Она - моё табу

Глава 44

Просто любить тебя

Меня будит лёгкий поцелуй в выбившееся из-под одеяла плечо. Чувствую, как ласковые пальцы убирают с лица растрепавшиеся во сне волосы. Трусь о них щекой, не желая, чтобы это мгновение заканчивалось. Ещё один поцелуй в основание шеи. Мурашки зарождаются под его губами и размножаются на коже, как маленькие паучки.

— Просыпаться будешь, Манюнь, или ещё поспишь? — хрипло выдыхает Андрей, ткнувшись носом во впадинку за ухом.

— Сколько времени? — спрашиваю сипловатым ото сна голосом.

— Рано на самом деле ещё. Только начало десятого. Если хочешь, то поспи.

Медленно перекатываюсь на спину и обнимаю мужчину за шею. Улыбаюсь, не открывая глаз, и тянусь за поцелуем в губы. Он обжигает, как терпкий глинтвейн. Разлепляю веки и сразу закрываю, стоит только коснуться взглядом глубоких чёрных глаз. Говорят, что такие глаза обычно как тлеющий уголь — вроде безопасно, но сгореть можно. И я горю. От своей любви и той, что так отчётливо пылает в этой темноте.

— Хочу больше времени с тобой провести. — шепчу почти беззвучно.

Скорее чувствую, чем вижу его широкую довольную улыбку. И мне впитать её хочется. Всю. Визуально, тактильно, эмоционально. Ресницы, сопротивляясь яркому солнечному свету, подрагивают и не хотят слушаться. Пока стараюсь открыть пекущие от недостаточного количества сна глаза, забираю у Андрюши эту эмоцию другими способами — пальцами и губами.

— Ты сейчас такая красивая. — тихим интимным шёпотом толкает он. — Без косметики. — целует закрытые веки и припухшие от голодных поцелуев губы. — Заспанная. — прочёсывает пальцами спутанные пряди. — Голая. — неспешно стягивает с моего тела покрывало. Прохладный после ночного ливня воздух касается обнажённой кожи, но я вспыхиваю под его тактильно ощутимым взглядом. — Моя любимая девочка.

Его рот спускается на ключицу, прижимается между двумя полушариями, возвращается к моему лицу. Язык требовательно проходит по губам, и я с томным выдохом впускаю его в рот.

— Мой Андрюша. — шуршу хрипловато.

— Моя Фурия. — чмокает в кончик носа и отстраняется. — Пойду займусь завтраком, иначе останусь с тобой в постели.

Матрас выпрямляется, когда тяжесть мужского тела исчезает. Я поднимаюсь, подтянув к груди плед. Облизываю пересохшие губы.

— Так останься. — растягиваю их в соблазнительной улыбке.

Дикий сдавливает мой подбородок пальцами, опустившись одним коленом на кровать и опираясь одной рукой, ведёт по моим губам своим языком.

— Очень соблазнительное предложение, Крис. — моё имя с выраженным придыханием. Волна горячей дрожи раскатывается по обомлевшему телу. — Но я откажусь. Тебе нужна передышка. А если останусь, то не смогу тебе её дать. Я теперь ещё больше тебя хочу. Каждую минуту хочу быть с тобой, в тебе. — наше дыхание синхронно сбивается от его парящих эротизмом слов. Сжимаю бёдра, когда между ними зарождается томительная сладкая боль. — Но сейчас правда надо потерпеть. Обоим. — добавляет строго.

Ещё раз лизнув мои губы, встаёт, удерживая на бёдрах короткое полотенце. Чёрные волосы влажные и слегка взъерошенные. На мускулистой груди ещё остались капли воды.

Мамочки, какое ослепительное зрелище с утра пораньше.

