Она - моё табу

Глава 22

Распуская крылья

Не знаю, как всё же удаётся оторваться от Царёвой. Заползаю на заднее сидение такси, с трудом выдавив какое-никакое приветствие таксисту. Сразу откидываюсь на спинку и прикрываю глаза. Нервно постукиваю пальцами по карману, где лежит телефон. Прежде чем вернусь в часть, надо сделать ещё кое-что важное и не терпящее отсрочек. Но это уже кажется простым в сравнении с тем, что пережил с момента маминого звонка и до той секунды, пока не понял, что Кристина действительно мне поверила. В то время как я думал, что она не простит, не поверит, что уже потерял её… Каждое сраное мгновение умирал. И за них же принял ряд важных, способных изменить жизнь решений.

Я не отпущу её. Ни в Америку, ни к другому, ни физически, ни душевно. Эта девушка моя. Остаётся только найти способ убедить её быть со мной до конца жизни.

Больше не сопротивляюсь мыслям, что любовь с первого взгляда возможна. И как бы Фурия не отнекивалась, с ней ведь та же херня творится.

Машина тормозит, добравшись до назначенных координат. Расплачиваюсь наличкой и покидаю салон. Под забором, прислонившись к стене и склонив голову, курит Гафрионов. Ровным шагом, с неизменной решительностью, направляюсь прямо к нему. Заслышав мои шаги, взводник вскидывает голову. Скрещиваем взгляды.

— Спасибо. — выбиваю стабильно, но без улыбки.

Он кивает и затягивается. Вытягиваю из кармана свои сигареты, вставляю в уголок губ и высекаю огонь из дешманской зажигалки. Заталкиваю в лёгкие дым, слегка склонив голову набок. Летёха всё так же внимательно смотрит мне в лицо. Выпускает струйку серого дыма и говорит:

— Это последний раз, когда я тебя прикрываю. Ты понимаешь, что не только своей головой рискуешь, но и моей?

— Вы не обязаны этого делать. — отрезаю прохладно, но на самом деле бесконечно благодарен ему за человечность, которой отличиться могут далеко немногие.

— Знаешь, почему я это делаю? — словно топором рубит вопросом по натянутым нервам.

— Чтобы потом сказать: я тебя предупреждал? — хмыкаю вроде как в шутку, но веселья ни в глазах, ни в интонациях нет.

Он ухмыляется всего на секунду и качает головой. Снимает кепку и отбрасывает на капот Мерседеса. Прочёсывает пятернёй по волосам и снова впивается в меня серьёзным цепким взглядом.

— Потому что знаю тебя достаточно. И многое понимаю. Восемь месяцев ты был тем, на кого можно положиться, но… — приподнимает один уголок рта, уводя взгляд в сторону. — Любовь делает из нас дураков.

— Если это так, то я готов быть последним из них.

— А не ты ли несколько дней назад убеждал меня, что с Царёвой вы едва знакомы? — всё так же расслабленно сечёт.

— Я. Но не врал. Сам ещё не понимал. — мы говорим на равных. Сейчас мы не командир и подчинённый, а просто двое мужчин. Я максимально откровенен. Хотя бы из благодарности за его доброе отношение решаю сказать всё как есть. — Мы плохо начали. Очень. — не могу сдержать короткую улыбку, когда перед глазами проносится наше знакомство. — Сам не понимаю, в какой момент всё изменилось, но я готов на всё ради неё.

— На любые глупости? — напирает лейтенант.

— Если придётся. Но я не собираюсь уходить в самоволку ради свиданки. Только если буду нужен ей.

— И ты готов к последствиям?

Отталкивается от стены и возвращает на голову кепку. Я спокойно киваю, удерживая его взгляд.

— К любым.

Гафрионов шумно вздыхает и снова качает башкой с каким-то снисхождением.

