Она - моё табу

Глава 21

Почему мне ничего не даётся так же просто, как другим?

— Наконец-то! — практически ору в трубку, как только проходит соединение. Останавливаюсь, перестав мерить шагами периметр забора. Я тут уже час шатаюсь и вишу на телефоне, стараясь дозвониться до Андрея или Пашки, но входить не рискую, чтобы в коем-то веке не создавать проблем. — Где Андрей? Я второй день не могу до него дозвониться. Скажи, что он не морозится от меня, потому что я опять где-то накосячила.

Друг тяжело вздыхает и вполголоса выбивает:

— Крис, я сам ни хера не знаю. Вчера утром ему кто-то позвонил, потом Андрюху увёл Гафрионов, и больше я его не видел. У взводника спрашивал, но он сказал, что это не моё дело, но париться не стоит.

— Кто позвонил, Паш? — выталкиваю потеряно, неотрывно глядя, как из части выходят военные.

— Кажется, мама. Но я не уверен. Подробностей не знаю.

Подмяв губы, прикрываю глаза и вынуждаю себя успокоиться, а не требовать от Пашки ответов, которых у него нет. Убираю телефон от уха и глубоко вдыхаю. Медленно выдыхаю сквозь уголок губ. Делаю так несколько раз и возвращаю хрупкое спокойствие. Только побитое сердечко продолжается колотиться в сдавленной тисками груди.

— У тебя есть номера его родных? — выпаливаю не слишком уверенно.

На данный момент не понимаю, что буду с этим делать. Мне просто необходимо узнать, что произошло. А вдруг с его близкими что-то случилось, и Андрюшу отпустили домой? Мне просто надо знать, что с ним всё в порядке, а между нами всё хорошо.

— Крис, только не говори, что ты собралась допытываться у Дюхиных предков. А что, если у них какое-то горе, а тут ты?

— Паш, если случилось что-то подобное, то я имею право знать. — почти шепчу от накатывающей паники.

— Утихомирь свой эгоизм, Царёва. Только тебя им не хватало с расспросами.

— Я не собираюсь расспрашивать. Я хочу поддержать своего парня. Пожа-а-алуйста, Пашка. — тяну с мольбой.

— Ладно. Только поклянись, что никакой херни не наговоришь.

— Клянусь на мизинчиках. — выбиваю воодушевлённо.

Эта фишка у нас с Макеевым сохранилась с того возраста, когда я только научилась разговаривать, и выросла вместе с нами. Клятву на мизинчиках нельзя нарушать ни за что на свете. Если кто-то это сделает, то нашей многолетней дружбе сразу настанет конец.

Я не привыкла долго мяться и готовиться к сложным решениям. Поэтому, как только приходит сообщение с номером телефона и подписью «Виктор. Папа», сразу нажимаю кнопку вызова.

Меня потряхивает на каждом длинном гудке. Мне до ужаса страшно услышать голос мужчины, воспитавшего парня, в которого я влюблена. Даже не знаю, что буду ему говорить.

— Да, слушаю. — раздаётся ровный тон, а у меня вдруг спирает дыхание и пропадает возможность говорить.

Прочищаю горло и примешиваю в интонации доброжелательную улыбку.

— Здравствуйте. Вы папа Андрея Дикого?

На том конце на долю секунды повисает звенящая тишина, но разбивается о металлический ответ.

— Да, я. А вы кто?

Кто я? Хороший вопрос. Я умею лгать на отлично, но не хочу делать этого сейчас.

— Кристина. Девушка Андрея.

— Только не говори, что ты тоже беременна.

Меня ошарашивает. Столбенею на полушаге, забывая о необходимости дышать. Тоже? Тоже беременна? Кто ещё? С трудом проглатываю немного воздуха только из необходимости говорить. Царапаю ногтями бедро, переживая тяжелейший момент. Не думала, что может быть так больно.

— Нет, я не беременна. — отсекаю чётко и спокойно.

— Хорошо. Тогда послушай меня, пожалуйста. Оставь Андрея. Не рушь чужую семью.