И я съедаю его всего. Покрытые тёмными, жёсткими, курчавыми волосами крепкие ноги. Стопы у него длинные и узкие. Красиво. У него идеальные пропорции. Узкие бёдра и талия. Широкие плечи. На них и спине длинные тёмно-красные борозды от моих ногтей. Спина бугрится выступающими мышцами, как и раскачивающаяся от неровного дыхания грудная клетка. Он не похож на гору мышц, но все они чётко очерчены, и в этом атлетическом теле чувствуется скрытая сила. Он не перекачанный, но жилистый и мощный. Мне нравятся его сильные руки, разрисованные синими паутинами вен и изрезанные выпуклыми жилами. Он слишком beautiful. Аж слепит от его совершенства. Но оно только моё. Для меня всё. Я жадная. Очень.

Стоя ко мне спиной, снимает полотенце и отбрасывает на кровать. Крепкие ягодицы вызывают во мне уже совсем неуместное смущение. Мамочки, я схожу по нему с ума. По его телу и ласкам. И мне всё мало.

Обвожу сухие губы таким же сухим языком. Сглатываю несуществующую слюну. Гортань дёргается, стараясь протолкнуть что-то в желудок. Низ живота стягивает лёгкой пульсацией. Между ног становится мокро.

— Не смотри так, Кристина. — сухо высекает Дикий.

Непосильного труда мне стоит оторвать взгляд от созерцания его голой задницы и поднять к повёрнутому на меня лицу. Несмотря на тон, и губы, и глаза обличающе улыбаются. Кровь приливает к моим щекам. Язык продолжает бесполезные попытки смочить горящие губы. Сердце подкатывает к горлу, расколачивая по пути всё к чертям.

— Как? — толкаю звуками воздух.

Его брови ползут вверх. Улыбка становится шире. Глаза скатываются к моим дрожащим пальцам, судорожно тискающим одеяло чуть выше груди. Его дыхание стремительно рвётся и тяжелеет. Грудная клетка высоко вздымается и застывает. Ноздри раздуваются.

— Как будто хочешь меня съесть. — скрипит его голос.

— А я хочу. Всего тебя. Поглотить. Сожрать. — бомблю незнакомыми для меня интонациями. Что-то в моём голосе ломается и перестраивается. Как и в теле. В организме. В мыслях. В чувствах. Я смелею и меняюсь до неузнаваемости. — Целиком, Андрюша.

Он, сжав в руке Пашкины шорты, которые собирался надеть, опускается коленями на кровать и подползает ко мне. Губы застывают на расстоянии вдоха. Его запах вперемешку с сандаловым гелем для душа раздражает рецепторы.

— И где моя скромная краснеющая стесняшка? — хрипит низко, словно голос проседает.

Перестаю мять плед, давая ему упасть вниз. Чёрные провалы курсируют за ним, касаясь твёрдых сосков и потяжелевшей груди. Но слишком быстро возвращаются к моему лицу. Коннект даётся сложно обоим. Сбои в работе лёгких и сердца становятся продолжительнее и заметнее. Накрываю ладонями его щёки и проваливаюсь в тёмную бездну.

— Она здесь. Только выросла. Стала женщиной. Твоей женщиной. И она не хочет краснеть и шарахаться от своего мужчины. Она хочет быть достойной его.

Андрюша ловит прядь моих волос. Пропускает сквозь пальцы. Снова ловит. Прижимает к губам.

В волосах нет нервных окончаний. Ими нельзя чувствовать. Но я чувствую. Как касается, как гладит, как целует.

Дикий подаётся вперёд. Упирается лбом в переносицу. Наши дыхания смешиваются.