— Скажу прямо. Я не стану подставляться из-за тебя. Это последний раз, когда помогаю или прикрываю. Научись решать проблемы в тех условиях, которые имеешь, как бы сложно не приходилось. Иначе я лично ту дыру в заборе заделаю, чтобы не дать тебе и остальным сломать себе жизни. Осталось совсем немного до свободы. Не испорти всё.

— Товарищ старший лейтенант, обещаю, что не сделаю этого. Я на самом деле не понимаю, почему вы так рискуете, но очень благодарен за понимание. Если бы сегодня вы не отпустили меня, то я мог потерять её навсегда.

— Знаю. — переводит дыхание. Бегает глазами по серому, ещё не залитому солнцем зданию и асфальту. — Когда-то у меня не хватило решимости сделать то, что сделал ты, и я своё упустил. — на его усталое лицо ложится тень воспоминаний. Губы кривятся в гримасе боли, но взводный быстро берёт себя в руки. Печально хмыкает и задаёт вопрос, вгоняющий меня в ступор: — Андрей, ты понимаешь, что Царёв не отдаст дочку так просто?

Но в подвисшем состоянии нахожусь недолго. Протяжно, с лёгкой дрожью выдыхаю и приподнимаю уголки губ.

— Только в официальном статусе? — ответа не жду, вижу в глубине его глаз. — Я готов.

— И даже это не будет залогом.

— Товарищ старший лейтенант, вы ничем меня не напугаете. Я пойду на этот шаг. И на любой другой.

— А она? — выдыхает самое страшное моё сомнение.

Как хорошо я знаю Кристину Царёву? Совсем не знаю. Но в одном уверен точно: она боится любить, но если полюбит, поставит на кон всё, как и я сам.

Оборачиваюсь через плечо и выталкиваю:

— Узнаем, когда придёт время.

— Ты совсем ебанулся?! — нападает Макей ещё до того, как за моей спиной закрывается дверь кубрика.

Смеряю его тяжёлым взглядом и прикладываю палец к губам, призывая к молчанию. Никому из нас не надо, чтобы остальные сослуживцы подорвались и стали свидетелями нашего разговора. Качнув головой в сторону выхода, без слов призываю товарища следовать за мной. Молча направляюсь в туалет и закрываю дверь, как только друг входит. Заранее перевожу дыхание, но сказать ничего не успеваю. Паха сгребает меня за китель и дёргает на себя.

— Ты чё, блядь, творишь, Андрюха? — шипит напористо, вжимаясь лоб в лоб. — Ты, блядь, обещал, что больше никаких съёбов. А что в итоге? Исчезаешь на полутора суток, объявляешься, требуешь адрес Крис и опять пропадаешь! А теперь, как ни в чём не бывало, приходишь! — орёт шёпотом.

Так ничего и не сказав, разжимаю его хватку и ещё одним тяжёлым взглядом прохожу.

— Помнишь, я рассказывал тебе о бывшей девушке? — он кивает, продолжая пытать меня на расстоянии. — Она родила.

— Причём тут, блядь, это? — шипит с явным раздражением.

— При том, Паха, что она заявилась к моим родным, сказала, что этот ребёнок мой, а я бросил её, как только о беременности узнал. — Макеев присвистывает, но больше никаких эмоций не добавляет, лишь глазные яблоки выпучивает. — Я нихуя объяснить им не успел утром, когда Гафрионов объявился и утащил меня на городской, блядь, стадион. Я, считай, сутки там круги наворачивал, отжимался и прочее. А когда у меня появилась возможность поговорить со своими, оказалось, что моему отцу звонила Крис.

Так цепко в него взглядом впиваюсь, что Пахан ёжится от количества ярости, заключённой в этом взгляде.

— Я не хотел, чтобы она мучалась неизвестностью. — пожимает плечами, глядя куда угодно, но только не на меня.

Осторожно выдыхаю и продолжаю:

— Папа сказал ей, что я, блядь, женюсь, как только вернусь, признаю ребёнка. — тут Пашка реально напрягается. Вытягивается, словно ему в позвоночник арматурину вставили. — Но и это хуйня. Он сказал ей не рушить мою, блядь, семью.

