Она - моё табу

Глава 35

Преступая пределы

— Твою ж мать, Фурия… — в этой незаконченной фразе выдыхаю большую часть спектра разношёрстных эмоций вместе с добрым шматом души.

Не успеваю один пиздец переварить, как Царёва меня в новый окунает. Из крайности, блядь, в крайность. Скоро разорвёт на мясные ошмётки. Ну или, как минимум, психика не выдержит такого дичайшего диссонанса.

Подвисаю, не понимая, ни что сказать должен на такое откровенно-соблазнительное предложение, ни что сделать, ни как вообще реагировать.

Зарождается новый день. На горизонте уже появилась тонкая полоска света, но скоро утро окончательно прогонит тяжело давшуюся ночь, и наше время выйдет.

Смотрю на горящие возбуждением глаза. На окрашенные нежно-розовым скулы и щёки. На приоткрытые влажные губы. На подёрнутую пупырышками смуглую кожу. И понимаю, что не смогу так с ней. Если поднажать, то в город доберёмся быстро. Но оставшихся пары часов слишком мало, чтобы дать Кристине то, что она заслуживает. И дело не только в том, что быстрый перепих слишком грязное и даже отвратительное действо для двух любящих людей, занимающихся сексом в первый раз. Не способен вывернуть Крис наизнанку, а потом свалить в часть и потерять из виду на неопределённое время. Я хочу дать ей столько ласки, нежности, любви, чтобы было соизмеримо равно… Нет, превышая кошмар, который она пережила. Готов всю ночь истратить на прелюдию, исполнить каждый её каприз, прежде чем преступить последний барьер. Лучше загнусь от вожделения, чем воспользуюсь не самым подходящим моментом. В Крис сейчас кипят новоприобретённые чувства, возродившиеся из недр души эмоции. Она ищет им выход. Но это не он. Не в этом моменте.

Прижимаю ладонями бока, опуская Кристину на землю.

— Малышка. — выдавливаю несвойственно тихо и слабо. Успокаивающими движениями пальцев глажу раскрасневшиеся скулы. — Дело не в сексе. — голос звучит ещё ниже и глуше.

Блядь, как же я её хочу. Представить невозможно, что можно так сильно желать с кем-то физической близости. Как мне вообще удаётся отказываться?

— Я знаю. — едва уловимо качнув головой, улыбается Фурия. — Дело в доверии. — как по мановению волшебной палочки, даже из глаз улыбка уходит. — Я вдруг поняла, что доверяю тебе полностью. Не думала, что могу вот так. И… — замолкает, поднимает глаза к небу, где желтоватыми блеклыми вспышками догорают последние звёзды. Медленно переводит дыхание и возвращает взгляд к моему лицу. — Я люблю. — тихо, интимно, будто секретом делится. — Представляешь? Я могу любить. Думала, что уже никогда не смогу. Но тебя получилось. Это легко. Но и ужасно сложно. Запутанно так. — хихикает задорно, снова становясь взбалмошной девчонкой, что так крепко зацепила. Отходит на несколько шагов назад, раскидывает руки в стороны, будто хочет весь мир объять, кружится и кричит, надрывая горло: — Я умею любить!!! Умею любить!!! — звонкий, счастливый голос эхом ложится на прохладную землю. Искренний смех поражает своей чистотой и свободой. Поднимает на моём теле все волоски. Царевна останавливается, слегка покачиваясь, но вдруг срывается с места, запрыгивая на меня верхом. Ловлю под задницей, снизу вверх глядя на сияющее лицо. Она скрещивает ноги на пояснице, склоняясь ко мне, и кричит шёпотом: — Я умею любить тебя! Ты научил. Спасибо.

— Этому нельзя научить. — сиплю, не отрывая от неё глаз.

Никогда прежде не видел её такой открытой, не обременённой сотнями тайн. Её сердце медленно исцеляется. Затягиваются глубокие порезы. А моё… Оно поёт. Какую-то невыносимо лиричную мелодию выстукивает по внутренней части рёберной клетки.