— Она больше, чем достойна. И я не хочу, чтобы она менялась и ломалась. Прогибалась немного, училась подстраиваться — да. Но не старалась стать кем-то другим. Я люблю её такую. Бешеную, психованную, иногда злую и бесящую, иногда стесняющуюся и заливающуюся краской от своих и моих действий и слов, иногда смелую и наглую, нежную и ласковую. Я люблю тебя, Кристина, такой, какая ты есть. Даже в самом начале… Было уже. Сам принять был не готов. Паха видел, Гафрионов видел, а я боялся. Мы стремились друг друга задеть побольнее. Когда я сбежал за тобой в день приезда отца, хотел доломать. Но когда увидел, как тебе больно, впервые шевельнулось какое-то понимание. Взводный потом донёс уже доступнее. — уголки губ дёргаются в невесёлой усмешке. — Ты была для меня под запретом. Табу. Я прекрасно понимал, кто ты и кто твой отец. И не забывал, что я всего лишь обычный солдат. Ты привыкла к роскоши, а дать её тебе я не могу. Не сейчас. Мне двадцать, Крис. У меня всего один курс в институте за плечами. После срочки надо восстановиться в универе, закончить учёбу, потом работа. — я не понимаю, как с соблазнения мы дошли до откровений, но внимательно слушаю каждое его слово. Впитываю скрытое в них отчаяние и сомнение. И понимаю важность его слов. Поэтому слушаю, затаив дыхание. — И про Америку не забывал никогда. Ты правда готова отказаться от учёбы за границей в одном из самых престижных универов мира? От роскоши и власти, к которой привыкла? От своего города, дома, друзей? Ради меня, Крис, готова бросить всё и уехать в глушь, чтобы жить на съёмной квартире или в доме моих родителей среди братьев и постоянного шума? Пойти работать, потому что я не уверен, что потяну сам в таких условиях. Иногда придётся сводить концы с концами. Ты готова к такому?

Его взгляд пронзительно впивается в меня. Сердце сжимается в груди от тяжести его сомнений. Я летала в облаках и мало думала о возможном будущем. Но сейчас понимаю, что до возвращения в Америку у меня всего полтора месяца. До дембеля — три. Что мне делать? Слушать сердце? Или разум? Последний твердит мне научиться терпению, вернуться в Йель, стать успешным, востребованным дизайнером. А сердце… Ему плевать на всё это. И на деньги, и на власть, и на удобство. Оно просто хочет стучать рядом с любимым мужчиной. В богатстве и бедности, в радости и в горе… Лишь бы он рядом.

Рвано втягиваю воздух и только собираюсь сказать, как Андрей прикладывает пальцы к моим губам и просит безапелляционно:

— Не отвечай сейчас, Кристина. Подумай хорошо. Взвесь все «за» и «против». Время ещё есть.

— Это сложно, Андрюш. — выдавливаю вымученно.

— Я знаю. И не давлю на тебя. Просто и ты знай, что я хочу прожить свою жизнь с тобой. И хочу, чтобы ты понимала, на что соглашаешься, если выберешь меня. Я буду стремиться, зарабатывать, тащить, но всё это непросто. И я не имею права просить тебя отказаться от всего. Решать тебе. Я в любом случае приму любое твоё решение. — а я хочу наорать на него за свои негативные эмоции и мысли. Хочу ударить! Вцепиться ногтями в лицо и выть. Но понимаю правоту его слов. — Я люблю тебя до невозможности. И я желаю тебе счастья. Я хочу быть твоим счастьем. Но если ты поймёшь, что оно не во мне…

— Ты отпустишь? — шепчу необдуманно.

Он качает головой и тяжело, шумно вздыхает.

— Никогда. Я буду карабкаться вверх, пока не стану достойным тебя. И я вернусь за тобой. Докажу, что я лучший. Давай сделаем так. Не отвечай ничего ни сейчас, ни потом. Если ты шагнёшь со мной в поезд, то я буду жить для тебя. Если нет, то я всё пойму.

— Почему ты говоришь об этом сейчас? — непонимающе, едва не плача от лёгшими бетонной плитой на грудь слов, выталкиваю вопрос.

— Потому что теперь это уже не игры. Всё серьёзно. У тебя всего два пути. И тебе придётся выбрать. Я даю тебе время. Достаточно времени.

— Андрюша… — вырывается предательский всхлип.

— Только не плачь, маленькая моя. — обнимает, притягивая к себе. — Не надо плакать. Жизнь сложная штука. И поганая. Ты это знаешь. Я хочу провести свою с тобой. Хочу семью, детей, свой дом. Но всё это — только с тобой.

Подтягивает плед до самого подбородка, руками оборачивая моё тело стальным кольцом. Плотно смежаю веки и хватаюсь за его руки пальцами, словно он прямо сейчас уедет, исчезнет. А я не отпущу.