На эмоциях слишком сильно киплю. Голос непреднамеренно берёт повышенные. Мотор расходится неровным грохотом. Грудина на каждом вдохе ткань натягивает так, что та по швам трещит. Сминаю пальцы в кулаки и заталкиваю руки в карманы. Так, сука, нервы колотит, что на месте стоять не могу. Физически от бешенства, не находящего выхода, трясёт.

— Стоп. — выбивает ровно приятель, но замечаю, что спокойствия в нём немногим больше, чем во мне. — И ты попёр к Царёвой домой? — опускаю голову на пару сантиметров вниз, давая положительный ответ. — Учитывая то, что ты жив, с её отцом не столкнулся. — опять же, без слов на считанные миллиметры башкой из стороны в сторону качаю. — Вы с Крис поговорили? Что она сделала?

— Поговорили. Она поверила мне. И простила.

— Это совсем на неё не похоже. — сталкивает вместе брови, принимая самый что ни на есть задумчивый вид. — Она не доверчивая дура, верящая всему, что ей говорят.

Включаю кран и умываю лицо ледяной водой. Мокрой ладонью провожу по задней части шеи под воротником кителя. Кладу рядом кепку и поливаю голову. Только после всех необходимых для трезвомыслия манипуляций возвращаю внимание на Макея.

— Скажу сразу и вкратце. Жениться я не собираюсь. Точно не на Алине. Если ребёнок мой, то я от него не откажусь. Я набрал отца при Кристине, и он сам ей всё сказал. И если у тебя какие-то сомнения, то она выбежала мне навстречу, чтобы я не завалился к ней.

— Ты бы это сделал? — с недоверием выбивает.

— Да, Пах. Знаешь… — закончить мешает улыбка, как только мыслями к Фурии уношусь. — Я люблю её. Вот. Я это сказал.

— Наконец-то. — лыбится сослуживец во весь рот. — Давно пора. Теперь это Крестику скажи.

— Скажу. — подбиваю решительно. — Но сначала мне надо сделать кое-что ещё. — товарищ вопросительно брови выгибает. — Мне надо позвонить Але, и я прошу тебя присутствовать при нашем разговоре.

— Хочешь, чтобы я твои слова подтвердил?

— Нет. Чтобы не дал мне переборщить.

Он молча кивает и садится на выступ около рукомойников. Я, признаюсь, с лёгкой дрожью набираю номер бывшей. Всё ещё не знаю, как мне реагировать, если ребёнок действительно окажется моим. Даже с презервативами бывают осечки. Впрочем, стопроцентной уверенности я не получу, пока не сделаю тест ДНК лично.

— Алло? — раздаётся в динамике, но тонет в вопле младенца. — Кто это?

— Что, Завьялова, удалила номер того, на кого пытаешься ребёнка повесить? — толкаю едко и гневно.

— Я спрашиваю: кто ты? — рычит она. — Да перестань ты реветь! — орёт, но ребёнок ещё больше слезами заходится.

— А у тебя, смотрю, богатый выбор претендентов в отцы для твоего выбля… — прикусываю язык, крепче стискивая кулаки.

Какой бы тварью не оказалась его мать, пацан не виноват.

— Андрюшка? — выталкивает потерянно, а у меня в груди такие острые лезвия ярости взмывают, что, сука, кровью захлёбываюсь.

— Андрюшка?! — вопрошаю озверело. Паха сжимает моё плечо, и я сбавляю тон и стараюсь контролировать громкость голоса. — Я тебе, блядь, не Андрюшка, Завьялова. Ты какой хуйни моим родителям наплела?

— Что я им наплела? — типа, блядь, в непонимании выписывает. — Рассказала как есть. Я не справляюсь сама с ребёнком. Ему нужен папа.

— Так, мать твою, иди к тому, с кем еблась, как только я уехал. Да и с кем мне изменяла.