— Семью? — шепчу потерянно. — У него есть девушка?

— Не девушка. Он женится, как только вернётся. И официально признает ребёнка.

Я не прощаюсь. Отвожу мобильный от уха, сбрасываю вызов и роняю телефон на асфальт. Не знаю, возможно ли идентифицировать эмоции, накрывающие меня в данный момент. Есть ли у них названия? Чувствовал ли хоть один человек нечто подобное?

Мне кажется, что я разваливаюсь. Медленно, кусочек за кусочком опадает плоть, трескается и сползает кожа, рассыпаются, словно хрупкий хрусталь, кости, крошится сама человеческая суть, являющаяся душой. До этого момента я не знала, что она у меня есть. Как и того, что душа может болеть. Но сейчас она загибается в агонии. Почему-то я думала, что изнасилование человеком, в которого ты влюблена — самое страшное, что может случиться в моей жизни. Мамочки, как же сильно я ошибалась. Сейчас в миллионы раз хуже. Не физическое предательство, а сердечное.

У Андрея есть невеста и ребёнок, о которых он ничего не сказал. Тогда зачем ему я? Для чего он говорил, что у него ко мне серьёзно, если в родном городе его ждёт семья? Хотел поразвлечься? Но на физической близости он не настаивал, ведь знает, что я пока не готова к этому. А если так он решил отомстить мне за ядовитые слова? Влюбить в себя, разнести вдребезги сердце, бросить и уехать туда, где его ждут?

Слёзы жгут веки и глазные яблоки. Всего одна капля обжигает щёку. Зло стираю её предплечьем. Прикрываю глаза и глубоко вдыхаю. Натягиваю на лицо улыбку. Выжигаю внутри себя все чувства. Я умею справляться с болью. С любой. И я с ней справлюсь. Меня столько раз ранили, что запёкшаяся кровь давно стала защитным слоем. Иногда под него что-то пробирается, но больше нет. Никогда! Хватит! Лучше я всю жизнь проведу одна, чем позволю ещё хоть одному живому человеку затронуть моё сердце.

Первый раз в жизни у меня не возникает желания мстить. Я просто не хочу видеть или слышать Дикого. Не могу… Сейчас ещё рана слишком свежа, чтобы можно было посыпать её солью и не умереть от болевого шока. Надо время. Возможно, вся жизнь.

По пути домой заостряю внимание исключительно на дорожном потоке, знаках и светофорах. Громче выкручиваю музыку. С улыбкой машу парням в открытое окно, когда вижу, как они заглядывают в него.

Маски… Такие привычные, почти родные. Но почему-то именно сейчас удерживать их нереально сложно. Кликаю кнопку, и тонированные стёкла огораживают меня от всего мира, создавая интимную темноту. И за видимым слоем, там, где нельзя увидеть, у меня тьма. Только совсем другая. Глубокая и страшная, угнетающая и давящая, почти смертельная. Но я с ней справлюсь. Обязательно справлюсь. Просто надо время.

Вечером встречаю папу с показным весельем. Не переставая улыбаться, обнимаю и целую в щёку.

— Привет, папочка. Давай бегом переодевайся и приходи ужинать. Только пообещай, что если это есть невозможно, ты не станешь этого делать.

Отхожу на шаг и заглядываю в уставшее лицо, которое осветляет лёгкая улыбка.

— Ты сама готовила?

— Не всё. Я подстраховалась на случай, если будет совсем плохо, и заказала доставку из ресторана.

— Буду надеяться, что не придётся делать промывание. — подмигивает папа со смехом и уходит наверх.

Бреду на кухню и ещё раз инспектирую накрытый стол. Выглядит съедобно, но со вкусом не уверена. Готовить я не умею совсем, но мне просто необходимо было чем-то занять голову и руки. Так я привыкла справляться с проблемами — не думать о них. Позже… Когда не так невыносимо больно будет. На всякий случай пробую мясную запеканку и кривлюсь от количества перца. Папа, конечно, острое любит, но не настолько же. Несколько раз передвигаю по столу посуду и по-разному сворачиваю салфетки. Натираю из без того блестящие вилки.

