Она - моё табу

Глава 28

Не думал, что для счастья достаточно одной улыбки

— И как это есть? — раздражённо бурчит Крис, поглядывая на обуглившуюся картошку.

— Ты никогда не ела печёную картошку? — толкаю, поднимая вверх одну бровь.

Она смотрит на меня исподлобья со злобным прищуром. Отворачиваюсь, только чтобы вытащить последнюю картошку из углей, и сажусь рядом с Царёвой. Обчищаю ножом нагар и протягиваю ей.

— Только осторожно, она горячая. — предупреждаю на всякий случай.

— Прямо так есть? В кожуре? — с недоверием выписывает.

Не могу поверить, что Кристина никогда не пробовала картошку из костра. У неё вообще детство было? Знаю, что папаша у неё вечно занят на службе, но неужели настолько всё плохо?

Очищаю вторую картофелину и надкусываю, подавая пример. Фурия сомневается недолго. Дует на свою, остужая, кусает и прикрывает глаза.

— М-м-м… — тянет с набитым ртом. — И правда вкусно. А соль у нас есть? — с улыбкой протягиваю ей спичечный коробок. Она щедро засыпает картошку и протягивает мне соль. — Тебе посолить? — киваю и позволяю посолить мою. — Хватит?

— Хватит. Я не люблю сильно солёное.

— А я наоборот. И острое тоже. Только у меня гастрит и мне нельзя. — заметно приунывает, разметав взгляд по накатывающим на берег волнам. Глубоко вздыхает. Приобнимаю за плечо и подтягиваю к себе. Девушка роняет голову мне на плечо и запрокидывает назад, заглядывая мне в лицо. — Ты очень хороший. — шепчет вдруг. — Я тебя не заслуживаю.

Быстро поднимается на ноги и неторопливым шагом направляется к морю. Лёгкий ветер колышет белое платье и шоколадные волосы. Даже с расстояния замечаю, что она отчего-то расстроилась и грустит. Встаю и иду следом. Ничего не говорю, когда вскидывает на меня вопросительный взгляд. Беру за руку, сплетаю наши пальцы и увлекаю дальше по пляжу.

Вода приятно холодит и щекочет стопы и щиколотки. Ветер обдувает горячую кожу. Подворачиваю штаны, избегая мочить их. Завожу наши руки Кристинке за спину и прижимаю к боку. Легко прикасаюсь губами к волосам, не сбавляя шага. Она сама прибивается ближе и оборачивает свободной рукой живот. Какое-то время так и бродим туда-сюда вдоль кромки воды, слушая шум моря и крики чаек. Наблюдаем, как они спускаются к воде и взмывают вверх с добытой рыбой.

— Здесь так тихо и спокойно. Умиротворённо. — шелестит Крис негромко. — Я никогда не любила тишину. Старалась всегда быть там, где шум, оказаться в центре внимания. Никогда не думала, что можно наслаждаться тишиной. Что для счастья достаточно горелой картошки, моря и одного единственного человека.

Всё это она говорит, ни разу не взглянув на меня. Кажется, что просто рассуждает. Чуть сильнее жму тонкую талию и снова целую в висок.

— Достаточно и меньшего, если тебе это приносит радость. Я вот люблю тишину. Когда у тебя полный дом младших братьев, не так часто удаётся насладиться ей.

— Я завидую тебе. — выдаёт Фурия расстроенно. — У меня дома всегда тишина. Наверное, поэтому меня тянет к шуму и толпе. Хочется сбежать от неё. Но знаешь, Андрюш, — переводит дыхание и поднимает на меня влажный взгляд янтарных глаз. Стягиваю свой на неё. Встречаемся глазами, и снова внутри что-то переворачивается. Приходит в разруху, дабы дать место чему-то очень важному, — с тобой мне этого не надо. С тобой легко, свободно и так спокойно. Хочется остаться одним в целом мире. Чтобы всё исчезло. Только ты и я.

Останавливаюсь и поворачиваюсь к Кристине лицом. Она тоже. Накрываю ладонью щёку. Фурия опускает ресницы и трётся о неё с нежной улыбкой. Мотор расходится от души. Грохочет по костям, как барабанщик Рамштайна, но при этом сжимается, чтобы следом разрастись и заполнить собой всё пространство. Склоняюсь и прижимаюсь губами к губам.

— Только ты и я. — подтверждаю спокойно. — Так и есть, Манюня. Никого больше нет.

Она отвечает на поцелуй порхающими движениями опиумных губ и сама тащит меня дальше по пляжу. Снова повисает безмолвие, но оно такое комфортное, что нарушать его даже не хочется. Достаточно просто обнимать Крис, чувствовать исходящее от неё тепло и быть рядом.