— Я тоже хочу с тобой. Всю жизнь. — лепечу, слепо мотая головой.

— Если хочешь, значит, уедем вместе. — голос ровный, но интонации слегка дрожащие.

Через какое-то время оба успокаиваемся. Я раскладываю по полочкам приоритеты, разбираю мысленные завалы, устроенные внезапным землетрясением. В какую-то секунду я ненавижу Андрея за этот ультиматум, но, стараясь мыслить трезво, нахожу в себе мудрость на не озвученную благодарность.

Всю мою жизнь у меня была только иллюзия выбора. Сейчас я сама могу решить, чего хочу на самом деле. И я решаю. Быстро и непоколебимо. Но, как он и просил, не озвучиваю своё решение. Я просто сяду с ним в этот поезд. И плевать на деньги и статусы. Счастья они мне не принесли, а Андрюша — да.

Подтягиваю его кисть к губам и целую костяшки. Он, вздрогнув, опускает на меня взгляд. Я улыбаюсь и шелещу:

— Я люблю тебя, Андрей.

Он склоняется ниже и оставляет на губах ласковый поцелуй.

Я иду в душ, закутавшись в плед, а Дикий на кухню заниматься завтраком. Мне хочется быть там с ним. Готовить вместе, как настоящая пара. Но мне срочно надо помыться от всех тех жидкостей, что намешались на моей коже. Собственная походка кажется немного странной, неловкой, неуклюжей. Будто ноги вместе не смыкаются. Между ними гаденько так тянет и побавливает. Не зря Андрюша настаивал на перерыве, а я слышать ничего не хотела. Я теперь тоже маньячка. И маньячу я по-дикому. По его телу, запаху, жару, тяжести, жезлу.

Так, Царёва, тормози. Понесло тебя конкретно.

Встаю под тёплые, упругие струи воды и разрешаю ей сбить с меня усталость. Закрываю глаза, подставляя лицо. И улыбаюсь, как дурочка. Не могу не улыбаться. Я там, где не летают птицы. А рядом мой любимый мужчина. И мне нравится мой новый статус. Теперь я не его девушка, а его женщина. Я так себя и чувствую. Та женщина, что станет его семьёй, его женой, родит ему детей. Минимум двоих. Мне в детстве всегда не хватало рядом кого-то. С нашими детьми такого никогда не случится.

Кажется, что ещё вчера я была ребёнком. Год назад мне пришлось быстро повзрослеть. Но с Андреем я снова могла быть слабой и свободной под его заботой и защитой. А сейчас думаю о том, что когда-то и у нас с ним будет ребёнок. И от этой мысли ещё шире улыбаюсь.

Вот как сильно я люблю его!

На скорую руку растираюсь полотенцем. Натягиваю трусики, короткие хлопковые домашние шорты и длинную широкую Пашкину футболку. Промакиваю волосы махрой и иду к любимому на кухню. Красавчик мой, что-то тихо насвистывая, печёт блины. Широкая спина, узкая талия, шорты низко на бёдрах… Опять на том же самом подвисаю.

— Фуф, мужчина, не могли бы вы быть менее ослепительным? — нахмурив лоб, борюсь с улыбкой. — Смотреть на вас невозможно. — фыркаю от смеха, но тут же глушу его, поймав его шаловливый взгляд. Подхожу к нему сзади. Невесомо провожу ладонями по спине. Прижимаюсь губами между лопаток. — Так и тянет вас съесть. — легонько прикусываю гладкую кожу.

— Ох, Фурия, доиграешься ты. — рычит он искусственно, выключая плиту и поворачиваясь ко мне. Сжав руками талию, поднимает меня вверх и усаживает на широкую барную стойку. — Я сам тебя сожрать готов. — игриво прикусывает плечо, шею, ключицу. — Без остатка. — смеясь, прихватывает зубами мои губы и чуточку оттягивает.