— Только сама, да? — спрашивает шёпотом, задевая горячим дыханием губы и подбородок.

— Да, Манюнь.

— Тогда спасибо за терпение, нежность и за то, что смог полюбить меня.

— Глупо за это благодарить. — выталкиваю прохладно, отгораживаясь от того уровня близости, что неминуем, если сейчас не остановимся.

Расслабляя руки, даю намёк Кристинке, чтобы сползала с меня, но она крепче сдавливает бёдра и руки. Беззвучно простонав пару отборных нечленораздельных матов, обнимаю тонюсенькую талию. Её запах не просто пьянит. Он, мать вашу, дурманит, как неразбавленная белладонна. Член уже и забыл, что такое покой, когда она рядом. Да и на расстоянии вызывает определённые желания. Кровь раздувает орган так сильно, что ткань кажется орудием пыток.

— Поцелуй меня, Андрюш. — шелестом молит Царёва.

Именно молит. В глазах, в интонациях, в сбитом дыхании — везде непроизнесённая мольба.

Ей это надо. А я всегда буду давать ей необходимое. Задираю голову и встречаю сладкий яд её губ. Ненастойчиво глажу их языком и сминаю своими губами.

— По-настоящему, Андрюш. — ещё тише толкает.

— Кри-и-ис… — в прямом, сука, смысле стону. Умоляю остановиться. Столько всего сегодня выдернуто было, что адреналин до сих пор гуляет в крови, струится по венам, накачивает ускоряющееся с каждым ударом сердце. — Остановись. Я не хочу, чтобы всё случилось так.

— А мне неважно как. Только с кем имеет смысл. Хоть здесь и сейчас. — бомбит с запалом.

Но всё же сползает на землю, заливаясь более насыщенным румянцем. Смотрит при этом прямо, ровно, чётко, выразительно. Глазами прямо-таки давит.

— Не хочу, чтобы ты потом жалела.

— Ладно. — неопределённо пожимает плечами. Отшагивает ближе к обрыву, но оборачивается и высекает с усмешкой: — Если что, ты сам виноват. Запомни этот день, мальчик, когда ты упустил свой шанс поиметь Крис Царёву.

Эта сучка откровенно дразнится. Глазищами сверкает, как хитрая лисица. Догадываюсь, что это отсылка к нашему разговору наутро после проведённой в сауне ночи.

— Фурия, блядь! — рявкаю, наступая на неё.

Она не сдвигается с места, продолжая дразнить меня многозначительными взглядами. Когда почти настигаю, ловко изворачивается вбок и несётся вниз по склону.

— Если догонишь, я подумаю, дать ли тебе второй шанс, мальчик! — кричит сквозь смех. — Или дать ли тебе вообще! — входит в кураж моя стервозина.

Мы оба знаем, чем кончатся догонялки. Я выиграю. Но всё же позволяю себе дурачество, бегая за задыхающейся от движения и смеха Фурией. Когда выдыхается, подмечаю это сразу. Нагоняю. Ловлю. Проворачиваю лицом к себе и делаю подсечку. Крис вскрикивает, испугавшись падения, но я легко и неторопливо опускаю её на изумрудную траву, накрывая девичий стан своим раскалённым телом. И позволяю себе больше, чем планировал. Я срываюсь, стоит только окунуться в её глаза. С жадностью и напором атакую отравленные уста. Заталкиваю язык в её влажный жар, приглашая на неравный бой. Только в нём я готов пасть. Немного сдвигаюсь вбок и с одержимостью маньяка просовываю ладонь ей между ног. Раздвигаю бёдра. Сминаю эластичную неплотную ткань леггинсов в районе опаляющей промежности.

— О-о-о-о! — протяжно стонет Ненормальная, выгибаясь навстречу.

Мычит, пытаясь что-то ещё сказать, но я не спешу освобождать её рот и возвращать возможность говорить. С однозначным посылом трётся о мою ладонь, стремясь получить то, на что я так опрометчиво её подсадил. Выталкивает мой язык и с безумным блеском в глазах поощряет:

— Смелее, Андрюша. Раздень меня.