— Ты почему сегодня такая активная? — спрашивает отец, садясь за стол.

Отодвигаю блюдо собственного приготовления подальше и натянуто улыбаюсь.

— Просто не сидится на месте, вот и решила поактивничать. — смеюсь задорно, вываливая на свою тарелку большую часть запеканки.

Отец перегибается через стол и буквально выдирает у меня из рук блюдо. Подносит к лицу и втягивает запах. Его губы расплываются в улыбке.

— Вкусно пахнет.

— Только пахнет. — брякаю, ковыряясь в тарелке.

Меня не пугает та гадость, что я наготовила. Просто аппетита нет.

— Попробуем. — смеётся он, накладывая себе нескромную порцию. Закидывает в рот кусочек и тут же меняется в лице. Прожевав, залпом выпивает стакан воды. Выдыхает, открыв рот, словно обжёгся. Хотя и не удивительно. Я туда пол перечницы бахнула. На его глазах выступают слёзы, но он всё равно выпаливает: — Островато. Но съедобно. — и отправляет в рот ещё одну вилку.

— Не мучай себя, пап. — вскрикиваю, отбирая у него тарелку. — Я же вижу, что это есть нельзя.

— Можно. — заявляет уверенно, доливая воду. — Только ты не ешь. Тебе с гастритом точно нельзя.

Я и не собиралась есть. Исключительно для вида задумчиво грызу огурец, иначе папа не отстанет. За ужином весело трещу обо всяких глупостях, расспрашиваю папу о рабочем дне и, конечно же, без конца улыбаюсь и смеюсь, пусть и ощущаю, как расползается внутренняя пустота. И с каждой минутой она становится всё темнее и глубже. Настолько, что к концу вечера еле волоку ноги в свою комнату. Будто из меня силы выкачали. Падаю лицом в подушку и не дышу.

Мне так хочется закричать. Заплакать. Но ещё больше мне хочется, чтобы кто-то сказал, что всё это неправда. Что у Андрея никого нет. Что Пашка просто решил меня так развести. Хотя в глубине искромсанной души знаю, что никакого подвоха нет. Голая, отвратительная правда. Я люблю мужчину, у которого есть семья. А он всё же соврал мне. Всё просто. Глупая Крис Царёва снова у разбитого корыта, заполненного её собственной кровью и внутренностями. Вот так-то. В следующий раз она подумает, как следовать зову сердца, а не руководствоваться холодным разумом.

Я теряю счёт времени, продолжая просто лежать. Я не трачу силы на самокопание. А смысл?

Телефонный звонок среди ночи — меньшее, что мне сейчас надо. Хочется только, чтобы эта боль ушла, а силы на жизнь иссякли. Но я всё равно отвечаю, даже видя имя абонента.

В моём голосе нет ни эмоций, ни звона, ни души.

— Что ты от меня ещё хочешь, Андрей. — вопрос даже не звучит как вопрос. Чтобы придать ему вопросительных интонаций, надо хоть что-то чувствовать. — Не звони мне больше, пожалуйста. Оставь в покое. Я знаю, что все твои слова и действия были игрой и не больше того. Возвращайся домой к жене и ребёнку. Ты уже сделал мне достаточно больно, так что не волнуйся, ещё долго не оклимаюсь.

Перекатываюсь на спину, кладу смартфон рядом с ухом и раскидываю руки в стороны, уставившись в светлое пятно лампы. Сжимаю веки, но больше не могу сдерживать слёзы. Они сами пробиваются сквозь них и ползут по вискам, чтобы потеряться в волосах.

— У меня нет жены, Крис.

— Тогда к невесте. — толкаю так же, без красок.

— И невесты тоже. Нам надо поговорить лично. Где ты сейчас?

— До-о-ома-а-а. — растягиваю слоги.

— Я еду. Выйди часа через пол. — режет быстро, словно задыхаясь от бега.

— Мне не о чем с тобой говорить, Дикий. — шиплю, хватая мобильный и принимая сидячее положение.

— Лично, Кристина. — настаивает психопат.