— Я тебе не изменяла! Это твой ребёнок! — верещит Алина, задыхаясь, но и младенец децибелы визга наращивает.

— Такой же мой, как я тебя бросил, узнав о беременности, да? — рявкаю, уже из последних контролируя животную суть. — И в армию сбежал, чтобы ответственность на себя не брать?

— А разве не так? — вскрикивает так, будто не знает ответ.

— Ты, сука, прикалываешься? Ты, блядь, совсем больная? Ты меня послала, и если бы на кой-то хер не полезла к Дане, то я бы и знать не знал, что ты разродилась!

— Андрюха, спокойнее. — просит Макей, снова поднимая ладонь на моё плечо.

Дробно выдыхаю. Глубоко вдыхаю. Роняю веки на щёки. Вдох. Выдох. Вдох.

— Порядок. — выбиваю, сталкивая его кисть. Но в трубку всё так же сквозь сдавленные челюсти цежу: — Короче так, Завьялова, к моим родным ты больше и на километр не приблизишься. Я всех предупредил, чтобы даже говорить с тобой не смели. Со своим ребёнком разбирайся сама.

— Он и твой тоже! — не останавливается дрянь, продолжая упираться.

— До тех пор, пока я не получу положительных тест ДНК, он только твой. — высекаю глухо, но голос так скрипит, что Алина со свистом воздух втягивает. — Не смей больше беспокоить мою семью.

— Мы могли бы попробовать начать сначала. — какого хуя эта дура не только не сдаётся, продолжая стоять на своём, но и делает предположение, что я смогу простить и принять её после всего, что она вытворила? — Я ошиблась тогда. Думала, что не смогу ждать, но потом поняла, как сильно скучаю по тебе.

— Закрой рот! — гаркаю, теряя последнее терпение. — У нас с тобой никогда ничего не будет. Если окажется так, что ребёнок мой, то я буду участвовать в его жизни, но с тобой ничего общего иметь не стану.

— Андрюшка, — не унимается бывшая. Зубами скрежещу, сдирая эмаль, — я ошиблась. Как ты не понимаешь?! Я же люблю тебя!

— А я люблю другую!

— Что? — выталкивает тихо и уже без прежнего запала.

— Что слышала, Алина. У меня есть девушка, и я её люблю. Так что подумай ещё раз, есть ли смысл ебать мне мозг.

Прохрипев это, сбрасываю вызов и яростно гоняю спёртый вязкий воздух. Руки тянутся в карман за сигаретами, но вовремя торможу. На улице светиться нельзя, а курить в туалете слишком палевно. Паха, жуя губы, ничего не говорит, но его мрачного вида достаточно, дабы понять, что даже со стороны вся эта история выглядит пиздецово невесело. Сгибаю и разгибаю пальцы, хрустя суставами, пытаясь справиться не только со злостью, но и с бурей чувств, копошащихся под панцирем. Почему-то у меня не остаётся сомнений, что этого ребёнка Завьялова наблядствовала на стороне.

— А если всё же твой? — озвучивает Макей то, что у меня спрашивают абсолютно все с той секунды, как припадочная завалилась ко мне домой.

— Я никогда не оставлю своего ребёнка, Паш. Если придётся, то отсужу опеку.

— Если у вас реально получится с Крис, не думаю, что она примет чужого ребёнка.

Вгрызаюсь в нижнюю губу и выпускаю хрипловатый выдох. Я думал об этом. Но ответа у меня нет. Не вижу смысла обсуждать это с Фурией так рано. Нам бы со своими отношениями разобраться.

— Знаешь, если она сможет любить так же, как люблю я, то, уверен, сможет с этим смириться.

— Ты совсем не знаешь Царёву. — напирает приятель, всё глубже вгоняя меня в отчаяние.

— Нет, брат. Это ты её не знаешь. — отсекаю уверенно, уже решив для себя, что в любом случае найду способ убедить её в том, что у нас общая дорога.