Уперевшись пятками, выгибает спину, приподнимает таз и сминает резинку лосин. Только раздеться я ей не даю. Перебросив вес на оба локтя, ложусь сверху и снова целую. Фурия хнычет, капризничает и требует. Я еле сдерживаюсь, чтобы не скопировать её поведение. Сексуальное желание слишком сильное. Я мечтаю получить её тело без границ и запретов, но той серой жижей, что была мозгом, всё же соображаю, что всё должно случиться по-другому. Как минимум, блядь, не на улице.

— Крис, притормозим сейчас. — выбиваю сквозь сжатые зубы и перекатываюсь на спину.

Жадно вдыхая заряженный воздух, роняю веки и восстанавливаю стабильную работу организма.

Недолго.

Чувствую быстрое движение рядом, а следом тяжесть девичьего тела сверху. Она седлает мои бёдра, прижимается грудью к грудной клетке и сама толкается к губам, инициируя продолжение того, что я так настойчиво пытаюсь остановить.

Я далеко не святой. У меня есть терпение, но и оно охренеть как далеко от ангельского.

Сдавливаю бёдра Ненормальной, вынуждая замереть на месте, а не ёрзать по мне, доводя до естественного финала.

Сложно поверить, что она вот так в один миг преодолела все свои страхи. Я не силён в психологии, но всё же могу сделать вывод, что все её барьеры были исключительно в голове, но не факт, что Царевна не стушуется, как только дело зайдёт дальше.

— Фурия, пожалуйста… — хриплю, разлепляя веки и сразу замечая яркий румянец.

— Почему? — выталкивает глуховато, уводя взгляд в сторону.

Перевожу дыхание и перекидываю руки на поясницу и лопатки, прижимая к себе.

— Потому что я не хочу так с тобой.

— А как хочешь? — шепчет, оставляя короткие влажные поцелуи то тут, то там на лице и шее.

Медленным движением убираю длинные шоколадные волосы за ухо и чмокаю в кончик носа.

— Красиво. Романтично. Без спешки до и после. — на этих словах краска на её мордашке становится ярче. — Хочу долго целовать и ласкать тебя. Везде.

Ма-а-ать, как же меня прёт от её смущения, несмотря на её смелые заявления и действия.

— Везде? — вопросительным эхом вторит Кристинка.

— Абсолютно. — киваю серьёзно, но улыбку сдерживать приходится.

— Даже… там?.. — скатывается глазами туда, где наши интимные зоны прижаты друг к другу в тесном контакте. Снова киваю. — Я имею ввиду целовать. — уточняет и падает на меня, пряча лицо.

Поднимаю уголки губ в улыбке и подтверждаю:

— Везде.

— Но это же… Это… Фу! — бурчит в шею, а мне кажется, что чувствую жар её стыда кожей.

— А я хочу всю тебя попробовать. — отбиваю, расчёсывая пальцами спутанные волосы.

— Языком? Как в порно? — высекает Ненормальная, слегка повернув голову и скользнув губами по скуле.

Я, мать её, немею, не зная, что сказать.

Во-первых: я в ахуе, что Фурия смотрит порнуху.

Во-вторых: об этом я даже не думал. Никогда. И ни разу не делал куни.

В-третьих: понимаю, что хотел бы сделать такое для неё. Вкусить её всю. От кончиков пальцев на ногах до сладких губ. Или, в нашем случае, наоборот.

— Да, Крис. — обрубаю, но вдруг ощущаю, как и моё лицо опаляет жаром.

Я, мать вашу, краснею, стоит только представить, как ныряю головой между стройных ног своей психички.

— Мне кажется, что это так мерзко. Я бы вот никогда!

— Никогда не говори «никогда». — смеюсь приглушённо.

Пусть разговор и пиздец какой интимный, даётся достаточно легко. С Алей мы никогда не разговаривали так откровенно. Просто с Кристинкой всё иначе.

