Она - моё табу

Глава 20

Я подберу ключ к её сердцу

— Ну-у? — тянет Макей, выгибая бровь так, что едва ли не под короткой стрижкой прячет.

— Что «ну», Паха? — выдыхаю устало, с толикой раздражения.

Заваливаюсь на его шконку и начищаю берцы. Даже в армии понедельник день тяжёлый. Для меня теперь втройне. Через две недели парад на главной площади, а с Фурией миллион проблем. Не знаю, что в голове у этой девчонки. Хоть часть её трагической истории для меня приоткрылась и дала пару ответов, большинство так и остались в списке риторических.

Макеев приземлятся рядом и старается столкнуть меня с кровати, упираясь спиной в стену, а обеими лапами мне в плечо.

— Нашёл, где свои потняки полировать. — бухтит, не оставляя попыток выпихать меня с насиженного места.

— Лучше бы ты своими занялся, а не заёбывал меня с расспросами.

— Кстати, об этом…

— Блядь, вот нахера я про это напомнил? — вопрошаю у себя же, распуская тугую стяжку шнурков.

— С Крестиком совсем пиздец? — не унимается товарищ, теперь уже отбирая у меня единственное занятие, способное отвлечь от не самых лицеприятных мыслей.

Поднимаюсь и выдёргиваю обратно берцы. Паркуюсь на скамейке у стены и увлечённо продолжаю заниматься делом. Мудак не отстаёт. Подтягивает табуретку и плюхается напротив, заглядывая мне в лицо. Едва ли не зубами скрежещу. Своих младших можно было отослать куда-нибудь, а от друга хрен отделаешься. Выпускаю из лёгких воздух с протяжным свистом и забиваюсь новой порцией. Не отрываясь от дела, бомблю полушёпотом, избегая чужого внимания:

— У нас всё нормально.

— После того, как Киреева эту фотку выложила…

— Макей, реально хватит уже. Мои отношения с, — кручу головой по сторонам, чтобы убедиться, что никто нас не слышит, и сбавляю голос ещё на пару тонов, — Крис тебя не касаются.

— Она для меня как сестра. Не забывай об этом. И раз уже вас свёл я… — пристреливая его взглядом, якобы кашляю. — Да, я! — взбивает руками воздух. Парни оборачиваются, но Макеев только качает башкой, давая понять, что ловить тут нечего. — Пойдём перекурим. — киваю и поднимаюсь. Не успеваем до курилки добраться, как Пахан продолжает наседать. — У Крис сложный характер. Но и жизнь у неё простой не была. К ней нужен особый подход. Только я не знаю, какой именно.

— Я знаю, брат. — обрубаю с крепкой уверенностью. Закуриваю и делаю глубокую затяжку. Всего на пару секунд задерживаю дыхание и выпускаю дым тонкой сизой струйкой. Напару наблюдаем, как он клубится и медленно рассеивается в замершем без движения пространстве. — Не думай, что я не понимаю, что Кристина не похожа на других. Вспыльчивая и горячая, но ночью… Паш… Даже представить не мог, что она такая ранимая. Поверь, в тот момент я думал совсем не о сексе. — высекаю быстро, поймав язвительный взгляд сослуживца. — Мне просто хотелось укрыть её от всего мира, спрятать ото всех бед.

— Фу, чё за сопли, Дюха?! — кривясь, повышает голос и закатывает глаза.

— Ну уж прости, что я не отношусь к девушкам как к одноразовым акциям. Родители воспитывали меня по-другому. К тому же, у меня у самого младшая сестра, и мне очень не хотелось бы, чтобы ей попался какой-то козёл, который воспользуется её доверчивостью и разобьёт ей сердце. Крис чем-то напоминает мне Даньку. Снаружи одна, а внутри совсем другая. И с ней пиздец как сложно, если не подобрать верный ключик. — добавляю с усмешкой.

Паха растягивает лыбу. Дебильную такую. От уха до уха. Во мне разгорается желание съездить ему по роже. И оно усиливается, когда мудак высекает:

— Ты втюхался в Крис.

Это, блядь, не вопрос. Это чёткое утверждение. Детский сад, мать вашу. Не удивлюсь, если у Макея хватит мозгов орать: тили-тили тесто, жених и невеста. А судя по тому, какое количество воздуха он нагребает в лёгкие, что-то в этом ключе он и собирается выдать.

