Она - моё табу

Глава 31

С ним легко не бояться

Да, я не выдержала этой недели на расстоянии. Каждый день приезжаю на площадь, но обычно наблюдаю издалека, чтобы Андрей меня не заметил, но сегодня сдалась. Хотела, чтобы и он меня видел в новом платье. Выбирала его с расчётом на то, что ему понравится. Не слишком броское, но достаточно короткое и с круглым декольте. Признаюсь, хочется немножечко его подразнить. Судя по тяжёлому тактильному взгляду, которым окатывает — в точку. Ёжусь под ним, дрожу чуточку и откровенно плавлюсь.

Мамочки, как он смотрит. Столько во обсидиановой тьме клубится, что тянет сбежать либо от него, либо с ним. Остаться наедине и дать ему разрешение делать со мной ВСЁ! И это только от взгляда! А что он губами делает… Госпо-о-ди-и…

Раздев меня глазами, сняв всю кожу, играет на оголённых нервах. Вынудив меня откинуть голову назад, крепко фиксирует затылок и влажно, жарко целует шею и горло. Прихватывает сбоку зубами, заставляя трястись от желания. Всасывает мягко, ненапористо, не оставляя следов. Крупными ладонями с нажимом ведёт вниз по спине. Тормозит на пояснице, выгибая моё расплавленное его жаром тело навстречу своему раскалённому и твёрдому. Сталкиваюсь животом с его пахом и затвердевшим жезлом. Выразительнее дрожью захожусь.

Мамочки…

Цепляюсь в его голову, прижимая ближе. Распахнутыми губами жадные глотки воздуха делаю. Мы оба теряем разум от долгожданной близости. Если бы только можно было забыть обо всём на свете и уехать.

Андрюша толкается бёдрами мне в живот. Мутанты, называемые бабочками, взмывают вверх потревоженной стаей. По всему телу электричеством бьются. Что же это за бабочки такие заряженные? Кто к ним ток подключил? А в тех местах, где соприкасаемся с Диким, словно маленькие молнии изнутри шьют.

Так вот что значит — по-настоящему любить и скучать по кому-то. Когда и день в расставании даётся сложно, когда каждую минуту лишь он в голове. Когда думаешь, чем он занимается. Когда, одеваясь, представляешь, как он отреагирует и что скажет. А когда встречаетесь, всё смысл теряет, кроме его рук на моей коже, кроме его требовательных губ и пьянящих поцелуев, кроме частого дыхания и громовых раскатов его сердца, кроме умопомрачительного запаха леса и металла. Даже примесь пота не отталкивает, как всегда было с другими. На улице под тридцать градусов жары, а он в полной экипировке. Капельки влаги стекают по вискам и шее. Стираю их пальцами. Ловлю его выдохи и тепло. И пьянею, дурею, таю. Тихонечко стону, когда к губам возвращается и нежно пощипывает их своими. Глубоко вдыхает и давит на бёдра, заставляя опуститься на землю. Но руками всё равно в плечи цепляюсь, обнимаю и смотрю на него так, будто насмотреться не могу.

— Надо притормозить, Крис. — словно пробежавший многокилометровую дистанцию марафонец задыхается. — Я, пиздец, как скучал и рад тебя видеть, но у меня всего пять минут.

— Да… Да… — шепчу растерянно, мозг кислородом ещё не напитался. — Я знаю… Понимаю… — отступаю на шаг, но держать продолжаю. — Ты не представляешь, как отпускать не хочу.

— Представляю, Фурия. — прижимается лоб в лоб, глядя в глаза. Ладонями за лицо удерживает, не давая от его взгляда спрятаться. — Ещё как представляю.

— Я не думала, что так бывает. — шуршу, совсем уже запутавшись.

Не могу понять, где мои эмоции, а где его. Кажется, что какой-то безумный химик смешал их в чашке Петри, соединил на микроклеточном уровне, создав нечто новое, неизвестное даже науке, и теперь и сам не знает, что делать со своим достижением. А я и подавно. Меня страшит выработавшаяся за недели зависимость. Кажется, что не могу я уже без него. Я теряю в нём саму себя. Ни спрятаться за маской не могу, ни фальшивые эмоции выдать, ни рвущиеся из самого сердечка слова удержать. Контроль полностью потерян и над телом, и над мыслями, и над чувствами. Только он есть. Обсидиановые глаза, тонкие губы, кустистые брови, ласковая улыбка, острые скулы, чёрные волосы, точёные мышцы, калёная кожа, шершавые, но невообразимо нежные руки. Своего дыхания не слышу, только его шумные вдохи-выдохи. Сердца тоже не ощущаю собственного. Лишь с какой силой дробят меня удары его сердечной мышцы.