— Тебе нравится делать… это? — выписывает отрывисто, жамкая в кулаках то куртку, то футболку.

— Не знаю. — отвечаю честно. — Никогда не пробовал.

— Но со мной хочешь?

— Хочу.

— И тебе не противно?

— А что в этом противного, Манюнь? Что естественно, то не безобразно. Если следовать твоей логике, то и целоваться должно быть противно. Слюна, микробы и всё такое. — дразню в ответку за недавние издевательства. — Я люблю тебя, Фурия. Я хочу тебя. Но первое исключает второе, пока не будет подходящего случая и обстановки.

— Но мы уже делали это в заливе. — выпаливает полушёпотом. Тонкая кисть с длинными пальцами перестаёт мять одежду и медленно сползает ниже по животу. Царевна приподнимается и сдавливает мою плоть. Воткнувшись головой в землю, стону сквозь зубы. Она не останавливается. Расстёгивает одолженные у Макея джинсы и ныряет под боксеры. Обволакивает ладонью ствол и медленно скользит по всей длине. — Тебе же хорошо? — уточняет, не упустив из виду моё тяжёлое частое дыхание и глухие, выцеженные сквозь зубы маты и стоны. Способен только на слабый кивок. Фурия смелеет. Скатывается набок и притискивается губами к самому уху. Вызывая мурашек, в него же шепчет: — Тогда тебе лучше раздеться, чтобы не испачкать трусы.

— Блядь, Кристина, хватит! — рычу полутоном. — Зачем всё это?

Поворачиваюсь к ней. Она приподнимает плечи и смущённо улыбается.

— Люблю тебя. И хочу, чтобы тебе было хорошо.

Так легко и беззаботно говорит. Возможно, она действительно готова сделать шаг, на который мне так трудно решиться.

Перебрасываю руку, сжимаю затылок и притягиваю её голову к себе. Вкладываю в поцелуй всю сдерживаемую с трудом страсть. Сплетаемся языками. Заводим древний танец, а заодно и друг друга. Слабый захват на члене становится крепче. Движения напористее. Почувствовав приближение разрядки, торможу её руку. В одно резкое движение переворачиваю на спину. Ловлю в фокус тигриные глаза и согласие в них, пока спускаю кисть по её животу.

Грудь Крис грузными урывками поднимается и опускается. Твёрдые сосочки натягивают ткань чёрного топа без бретелек. Поглаживая плоский пресс, веду рукой выше. Замираю под грудью. Наклоняюсь и легонько прикусываю вершинку. Крис вскрикивает и начинает дышать чаще и обрывистей. Приподнимаю мягкую плоть, ощутив приятную тяжесть. Поддеваю низ топа, оттягиваю и дёргаю вверх. Налитые полушария пружинят, оказавшись на свободе. Царёва подрывается, но скорее на инстинктах. Подсознательно всё ещё боится.

— Всё хорошо, малышка. — хриплю, не отрывая взгляда от манящей плоти. Целую отравленные губы. Покрываю слюной горло. Всасываю тонкую кожу сбоку шеи, уже зная, что Кристине это нравится. — Расслабляйся. У нас достаточно времени, чтобы доставить друг другу удовольствие. — большими пальцами нащупываю чувствительные горошинки. Почти не касаясь, глажу подушечками, ловя вибрации её дрожи. — Пиздец… Как же я хочу тебя. — хриплю безрассудно. Её тело каменеет. Как бы не храбрилась, всё же боится Ненормальная. — Извини. — выдыхаю, вернувшись к губам. — Наш уговор в силе. Не нарушу. — заверяю весомо.

— Андрюша… Андрюшка… — бессвязно сипит Фурия, трясущимися руками сжимая мою голову. — Если хочешь сделать то, о чём говорили… — даже грудь розовеет, что хорошо заметно в первых рассветных лучах. — Если правда хочешь… Не противно… Сделай…

— Не уверен, что тебе понравится. — высекаю с вымученной, сдавленной улыбкой.