— Манячело. — смеюсь, когда отпускает, и прикусываю его нижнюю губу. Втягиваю в рот и жадно посасываю. — И я теперь тоже маньячка. — глажу ладонями рельефы его груди. — Ты нравишься мне в гражданке. — закусываю уголок губы. — Или почти без неё.

— А в форме не нравлюсь? — спрашивает полушёпотом, цепляя своими губами мои.

— Очень-очень нравишься. Но я от неё устала. Так лучше, любимый.

Губы опять пересыхают от его горячих выдохов. Машинально облизываюсь. Его дыхание замирает. Взгляд падает на мои губы.

— Ох, не дразни меня, Фурия. Заносит от тебя юзом.

— А ты не шали, Маньячело.

Он отходит на пару сантиметров, чтобы не тереться о моё бедро железобетонным членом. Он хочет меня. Я хочу его. Вижу цель — не вижу преград.

Подаюсь вперёд и оборачиваю ладонью жаркий жезл, с нетерпением поглаживая его до самого основания и обратно.

— Нам нельзя, Кристина. — ледяным тоном режет Андрей.

— Нам всё можно.

Обнимаю одной рукой за шею, заглядывая в глаза, второй продолжая ласкать эрекцию. Мужчина шире разводит мои ноги, сдвигает в сторону шорты и бельё. Измазывает пальцы в моей смазке и резко толкает в меня. От боли вскрикиваю и кривлюсь. Дикий медленно вытаскивает, поправляет мою одежду и обнимает.

— Хватит провокаций, Манюнь. Я тебя пиздец, как хочу. Но надо немного времени, чтобы повреждённые ткани зарубцевались. Потом, обещаю, я с тебя не слезу.

Краснея, щипаю его за бок. Он, смеясь, ловко отпрыгивает назад. Получается у него это грациозно, плавно, как у большого кота. И мне очень сильно хочется его ещё погладить.

Приглашая вернуться ко мне, вытягиваю к нему руки. Как только шагает ближе, обхватываю руками за шею и ногами за талию. Он стаскивает меня со стола, поддерживая снизу. Мы звонко, заливисто и счастливо смеёмся. Он кружится по свободному пространству кухни.

Мамочки, как его глаза горят. Хочу, чтобы всегда так было. И смех его слышать. И улыбки впитывать.

— На всю жизнь хочу. — выдыхаю между порывами хохота ему в волосы.

Андрюша задирает голову вверх и целует меня в подбородок.

— Раз хочешь, значит, будет.

— Пообещай мне, Андрей. — требую серьёзно.

— Кристина Царёва, я обещаю тебе, что у нас с тобой будет на всю жизнь. Только сделай правильный выбор. — срывается его голос.

— Сделаю, Андрюша. Уже сделала.

— Знай, что если ты зайдёшь со мной в поезд, то пути назад не будет. Я привезу домой не девушку, а невесту.

Я вспоминаю о необходимости дышать, только когда пространство начинает плыть. Делаю судорожный, рваный вдох. Сердце срывается на разрывные.

— Ты делаешь мне предложение? — выталкиваю растеряно.

— Да. — шепчет громко и уверенно. Губы расплываются в улыбке. — Точнее, не совсем. Сделаю в поезде.

— Ты обламываешь сюрприз. — стукаю его ладонью по спине.

— Это не сюрприз, а констатация факта. Все сюрпризы будут после.

— Какие?

— Скажешь мне «да» и узнаешь.

— Ненавижу тебя.

— Шокирована? — высекает с лёгкой тревогой.

Опускает меня на пол, но пытливого взгляда не отводит.

— Шокирует тебя мой ответ. А я сейчас просто немного охренела. — рыкаю несколько раздражённо.

Он же мне выбора не оставляет.

А нужен он мне вообще, этот выбор? Нет!

Поднимаюсь на пальчики и касаюсь его губ своими.

— Моя месть будет жестокой, Андрюша. Тебе придётся очень постараться, чтобы я тебя простила за такое «предложение».

— Тогда я буду очень стараться, девочка моя. — нежно проводит ладонью по щеке. — Нам с тобой ещё целую жизнь на двоих делить.