— Только пиздани. — рычу, когда уже рот открывает. Хмурым взглядом сощуренных глаз куда больше выдаю. Там и угрозы, и варианты убийства, и весь спектр матерного языка. Одно дело самому себе признаваться в том, что к Фурии меня не просто тянет, или говорить с ней наедине, но вот обсуждать свои чувства с посторонними не горю совсем. — Ты мой друг, Паха. Царёва твоя подруга детства. Пусть ты и помог нам сойтись, но дальше мы сами по себе. Не перегибай планку и не лезь в то, что тебя больше не касается.

Не спеша, отходим немного в сторону, ибо в курилку подтягиваются ещё несколько солдат из нашей роты. Не то чтобы я скрываю наши с Крис отношения, но не хочу забегать наперёд. Мало того, неизвестно, как долго мы протянем вдвоём, так ещё и не хватало сочувственных взглядов и утешительных речей от пацанов, когда она уедет.

Сильнее закусываю фильтр. Горечь никотина забивает каждый рецептор. Оседает на языке и слизистой глотки. Медленно разъедает лёгочную ткань.

Кто назовёт меня умным человеком? Я бы вот не рискнул. Влюбился в девчонку, с которой у меня не может быть будущего. Да и не смог с собой справиться и держаться от неё на достаточном расстоянии. Просил её не заморачиваться об этом, но сам, не переставая, терзаю себя мрачными размышлениями.

А Царевишна? Одна сраная фотка, и она готова порвать всё, что едва срослось. Мне даже сейчас сложно представить, что она поверила моим словам до конца. Я не могу предоставить ей каких-либо доказательств своей невиновности. Сидение за забором с колючей проволокой мало способствует нормальному развитию отношений. Я обещал Кристине постараться вырваться на выходных, но совсем забыл о подготовке к параду. При таком раскладе, хер меня выпустят даже на несколько часов. И сколько мы не увидимся? Почти месяц. А точнее, три недели из тех десяти, что у нас есть. Так ещё и в самом начале отношений, блядь. А самое херовое то, что я уже хочу её увидеть. Того часа разговоров в разных углах казармы слишком мало.

В начале службы я часто думал об Алине и понимал, что почти не тоскую по ней. С Фурией всё иначе.

Вспомнив, как размышлял о наших отношениях с Завьяловой, презрительно фыркаю. Охреневаю от того, что тогда меня такой расклад устраивал. Ровные, спокойные, стабильные. Без искр и пламени. Без остроты и перчинки. И мне это нравилось. С Крис же даже в фантазиях такое представить нереально. Чтобы мы в тишине гуляли по парку, держась за руки.

Слышал, что где-то во Владивостоке есть «Бульвар поцелуев». Вот туда нам и надо, потому что хочу целовать её без остановки. И не только это. Я дурею, когда обнимаю Фурию. Тупо от её запаха, тепла, дрожи, мурашек тащусь. Насколько глубоко проник в меня её яд? Существует ли от него противоядие? Возможно ли вылечиться от этого со временем или придётся прожить жизнь, прогоняя по кругу воспоминания о лете со своим помешательством?

Говорят, что с первой дозы нельзя подсесть. Я смог. Сразу поймал передоз и не выкрутишься ведь уже. Будешь добавлять дозу, пока наркота не кончится, а новую достать будет нереально.

— Ебать ты куришь. — толкает Иридиев, указывая глазами на истлевшую в пальцах сигарету.

Выбрасываю в урну бычок и подкуриваю новую. Привычка съёбываться ночами на улицу и таскать никотин слишком быстро осела в сознании. А теперь этого делать нельзя ни при каком раскладе. Любой косяк и заветный день отсрочится на неопределённый срок. А если пробьют, что я так уже не первую ночь сваливаю, пиздеца не миновать.

Толкаюсь спиной к стене, стараясь охватить разом всю толпу, но не зацикливаюсь на ком-либо. Взгляд сам задерживается на Данииле. Цепляется в него острыми крюками гарпунов. В отличии от Фурии, я не привык закатывать сцены ревности. Особенно без повода. Но сейчас едва держу себя на месте и прикусываю язык, чтобы не потребовать от сослуживца никогда не приближаться к Кристине. Интересно, насколько странно это будет выглядеть, учитывая, что Царёву считают девушкой Макеева?

