематичным черным рисунком струилась, при каждом движении обдавая тело прохладой. Шаровары собирались резинкой на щиколотках, тонкий черный ремешок перетягивал талию, на ногах – босоножки на невысоком каблуке. И сосущая, по тошноты просто, пустота в желудке… Температура ушла, и ожидаемо проснулся голод, и не просто, а настоящий жор. Проводник предупредил, что прибытие через двадцать минут, но я успела вкинуть в себя вареное яйцо, сдобную булочку с намазанным на нее маслом и выпить стакан крепкого черного чая.

Коля ждал возле уазика, который припарковал сразу возле перрона. Увидев меня, быстрым шагом пошел навстречу, улыбаясь и раскрывая руки для объятий. Он был младше на два года и совсем не похож на меня – высокий, худой, красиво загорелый почти до черноты, в форме с коротким рукавом и капитанскими погонами.

- Цветешь, сестра? Как отпустил-то одну? Мне тебя охранять или переоденешься в лягушачью шкурку? – тесно прижимал он меня к себе.

А я вдруг почувствовала что-то совсем необъяснимое: уютное тепло в душе, такое немыслимое облегчение и удовольствие - расчувствовалась. И плакать… мне опять хотелось плакать, потому что это нахлынуло так неожиданно...

- Колька, - прошептала я потеряно, - я, кажется, беременная.

- Да? – баюкал он меня в объятиях, - ну и ладно, мы это переживем. А ревешь чего?

- Только сейчас дошло, Коль. Это же просто ужас - раздражаюсь, психую на пустом месте, обижаюсь, реву… жрать не хочу. Да я почти уверена, что все дело в гормонах, влияющих на ум, - веселилась я, показывая пальцем пораженное гормонами место, - а значит есть надежда, что со временем колличестко серого вещества восстановится до прежнего объема - я же всегда была очень разумной и практичной. Гони к Вале.

- С ума сошла? Мать стол накрыла в саду, родня подтягивается…

- Сегодня рабочий день, наша Валя на работе. Пожалуйста, Коль, все-таки была температура, а это может быть не совсем хорошо, - улыбалась я во весь рот, - у Аськи такого не было?

- Аська сцыкала - с самого начала и до конца, и сиськи стали, как ведра, - обеспокоенно глядя на меня, делился брат информацией, усаживая меня в машину. А я уже даже не улыбалась, сосредоточенно впитывая эту информацию, как губка.

- Сиськи? У меня всегда увеличиваются перед делами… это не показатель. Поехали уже, брат, а то я с ума сойду!

Это оказалось не опасно. В самом начале беременности яйцеклетка не сразу прикрепляется к стенке матки. До десяти дней может пройти до внедрения ее в слизистую, но при этом уже вовсю идет гормональная перестройка и организм генерирует ХГЧ – гормон беременности, идет настройка под нее. И такие подарки, как небольшая температура, расстройство пищеварения, даже слабое кровотечение вполне возможны.

Я сидела на кушетке, прижимая руки к животу и глупейшим образом улыбаясь, а наша с Колей двоюродная тетка, старше меня всего на восемь лет, объясняла мне, чего еще можно ожидать в ближайшее время – это утренняя тошнота… Я блаженно замирала, вспоминая, что да – было. Пускай просто от голода, но было же! Сонливость... О-о-о! Отсутствие аппетита или жор… Да! Да! Диарея или запоры… А и фиг бы с ними - переживу. Настроение… Прыгает! Как заяц скачет. Ур-ра-а! Непереносимость или наоборот – непонятное пристрастие к еде и запахам…

Благодарно прижимаясь щекой к белому халату Вали, я вдыхала запах больницы – невообразимо приятный.