Теперь уже чётко могу разобрать, что он куда-то бежит.

— Если ты так хочешь поговорить, то заходи. Заодно объяснишь моему папе, как свалил из части.

— Хорошо. Объясню. Мне похуй, что он со мной сделает. Главное, чтобы ты меня выслушала.

— Ты совсем больной? — срываюсь воплем, слетая с постели. — Мне не о чем с тобой говорить! Или заявишь, что твой папа соврал?

— Не соврал.

— Вот и всё! Оставь меня! Оставь!

— Кристина, блядь, слушай! — орёт он в ответ. Я давлюсь слезами. Зажимаю рот ладонью, чтобы Дикий не услышал моих рыданий. — Он не соврал, потому что сам так думал. Наговорил хуйни, ни в чём не разобравшись. Нет у меня ни жены, ни невесты. Только девушка. И это ты, Фурия. Я скоро приеду. Если не выйдешь, то я сам зайду. — процедив это, сбрасывает вызов и больше не отвечает, сколько не набираю его номер.

Выбегаю на улицу в бесформенном домашнем платье. Миную ворота и бегу по дороге, пока не замечаю такси. Оно проезжает несколько метров и тормозит до полной остановки. Андрей выпрыгивает из машины и подбегает ко мне. Не останавливаясь, сгребает в охапке. Выставляю руки, силясь оттолкнуть, но сил не хватает.

— Не трогай меня! Отпусти! — визжу, извиваясь всем телом.

Вот только психопату насрать на моё сопротивление. Сжимает крепче, до физической боли и в прямом смысле хруста костей. Кручу головой, но он всё равно держит. Давит подбородком на макушку, заставляя запищать от боли.

— Прошу тебя, успокойся и выслушай.

— Я не хочу ничего слышать. — выталкиваю, забывая о необходимости дышать.

— Слушай, блядь! — напирает мужчина, усиливая хватку. Я опять пищу, и он сбавляет давление. — Я расскажу так, как было, а верить или нет, решать тебе, Кристина.

Вжимаю лицо в его грудную клетку, только чтобы спрятаться, раз уж не получается вырваться.

— Слишком часто мне приходится тебе верить. — шепчу убито.

Андрей мягче ведёт ладонями по спине и выдыхает:

— Знаю, Манюня.

— Не называй…

— Прости… Прости, что тебе пришлось плакать из-за меня.

— Не из-за тебя. И вообще, я не плачу! Мошка в глаз попала.

Этому бреду не верю даже я. Улица хорошо освещена, и невозможно было не заметить, что я в прямом смысле умыта слезами.

— Кристинка… — выталкивает тихо, с горечью, задушено. — У меня была девушка. Алина. Мы три года были вместе.

— Поздравляю! — рявкаю, не вытягивая груз боли.

— Мы расстались перед тем, как я ушёл в армию. Она меня бросила. Не захотела ждать. Я даже не думал о ней, пока пару недель назад сестра не рассказала, что видела её. Аля заявила, что она беременна от меня.

— Это правда? — шепчу, немного поднимая лицо.

Андрей склоняет своё, но не нагибается. Только смотрит мне прямо в глаза.

— Я не знаю, Крис. Я ничего не знал о её беременности, хотя на тот момент, как мы расстались, у неё был срок три недели. Я ещё какое-то время был дома, но мы даже не виделись. А позавчера она заявилась ко мне домой и наплела такого, что я, блядь, даже представить не могу, как предки поверили в эту дичь. Сказала, что я её послал, как только о беременности узнал, и в армию сбежал от ответственности.

— Это твой ребёнок? — выпаливаю, не отводя взгляда от обсидиановых провалов.

— Не знаю. Вряд ли. Но не могу быть уверен.

— А если твой?

Руки сами тянутся к нему. Оборачивают торс. Прибиваюсь ухом к груди, не выдерживая давления, что выдают чёрные глаза.