— Расскажи мне о свой своей семье. О себе. — просит приглушённо, повернув на меня голову.

— Что ты хочешь узнать?

— Не знаю. — пожимает плечами и звонко смеётся. — Всё! Я хочу знать о тебе всё!

Поворачивается задом наперёд и цепляет обе мои руки.

— Упадёшь, Фурия. — предупреждаю, подтягивая её к себе и удерживая поперёк тела.

Она тормозит, цепляется в плечи и становится на пальчики.

— А ты не давай мне упасть.

— Не дам.

— Поцелуй меня.

Целую, конечно. С тихим смехом накрываю её рот. Меня распирает от той нежности, что трещит между нами, когда сталкиваемся губами. Многие назовут поцелуи без задействования языка детскими, но я так не считаю. В них куда больше чувств, чем в страстном контакте. Вся нежность, любовь, теплота, что есть в ресурсах. Всё ведь ей отдать готов. Единственной девочке, что смогла так глубоко задеть.

Глажу пальцами её лицо. Задеваю серёжку в носу. Крис крепко держится за мои плечи, но тоже находит способ как-то ласкать кончиками пальцев. Всем телом прижимается. Отрываюсь от её губ и сам не понимаю, что на меня находит. Сгребаю предплечьями вокруг спины и кружу. Фурия всего на мгновение теряется, а потом расходится счастливым громким смехом. И я смеюсь. Брызги воды летят во все стороны. Штаны промокают насквозь, как и тонкое белое платье, но всё это херня. Не знаю, как иначе выплеснуть свои эмоции. С трудом удерживаюсь на заплетающихся ногах. Расставляю их шире, сохраняя равновесие, но всё так же удерживаю Царёву в воздухе.

— Ты… ненормальный. — выбивает она, задыхаясь от смеха.

— Есть немного. — отбиваю, улыбаясь до ушей.

— Мы теперь все мокрые.

— Угу. — мычу, потираясь губами о её щёку.

— Андрюша, хватит! — изворачивается Крис, не переставая хохотать. — Поставь меня на ноги!

— Не-а. — качаю головой, покрывая поцелуями её лицо. Кристинка мотыляет ногами, силясь спуститься вниз, но я только крепче жму. — И никогда не говори, что ты меня не стоишь. — бомблю резковато, но тепло. — Ты стоишь самого лучшего.

Девушка замирает. Дробно вздыхает. Сильнее сдавливает руки на шее, притискиваясь каждой клеточкой тела, и шепчет в ухо:

— Ты — лучший. Я за тобой на край света готова. — выталкивает с запалом.

Ставлю на ноги, только чтобы иметь возможность посмотреть в глаза. Контакт устанавливаем столь прочный, что ничего его разорвать неспособно. Её грудная клетка вздымается быстро и резко, но взгляд прямой и открытый.

— На край света? Готова? — переспрашиваю с некоторой растерянностью.

Она ровно кивает и перестаёт улыбаться. Со всей серьёзностью заявляет:

— Готова, Андрей. — сжимает маленькими пальчиками мои. Перевожу взгляд на наши руки. Её кисти на фоне моих собственных кажутся миниатюрными. И снова накрывает желанием защищать и любить её. Фурия сама не понимает, что нуждается в этом. Она тоже на руки смотрит. Немного давления добавляет. Я пожимаю в ответ. Одновременно поднимаем глаза и улыбаемся. — С тобой на всё готова. — шуршит глухо, но смело.

— Тогда предлагаю начать с обеда.

— Согласна. — хохочет Крис, переходя на бег и таща меня за собой.

С едой расправляемся быстро. Впрочем, Царёва ест очень мало. Подмечаю, что перехватывает всего одну колбаску, пару картошин и огурец. Неосознанно хмурюсь, наблюдая за ней. И дело даже не в том, что она опять в одном нижнем белье. Её платье и мои штаны сохнут на валуне.

— Что? — спрашивает громко, оглядывая себя.

— Что? — повторяю потерянно, не сразу понимая, о чём она.

— Почему ты так смотришь на меня? Надеюсь, ты не думаешь обэтом. — последнее слово с нажимом произносит.

Тряхнув башкой, ухмыляюсь и протягиваю ей стакан с соком.

— Заметил, что ты очень мало ешь. Не голодная?

Фурия безразлично отмахивается. Отпивает сок и отставляет стакан в другую сторону. Манит меня пальцем и взглядом. Сажусь рядом. Она поворачивается спиной и ложится головой мне на бёдра. Щурится от яркого солнца, слепящего глаза, и прикрывает их ладонью.