Сука, я даже не уверен, что это мне понравится. Но решаю действовать на инстинктах.

— Тогда… Тогда… — задыхается и рвано стонет от моих касаний к чертовски чувствительной груди. — Тогда сделай со мной то, что хочешь. Я не остановлю… Нет уговора… Забудь о нём. Забудь…

На остатках самоконтроля не позволяю её словам пробить броню и снести мне башню окончательно. Фурия в своём возбуждении не понимает, что говорит и делает. Этот урок я уже выучил. Но, блядь… Понимаю ли я? Как далеко готов зайти, если она станет поощрять? Ма-а-ать…

Прерываю поток несвязной мозгодробящей речи яростным напором языка. Чуть грубее сдавливаю полушарие, поймав вибрацию удовольствия, пронёсшегося по девичьему телу.

Моя девочка-женщина. Храбрая трусишка. Нежная стерва. Ласковая тигрица. Такая разная.

Но любая любима. В очередной раз приходит осознание, что не смогу с ней расстаться, сколько бы сложностей не было в наших отношениях. Просто надо действовать мудро и осторожно, и тогда она откроется.

Все эти мысли ураганом проносятся в голове за доли секунды, что спускаюсь губами к груди. Но не спешу вкушать десерт. Оставляю влажные касания на ключицах, плечах и шее. Пальцами продолжаю дразнить восприимчивую плоть. Сжав тремя фалангами вершинку, тяну вверх и выкручиваю по часовой стрелке. Дыхание Царёвой слетает полностью. Ещё немного и начнётся гипервентиляция. Она вцепляется ногтями в мою голову и толкает ниже. Проведя носом между полушарий, с жадностью тяну летний запах помешательства. Башка идёт кругом. Земля под нами качается. Солнце делает тысячу оборотов в минуту, когда накрываю ртом тёмный сосок. Ненавязчивый, сладковатый вкус её кожи шарахает похлеще расползающейся по венам дури. На каждом миллиметре он разный. Со своими особыми оттенками. Но для меня невообразимо вкусный. Слаще любимого арахиса в сахаре. Воздушнее сладкой ваты. Терпче обжигающего глинтвейна. Втянув в ротовую, снизу вверх веду по острой горошинке, улавливая оттенки стонов Ненормальной.

И пусть время подгоняет. Пусть утром мы расстанемся. Пусть гарпия выносит мне мозг. Пусть хоть землетрясение всколыхнёт мир. Я не оторвусь от неё сейчас.

Переключаю внимание на второй холмик. Обвожу языком по кругу, подняв глаза к её лицу, на котором отражается блаженство. С жадностью и напором до терпимой боли жёстко посасываю сосок. Запускаю руку под плотную резинку лосин и трусиков. Тонкая полоска волосков щекочет пальцы. Застываю у жаркой расщелины.

— Не останавливайся. — всхлипывает Манюня, приоткрыв глаза, но тут же смыкает веки, будто не может держать их открытыми.

Получив добро, стремительно ныряю глубже. Пряные соки смачивают пальцы, сочатся между ними.

Вашу мать, какая она мокрая в своём вожделении. Как течёт. Какая обжигающе горячая. Какая сексуально невозможная.

Кристина шире раздвигает ноги, сгибает в коленях и упирается стопами в землю, вытягиваясь навстречу моим касаниям. Провожу пальцами между мягкими, склизкими, припухшими складками. Нахожу бугорок её удовольствия. Уверенными, настойчивыми движениями с давлением кружу по нему. Фурия заходится чередой вздохов-всхлипов-стонов. Каким-то неизвестным образом умудряется схватиться за короткие волосы и вжать мою голову обратно в упругую грудь. С удовольствием убиваю её ласками языка и губ. Вылизываю весь периметр полушарий, растягивая момент. Не даю ей кончить. Не хочу останавливаться. Не наелся.

— Ненавижу… Ненавижу тебя… — хрипит, дёргая бёдра вверх с такой резкостью, что расслабленная рука подаётся вниз, а безымянный палец проскальзывает в узкий вход на одну фалангу. — Мамочки! — вскрикивает Царевна, широко распахнув глаза.