— Если случится так, что всё же я буду отцом, — меня передёргивает. Сильно. Не могу представить психопата в роли папы. Он всего на год старше меня. Это так странно, — я не откажусь от сына, но с Алиной не хочу иметь ничего общего. Между нами всё закончилось. А то, что заявил тебе отец… — глубоко вдыхает, перебирая пальцами мои спутанные волосы. — Он очень извинялся за то, что так с тобой разговаривал. У меня только сегодня вечером появилась возможность позвонить им и объяснить всё как есть. Рассказал в подробностях всё об Але. А когда отец сказал, что ему звонила девушка по имени Кристина, я чуть не свихнулся, Фурия. Особенно после того, как он передал ваш диалог.

— Он просил не рушить семью. — неожиданно предательски всхлипываю, когда внутреннее давление спадает и возвращает возможность дышать. — Ты не говорил о девушке, ребёнке…

— Маленькая моя, — сгребает ладонями щёки и касается своим носом моего, не разрывая визуального контакта, — девушка осталось в прошлом. К тому же, мы ещё не на той стадии отношений, когда обсуждают бывших. — усмехается ненормальный, но и я не могу удержаться от улыбки. — А за ребёнка я даже не думал. Был уверен, что она ляпнула эту херь Диане от скуки, и никак не ожидал, что постарается повесить ответственность на моих родных.

— И что теперь? — шелещу, через силу соображая, что вообще собираюсь у него спросить.

— С ними ничего. Сказал предкам не пускать её на порог, пока не вернусь и не сделаю ДНК тест. Если мальчик мой, то оформлю отцовство и буду платить алименты, как-то участвовать в его жизни, а если нет…

— Ты с таким спокойствием говоришь об этом.

— Я достаточно уже нанервничался. И пока Гафрионов сутки меня по стадиону гонял, и пока своим не мог позвонить, и пока ехал к тебе, чтобы сказать в глаза, что все слова Завьяловой — ложь. Я не исключаю возможность положительного теста, но всё остальное не имеет значения, Фурия. Если хочешь, то можешь прямо сейчас позвонить моему отцу, и пусть он скажет это сам.

— Хочу. — выбиваю бойко, потому что снова верю ему.

Вот так просто забываю обо всём. Андрей, сместив брови к переносице, вытаскивает мобильный, набирает номер и ставит на громкую связь. Из динамика разносится сонный голос мужчины, который сегодня чуть не убил меня.

— Пап, прости, что разбудил, но у меня очень мало времени. Я сейчас с Кристиной и…

— Мне стоит спросить, каким образом ты с ней среди ночи?

— Папа, просто скажи. — вздыхает Дикий, неотрывно глядя на меня. — Из-за маминой истерики и твоего заявления я могу потерять свою девушку.

— Андрюша. — шепчу беззвучно, но он по губам читает.

Прибивается ближе и касается их в нежном поцелуе.

— Я ошибся. Сильно. Алина заявилась вся в слезах, с дитём. Плакала, что родители отказались ей помогать. Не знаю, как ей удалось убедить меня в том, что мой сын на такое способен, но она казалась такой искренней. И, Кристина, я был не прав, когда просил тебя оставить Андрея. Наше знакомство началось совсем не так, как должно быть, но надеюсь, что при личной встрече смогу всё исправить.

— Д-да, к-конечно. — сбиваюсь от разнообразия эмоций.

— Спокойной ночи, пап.

Столько разом чувствую, что сердце от перегрузки разрывается. Облегчение, что всё это оказалось неправдой. Страх за то, что Андрюшу могут поймать, ведь, уверена, из части он ушёл самовольно. Растерянность от новости, что у моего парня может быть сын. Радость, что он сейчас рядом и что сам рассказал родителям, что у него есть девушка. Я. И лёгкую панику от фразы про личную встречу.

— Фурия, выдохни. — сипит парень мне на ухо. — Я тоже в ахуе был поначалу, а потом успокоился. Теперь ты веришь?

— Верю, Андрей. Но это сложно. — забиваю лёгкие воздухом и отвожу глаза в сторону. — Ты сказал, что я учусь в Америке?

— Сказал, Крис. Но я не сдамся и найду способ решить вопрос и когда-нибудь представить тебя своей семье.