— Я всегда мало ем. Привыкла. — пожимает плечами, щекоча волосами ноги и живот. Кладу ладонь на её плечо. — Тебе больно? — подскакивает, заметив, что я опять хмурю лоб.

Толкаю обратно и склоняюсь, чтобы чмокнуть в губы.

— Порядок. Лежи.

— Точно? — уточняет, снова приподнимаясь.

Давлю ладонью на ключицы, заставляя оставаться на месте.

— Точно, Крис.

— Фуф, ну тогда ладно. — улыбается, прикладываясь ухом к прессу. — Так тоже норм?

— Да. — тащу лыбу, глядя на неё сверху вниз.

Привычное теснение в груди ускоряет сердцебиение. Боже, разве можно так любить? Просто смотрю на неё, а счастье переполняет нутро. Хочется без конца смеяться. Была бы возможность, всю ночь вот так бы просидел. Просто рядом с ней. Чтобы спала у меня на коленях. Трогал её кожу и вдыхал запах собственного помешательства. Теперь уже на сто процентов уверен, что с Алей никогда такого и быть не могло.

— Ты говорил, что у тебя дома есть мотоцикл. — щебечет Крис.

— Ага.

— А ты быстро ездишь?

— Когда как. Под настроение.

— А меня покатаешь?

— А ты поедешь со мной в Петрозаводск? — выталкиваю с ухмылкой, а у самого и сердце, и дыхание останавливается в ожидании ответа.

Царёва закрывает глаза и громко сглатывает. Старается снова встать, но я крепко фиксирую.

— Тогда всё будет по-настоящему. — шелестит едва слышно.

— Уже, Кристина. — отбиваю стабильно, а дыхание летит рваными кусками.

Она это чувствует. Сама дробью дышит. Кладу ладонь немного выше груди, дабы почувствовать, как колотится её сердце. Фурия перекатывается на бок, отворачиваясь лицом к морю.

— Я не знаю, как поступить, Андрей. — признаётся приглушённо. — Мне страшно. И не у кого попросить совета. Иногда мне не хватает мамы. — всхлипывает, зажимая рот ладонью. Глубоко вдыхает и уже спокойно продолжает. — Знаешь, я же её я совсем не помню. Она умерла, когда мне всего два года было. Пьяный водитель сбил на пешеходном переходе. Я давно смирилась с тем, что у меня есть только папа.

— Не представляю, как тебе сложно. — выбиваю полушёпотом, гладя её спину успокаивающими жестами.

— Да нет. — без эмоции отсекает Кристина, принимая вертикальное положение. Подтягивает ноги к груди и обнимает их руками. Опускает подбородок на колени и смотрит вдаль. — Я привыкла. — немного приподнимает плечи, но сразу опускает их вниз и ссутуливается, выдавая истинное положение вещей. — Её никогда не было. Нельзя скучать по тому, чего никогда не имел. Но сейчас я так остро ощущаю потребность в ней. Никогда раньше такого не было. Не представляю, чтобы я пришла к папе и сказала: «пап, представляешь, я влюбилась!»— повышает голос, изображая эмоции. Закусив губы, продолжаю молчать и не двигаться, хотя так и подмывает дёрнуть на себя, вынудить посмотреть в глаза и повторить это. Она же ни разу не говорила о любви. Только «я тоже». — «Ион очень хороший. Я хочу бросить учёбу в Америке и уехать с ним.» — бурно вздыхает и немного поворачивает голову ко мне, чтобы лишь на секунду поймать мой взгляд. Опять вздыхает и переключается на водную гладь. — Он не поймёт. И не отпустит.

— Кристина. — сдвигаюсь вперёд и обнимаю одной рукой. Она вздрагивает, но не отталкивает и не сопротивляется. Тактильно ощущаю ту бурю, что бушует у неё внутри, и понятия не имею, что сказать и какими словами поддержать, поэтому просто подбиваю: — Ты же не ребёнок и можешь сама выбирать.

— Могу, Андрюша. — грустно отзывается Фурия. — Но у нас с папой есть только мы. Пойми. Нас всегда было двое. Я не хочу расстраивать его. Каким бы он ни был, он мой папа. Единственный родной человек, и я люблю его.

— Я понимаю, Манюнь. — шепчу, опустив подбородок ей на плечо.

— Правда понимаешь? — спрашивает с недоверием.

— Да. — отвечаю искренне.

— Если бы мама была жива, то они остались бы вдвоём. И уверена, она бы обязательно меня поддержала! Сказала бы: «слушай своё сердце. Следуй за ним».

— А что оно говорит тебе сейчас? — спрашиваю всё так же тихо.