Мы оба замираем. Контактируем напряжёнными взглядами. Плавимся. Она с ненормальной частотой глотает кислород. Я не дышу, прислушиваясь к реакциям её тела. Толкаюсь чуть глубже. Даже вначале внутренние мышцы сдавливают палец.

Блядь, какая она тугая. Вашу мать! Если сейчас не остановимся, я её трахну. Сука, да не святой же! — мечется рой мыслей той части сознания, в которой, как оказалось, размещается моя тёмная сторона.

Сделаю больно. Узкая. Неподготовленная. У неё был всего один насильственный раз. Год назад. Она не сможет принять. Времени мало. — спорит светлая часть, которая пока ещё хоть что-то контролирует.

Её мышцы медленно расслабляются, давая мне свободу действий. Вот только действовать я не спешу. Замираю. Подвисаю на побледневших щеках с яркими пятнами румянца и дрожащих чёрных густых ресницах на них. На распахнутых маковых губах, всё с теми же и новыми царапинками и влагой нашей общей слюны. На судорожных рывках гортани. На рваных сокращениях мышц пресса. Напрочь о собственном желании забываю. Только на ней сосредоточиваюсь. Где-то на задворках сознания мелькает постоянное сравнение чувств, испытываемых с Крис и с Алей. Всё по-другому. Совсем иначе.

Да, я всегда заботился о том, чтобы Завьялова была возбуждена, получала удовольствие, но с ней никогда себя не обделял. Сейчас готов дрочить ночами в армейской параше, лишь бы не набрасываться на кипящую похотью Фурию. Пусть говорит, что можно… Пусть убеждает, что ей неважно где, как и когда… Пусть клянётся, что не пожалеет… В нашей паре я буду тем, кто сохраняет какое-никакое хладнокровие и думает в критические моменты за двоих. И похуй, если придётся отбивать парад в зафаршмаченных трусах. Я не трону её больше, чем необходимо для её оргазма.

— Смелее, мой… — выдыхает Фурия, так и не закончив фразу.

— Уверена? — секу, приподнимаясь настолько, чтобы видеть её глаза.

— Да, Андрюша.

— Хочу тебя раздеть. — выдаю жестковато, но, сука, слишком сложно держать под контролем свои эмоции и желания.

— Полностью? — всё, что спрашивает.

— Да.

— Хорошо.

Неловко приподнимается на локтях. Придерживаю за лопатки и помогаю стянуть джинсовку. Кристинка оборачивает одной рукой плечи, явно ослабев от остроты ощущений. Стягиваю через голову полоску ткани, именуемой топом. Под робкими солнечными лучами её обнажённая, вспотевшая кожа, кажется, переливается. Прижимаюсь губами к ключице, собирая соль и сладость. Подстилаю ей под спину её и свою куртки и медленно опускаю на них. От дробного дыхания налитая грудь колышется, а сосочки игриво подрагивают, словно манят. Не могу устоять. Короткими и быстрыми касаниями поочерёдно всасываю в рот и отпускаю. Сгребаю по бокам резинки лосин и белья и рывком стягиваю до щиколоток, пока никто из нас не успел передумать. Стоит только утреннему ветерку коснуться разгорячённой влажной кожи, та схватывается мурашками, а Царёва заходится мелкой, но выразительной дрожью.

Я же тупо залипаю на её идеальной шикарной наготе. Жадным взглядом впитываю её. Оголодавшими руками беспрепятственно трогаю везде. Эта ебаная волосяная полоска, что в прошлый раз снесла мне предохранители, манит сильнее всего. Перехватывает внимание. Управляет моими действиями.

Сука, да кто мог подумать, что интимная стрижка так заводит?

Шестерёнки в мозгах делают последний скрежещущий оборот и замирают за ненадобностью. Остаются только первобытные инстинкты и сексуальная тяга обладать ей полностью. Без остатка. Отдать и забрать. Подарить и взять взамен на меньше.