— Ты уже всё решил за меня? — взрываюсь, хватая его за воротник и таща на себя.

— А ты разве не решила, Кристина? Это ты набрала номер моего отца и объявила, что ты моя девушка. Теперь смирись, потому что дороги назад не будет.

— А я и не собираюсь возвращаться. Я хочу только вперёд. С тобой, Андрей.

Он сжимает мои пальцы и тянет вверх. Целует каждый из них, продолжая смотреть прямым взглядом в глаза, даже когда краской до пальцев ног заливаюсь. Он улыбается. Я с трудом кислород глотаю.

— Ты опять сбежал? — выбиваю глухо.

— В этот раз нельзя было решать по телефону. Я боюсь потерять тебя. Ты понимаешь?

— Понимаю, Андрюша. Сегодня я думала, что потеряла тебя. — признаюсь несмело, еле слышно.

— И что ты подумала? Что почувствовала? — так же беззвучно спрашивает, с каждым словом прижимаясь всё ближе, пока наши губы не сталкиваются.

Закрываю глаза и выдыхаю ему в рот:

— Что мне никогда не было так больно. И я не понимаю почему. Я совсем запуталась. — качаю головой, словно это поможет её проветрить. — Всё так быстро. И так сложно.

Парень фиксирует лицо на месте, удерживая за щёки, и сипит:

— Быстро и сложно. Согласен. И я не хочу, чтобы ты о чём-то жалела. Сейчас мы были на грани. Как думаешь, сколько ещё мы так протянем?

— Не знаю. — выталкиваю, опустив ресницы.

— Почему ты всегда молчишь?

— Я так привыкла. Я не умею иначе.

— Придётся научиться, или лучше расстанемся прямо сейчас. Кристина, я не могу сваливать из части, когда заблагорассудится. И на мобиле на постоянку висеть тоже не могу.

Намертво вцепляюсь в китель, не отпуская. Пальцы дрожат, но не выпускают ткань.

— Не бросай меня. — хриплю бездумно.

— Я не хочу этого, Манюня. Фурия моя. — большими пальцами ведёт по скулам до висков. — Если бы мы только встретились раньше. Если бы твоим первым был не тот, кто так жестоко растоптал твоё доверие.

— Не растоптал, Андрюша. — тарахчу на повышенных, оборачивая руками мощную шею и повисая на ней. Дикий обнимает за талию, яростно вентилируя солёный воздух. — Он научил… Научил меня быть осторожнее. Но он не был первым.

— Ты же говорила… — рывком поднимается, но я продолжаю жаться к нему всем телом.

— Тсс… Дослушай. Ты только что хотел, чтобы я говорила. Я это и делаю. Для меня ты первый в более важных вещах. Эмоционально для меня куда больше значит то, что ты был первым, кто поцеловал меня, кто вызвал такие реакции в моём теле и желания в душе.

— Подожди, Фурия. — перебивает, улыбаясь так широко, что, Голливуд, завидуй. — Тот поцелуй был первым?

— Боже-е-е… — тяну расстроенно, ведь так не хотела ему признаваться, но уже не могу замолчать. — Да! И что?!

— И то, Кристина Царёва, что и последний будет моим.

Не успеваю возразить, как он ворует новый поцелуй. А потом ещё и ещё, пока небо не начинает сереть и не приходит время расставаться.

— Обещай, что ты не попадёшься! — требую резко, как только отходит к подъехавшему такси.

— Обещаю. Но и ты пообещай верить мне. Сначала говорить всё, что тебя гложет, а потом уже накручивать себя.

Складываю руки на груди, гневно притопывая ногой.

— Не дождёшься!

Андрей возвращается, быстро целует и настаивает:

— Обещай. Иначе я попадусь.

— Это шантаж. — бурчу глухо.

— Он самый. Ну так ты обещаешь? — его брови взлетают вверх, а в чёрных глазах сияет озорство.

Смех невольно вырывается из горла, а за ним и слова:

— Обещаю, ненормальный. Но если попадёшь…

— Я уже попал, Царёва. В тебя. Намертво.