И опять же, пусть и невольно, сравниваю чувства, которые во мне вызывала Алина и которые сейчас испытываю по отношению к Крис. Я никогда не ревновал Алю. Никогда, блядь! И сам не могу разобраться почему. Она ни разу не давала мне повода? Или на неё не оборачивались пацаны с отвисшими челюстями? Или я банально не любил её? В каком из этих вопросов кроется ответ? А может, всё гораздо проще? Я люблю Фурию куда сильнее, чем Алину. Хотя… Не думаю, что слово «сильно» сюда подойдёт. Скорее, безумно или невозможно. Так, как не должно быть. И всё же…

— Ты сегодня ещё более многословен, чем обычно. — влезает в моё пространство Ванёк. — Из-за той красотки, с которой из кино свалил?

— Отъебись от меня. — обрубаю гневно.

— Да ладно тебе. — подключается Иридиев, чем подталкивает неминуемый взрыв. — Она реально цаца. Только не говори, что она тебе не дала.

— Так он только на Царёву всё время и пялился. — высекает Гера.

Все взгляды устремляются на него. Так же синхронно на меня. В унисон на Макеева. Гребень закусывает удила. Я сворачиваю кулаки. Паха багровеет, но тут же выдыхает.

— Андрюхе можно. Но если на Крестика пялился кто-то ещё, повырываю глазные яблоки и, сука, скормлю собакам. — приглушённо, но жёстко обрубает Макей.

— Кхм… — бухтит в кулак Нимиров. — Интересно девки пляшут. Я бы за свою девчонку даже лучшего друга порвал.

— Я на неё не пялился, а приглядывал. — рычу, сбавляя обороты злости. — Чтобы вы не лезли.

— По моей просьбе. — поддерживает товарищ.

Замечаю, что Гребенский порывается добавить что-то ещё. Убийственным взглядом приказываю ему заткнуться и закрыть эту тему. Благо, иногда он не совсем тупой и понимает намёки.

Не представляю, сколько так будет продолжаться. Мне совсем не в кайф, что Фурию считают девушкой Пахи, но и рассказывать правду тоже не вариант. Я уже принял решение. Если до того, как ей придётся вернуться в Америку, наши отношения не зайдут в тупик, я сам пойду к её отцу и буду решать вопросы с ним. Не зря я заявил Кристине, что всё серьёзно. Дальше уже похуй, что он мне сделает. Какие Танталовы муки устроит. Если она не хочет признаваться папе, то сделаю это за неё. А если сейчас вывалю всё сослуживцам, долго это в тайне не останется. Я не боюсь генерала — есть вещи пострашнее. Например, понятия не имею, что может накрутить себе Царёва. Да и элементарно я не знаю, где она сейчас и что делает. Пока разговаривали по телефону, слышал шум мотора, значит, она была в тачке. Только ни слова не сказала, куда собирается, а я не стал спрашивать. Не хочу напирать, чтобы не спугнуть. Вряд ли Кристинка из тех, кто любит отсчитываться перед другими. На неё не стоит давить, её надо учить как маленького ребёнка. Как она сегодня заявила: я научусь быть в отношениях. Значит ли это, что с другими она вела себя как последняя сука? Или… Или у неё просто никогда не было нормальных отношений?

По моим примерным подсчётам, её изнасиловали, как только ей стукнуло восемнадцать. Год она никого к себе не подпускала. Меня никогда не волновало, девственница девушка или нет. Особого кайфа в сбивании целки нет. С Алей было куда лучше, когда поднабралась какого-никакого опыта. Но для Крис… Блядь… В какой-то степени я уже для неё первый. И меня это крепко вставляет. Я хочу учить её, наставлять, показывать мир Эроса, который был для неё закрыт. Меня прёт от её румянца и стыдливых взглядов, от неопытных касаний, от трепетных стонов, от неумелых, сука, ласк. Если бы мы встретились раньше, я бы хотел стать для неё первым во всём. Не только в отношениях или сексе. В каждом аспекте жизни. Приди мне повестка на год раньше, возможно, Царёва была бы совсем другой.