Отползаю назад и приникаю к дьявольской полоске ртом. Оба вздрагиваем. Оба задыхаемся. По нашим телам сползают судороги. Мы оба боимся. Мы оба хотим. И мы оба решаемся.

Едва подорвавшаяся Крис натянуто кивает и ложится обратно. Я высовываю язык и провожу вдоль завитков от начала расщелинки до самого пупка. И да, мать вашу, дурею, пьянею, кайфую. Готовлюсь ловить отходняк, но остановиться не могу. Язык щекочет и покалывает. Яйца поджимаются вверх. Член ноет тупой болью. Похуй. Успею получить своё. Сейчас — она. Моя неадекватная Фурия. Исцеловываю сокращающийся на каждом касании живот. Вкушаю её, вкушаю. Пробую. Съедаю глазами. Поглощаю вкус. Задыхаюсь запахом лета и возбуждения. Отзываюсь стонами на её стоны. И пылаю, будто в открытом пламени. Готов сгореть. Не боюсь за себя. Только за неё.

— Люблю тебя, Ненормальная. — выбиваю глухим, севшим, напряжённым хрипом.

Чуть шире раздвигаю ноги и, наконец, припадаю губами к сладкому естеству. Пью амброзию и схожу с ума. Боялся, что не понравится. Идиот. Надо было думать о том, как потом отлипнуть от неё. Провожу языком по пульсирующему бугорку, собирая ароматную смазку.

Сука… Вкусная, насыщенная, терпкая. Истинный вкус моей девочки-женщины. Вот какая она на самом деле.

Всего два раза провожу языком по лепесткам и клитору, как громкий, высокий крик Фурии разбивает рассветную тишину. Оглушает, перебивая рёв крови и треск сердца. Не удержавшись, припадаю ртом к клитору и накрываю его, ловя языком и губами пульсации дрожащей в мощном оргазме плоти. Руками удерживаю взмывшие вверх бёдра. Не знаю, как подмечаю выгнувшуюся дугой спину и вырывающие траву пальцы. Видимо, подмечать всё, связанное с Царевишной, заложено во мне на генетическом уровне. Прописано в ДНК. Она мне прописана.

Роняю веки и продолжаю сосать пряную плоть, словно добравшийся до оазиса пустынный бродяга. Отрываюсь, только когда Крис падает на землю, в безумном темпе поглощая влажный воздух.

Моя очередь.

Выпрямляюсь на коленях. Спускаю расстёгнутые ранее джинсы и боксеры. Падаю вперёд, опираясь ладонями по обе стороны её головы. Врезаемся взглядами. Мой, уверен, как никогда раньше, чёрный и пугающий. И её: растерянный, немного испуганный и туманный. Слегка переменив позицию, утыкаюсь головкой члена в мокрый жар Ненормальной. Янтарь распахивается шире. В зрачках откровенный страх.

— Тебе не будет больно. — даю опрометчивое обещание.

Снова сдвигаюсь и провожу стволом между скользких складочек. Втянув губы внутрь, вгрызаюсь в них до крови, но всё равно выстанываю весь кайф, что получаю от почти невинных движений. Надо мне не многим больше, чем только что Кристинке. Всего несколько затяжных прижимистых телодвижений, и скопленная сперма вырывается на плоский живот бурной лавиной. Капли летят на грудь, расползаются по остриженным волоскам на лобке, покрывают розовый бугорок и стекают между половых губок. Прорычав что-то неясное даже себе, теряю последние физические силы. Падаю сверху на трясущуюся девушку. Но всё же нахожу неприкосновенные запасы, чтобы приподняться, не раздавить изящное тело, поцеловать её нежным поцелуем и прохрипеть:

— Ещё одна провокация, и я не стану себя сдерживать. Я стану твоим первым, настоящим, единственным.

Фурия ненапористо притягивает за затылок вплотную к лицу и забористо шепчет:

— Только скажи, какая провокация тебе нужна, и я тебе её дам.