Царёва прокручивается ко мне и робко улыбается. Касается костяшками пальцев моей щеки. Мягко ведёт ими к губам и шелестит:

— Что оно не представляет, где брать силы, если тебя не будет рядом. Я хочу быть с тобой, Андрей. Со мной никогда не происходило чего-то подобного. Я влюбилась в тебя в ту секунду, когда увидела.

Не дышу. Совсем. Если это признание, то я понятия не имею, как на него реагировать. То, с какой тоской оно произнесено, мешает радоваться. Снова это желание укрыть в объятиях захлёстывает всё. Перекрывает любые другие чувства и мысли. И я обнимаю. Прячу в своих руках. Фурия замолкает. Только тяжёлое дыхание и сбоящий громкий стук в её груди выдаёт внутренний шторм моей ненормальной. Просто глажу её. Прибиваюсь губами к волосам и замираю. Кристинка оборачивает руками торс. Долго так сидим. Её лицо на моей шее. Там же ощущаю горячую влагу. И не понимаю, почему она плачет. Хотя нет. Понимаю.

— Крис, не плачь. — прошу глухо, но уверенно. — Всё наладится. Тебе надо больше времени, чтобы решить. Не торопись. Ты же знаешь, что я в любом случае приму любое твоё решение. — она кивает, не отрываясь от шеи. — Успокойся сейчас. Не думай об этом. Время есть.

— Его слишком мало. — выпаливает, вгоняя ногти в спину.

Кривлюсь от боли, но терплю. Вспоминается, как у Пахи на квартире думал, что когда-то у меня останутся только шрамы на память. Теперь нет. У меня будет она. Моя Фурия. Если она за мной на край света, то я готов за ней и за его пределы. Эта девочка часть меня, моя вторая половина. Отпустить её я не смогу. Никогда. Понимаю, что она именно та, что должна быть на всю жизнь. По этой причине не срослось у нас с Завьяловой. Она была «не той». Только Кристина Царёва должна идти рядом со мной по жизни.

До хруста костей, до остановки дыхания, до физической боли сжимаю её хрупкое тело и хриплю:

— Его достаточно. Но когда оно выйдет, ты будешь знать, что тебе делать.

— Обещаешь? — сипло толкает Крис, поднимая на меня переполненные слезами глаза.

Как я могу ей это пообещать, если сам не знаю, как мне поступить? Я не имею права просить её остаться и поехать со мной. Знаю, что и мне будет не так просто оставить семью, братьев, Даньку. Столько «если». Столько «но». Столько «а вдруг?». Впрочем, Фурии я говорю совсем другое.

— Обещаю, Кристина.

Она отодвигается и вытирает слёзы. Поворачивает голову вбок.

— Господи, чего это я реву? — выбивает со смешком. — Такая дура. Опять всё испортила. Всё так хорошо было, а на меня какая-то апатия накатила. — трещит, продолжая дёргаными движениями растирать лицо. Её трясёт. Внешне колотит. Не заметить этого невозможно. — Точно. У меня же скоро месячные начнутся, а меня перед ними всегда размазывает.

Спохватившись, кому всё это выдаёт, краснеет и скрывается за волосами. Я негромко смеюсь и подтягиваю Крис обратно на себя. Убираю за ухо вьющиеся локоны и кончиками пальцев утираю пропущенные капли. Фурия ещё гуще краснеет.

— Ты этого не слышал. — предупреждает зло. — И не видел. Я не плакала.

— Ты не плакала. — опускаю подбородок в знак согласия, но с трудом удерживаюсь от улыбки. Губы подрагивают. — И не говорила, что у тебя скоро месячные.

— Андрей! — прикладывает меня ладонями в грудачину в нехилой такой силой. — Не повторяй этого!

— Чего? — режу, ухохатываясь. — Того, что у тебя месячные?

— Ты!.. Ты просто невозможный! — лупит меня Царёва везде, куда попадёт. — Я тебя убью! Клянусь, убью! — вопит гарпия.

Перехватываю её запястья одной рукой, завожу ей за голову и валю на гальку. Накрываю телом визжащую и возмущающуюся Фурия и требую хрипло:

— Поцелуй меня.

— Иди на хрен! — не унимается ненормальная, продолжая дрыгаться и извиваться. — Отпусти меня, психопат! Я тебя убью!

— Кристина… Кристина… — сбавляю тональность до сиплого, интимного шёпота, ведя губами по напряжённому горлу. Девушка ещё раз дёргается и замирает. Я забиваю лёгкие её запахом. Поднимаюсь к губам и повторяю требовательно. — Поцелуй меня.

— Фуф, ладно. — сдаётся она неохотно. — Но только потому, что мне нравится с тобой целоваться. — пробухтев это, сама притягивается и впивается в мой рот.

Ох, знала бы она, как мне это нравится.