Дебилизм так думать? Определённо. На нашу встречу повлияли множество факторов, которых не было раньше, но это не мешает представлять, как сложились бы наши отношения, случись всё иначе. И да, я, блядь, до безумия хотел бы стать её первым мужчиной. Чтобы ни один другой не касался её отравленного тела. Не целовал маковые губы. Впервые в жизни мне хочется обладать кем-то безраздельно. Полностью. И отдаваться целиком. Не только брать.

С этими мыслями и засыпаю. В этих снах растворяюсь. А утром… Утром меня шарахает поганая реальность. Она обрушивается раньше, чем звучит команда «подъём».

Мобила жужжит так, будто взбесился вибратор на неубиваемых батарейках. Но это почти не проблема, можно игнорировать. Вытягиваю из-под подушки телефон, дабы сбросить вызов, как меня прошивает ледяной молнией. Принимаю вызов невозможно медленно, а к уху подношу и того медленнее.

— Да, мам? — хриплю, ощущая, как в лёгких выгорает кислород.

Я даже не открываю глаз, будто страшная весть от этого останется во сне. Родные никогда не звонят мне среди ночи. Что-то случилось. Что-то ужасное. Слышу, как дрожит мамин голос, когда, сбиваясь на каждом слове, шелестит:

— Не могу поверить, Андрюша. Я уснуть не могу после… Как же теперь?

Спрыгиваю на пол и босиком выбегаю в коридор.

— Мама… Мам… Успокойся. Что случилось? — выдавливаю, не повышая голоса. — Что-то с папой? С братьями? С Данькой? Не молчи, мам! — срываюсь криком, рискуя перебудить половину казармы, но тупо не справляюсь с эмоциями.

— Сегодня вечером приезжала Алина. Почему ты не рассказал?

Прижав кулак к губам, разрываю слизистую. Кровь пропитывает язык, глуша остальные вкусы. С воем выдыхаю между пальцев и растираю лицо обеими ладонями. Ото сна не осталось и следа, но после мыслей о том, что с кем-то из моих что-то случилось, едва ли можно так быстро отойти. Меня колотит. Не только изнутри. Визуально тоже. Даже пальцы, сука, дрожат.

Из кубриков выглядывают солдаты. По коридору грузным шагом топает Гафрионов, чтобы спалить праведным гневом нарушителя устава. То есть меня. Вот только мне насрать на них всех. Повернувшись к взводнику, больше во взгляд, чем в слова вкладываю.

— Простите, товарищ старший лейтенант. Это очень срочно. Мама звонит, а у них сейчас ночь.

— Дикий, ты мне в последнее время доставляешь слишком много проблем. Дай сюда телефон. — протягивает раскрытую ладонь, но я не спешу вкладывать в неё гаджет. Мне надо узнать, что наговорила родителям Аля. — Дикий. — угрожающе понижает интонации скрипучего голоса.

— Мама, быстро скажи, что случилось. — выбиваю на скорости, удерживая тяжёлый взгляд летёхи.

— Она с младенцем приехала. Сказала, что ты её бросил, как только о беременности узнал. — в застывшей тишине её слова кажутся оглушающими настолько, что я с трудом разбираю последнюю часть. — Теперь мы поняли, почему ты так быстро уехал в армию. Папа разочарован в тебе. И я тоже. Не такого сына мы воспитывали.

— Потом, мам. — сбрасываю вызов и смотрю в глаза Гафрионова потерянно и даже отупело.

Новости настолько расшибли меня, что я забываю о субординации, босых ногах и даже о том, как говорить.

— Пиздец, парень. — сочувственно толкает лейтенант. — Обуйся и в мой кабинет. Есть разговор.

Разговор? Пусть хоть на казнь меня ведёт. Если родители не верят мне, говорят, что разочарованы, пусть я и признался, что расстаться было решением Завьяловой. Только о том, что предложение ей сделал, умолчал. Я тоже только что разочаровался в людях. Я больше не верю, что самые близкие никогда не предадут и всегда будут на твоей стороне. Но сильнее всего контузит мысль, что у меня есть ребёнок, которого я не хочу даже знать.