Хочу его вкус ощущать. Его ароматом насыщаться. Его теплом жить.

Андрюша вместо тысячи слов обнимает. Прижимает мою голову к плечу и ласково гладит по волосам. Вот и всё. В одном жесте заключено куда больше, чем способны выдавать тирадами и букетами из сотен роз сопливые романтики. У меня были букеты, слова, рестораны, дорогие машины и галантные манеры, но никогда не былоего. Немногословного, терпеливого, заботливого. Принесшего на свидание одну единственную розу и обломавшего на ней все шипы, чтобы я не порезалась. Что может быть важнее? Мужчины, который вместо дорогущих устриц и Мишленовских блюд кормил меня печёной картошкой из костра и колбасками, купленными в супермаркете. Который, рискуя собственной головой и свободой, готов быть рядом в любой момент, если будет нужен мне. Он уже ни раз это говорил, а я уверена, что это не пустой звон. Раз сказал, значит, сделает любой ценой. Тот, чьё сердце реагирует на моё присутствие так же бурно, как и моё на его.

Прикладываю ладошку к левой стороне его груди, подтверждая свои догадки. Колотится ведь. Бурей разносит. Вибрации по всему костяному остову идут.

— Эх, Царёва, подводишь Дикого под плаху.

Дёргаюсь раньше, чем успеваю распознать хозяина голоса. Оборачиваюсь, но Андрюша удерживает за бёдра и сипит в ушную раковину, чтобы только я слышала:

— Постой так. Не отходи.

Ничего не успеваю понять, как получаю ответ. Он вжимается паховой областью мне в зад, скрывая от своего взводного огромною эрекцию. Неловкая ситуация.

— Рома, — начинаю быстро, глядя прямо в глаза Гафрионова, — ещё минуту, пожалуйста.

— Товарищ старший лейтенант, я через минуту подойду. — вкладывает в интонации просьбу.

Рома, нахмурившись, смотрит на нас и обречённо качает головой. Андрюша переводит кисти мне на живот. Сдавливаю его пальцы, умоляюще впившись взглядом в папиного подчинённого.

— Ребят, я всё понимаю, но это не от меня зависит. Генерал Царёв едет сюда, чтобы лично проследить за подготовкой. Будь на то моя воля — отпустил бы. Молодость, любовь — всё понять могу, но устав и без того нарушаю. — но тут улыбка касается его губ. — Минута, Дикий. — прижав нас строгим взглядом, уходит.

Быстро поворачиваюсь к Андрею и тянусь к губам. Он ни секунды ни медлит, сразу целует. Мысленно отсчитываю ускользающие секунды, крепче сдавливая пальцами сильные руки.

— Надо запастись терпением, Манюнь. — сипит мужчина, выпрямляясь. В привычной манере прикладывает ладонь к щеке и поглаживает. — Знаю, что сложно, но надо.

— Иди уже. — бурчу недовольно и грустно. — Я тоже поеду, чтобы с папой не столкнуться. И будь внимательнее. У тебя марш хромает.

— Не хромает. — растягивается в улыбке. Трогаю её кончиками пальцев. Андрюша прижимает мою ладонь к губам и целует каждый. Мурашки всю кожу покрывают. Замечаю, что и его шея ими укрыта. — Ненавижу тебя.

— Я тебя тоже.

Дикий уходит, но я всё равно стою, не торопясь запрыгивать в Танк. Если папа увидит, скажу, что к Пашке приехала. А вообще, пора всерьёз задуматься над тем, как рассказать ему. Я не хочу прятаться.

Обхожу машину и облокачиваюсь на неё спиной, продолжая наблюдать за Андреем. Не могу я просто уехать. Хотя бы посмотрю на него и всё. Этого, конечно, мало, но уже больше, чем сидеть дома в гордом одиночестве.

Каждый раз, когда сталкиваемся взглядами, улыбаемся до ушей. Бабочки пусть и не кружатся в животе вихрем, но постоянно трепещут крылышками, вызывая улыбку.

Подъезжает папа, и я сразу отворачиваюсь, дабы не подставлять Андрюшу. Быстро подхожу к отцу и целую в щёку.

— Ты почему здесь? — с подозрением поднимает брови.

— Наблюдаю за подготовкой к параду. Ты же знаешь, как мне это нравится. — отмахиваюсь расслаблено. — Тем более, что в нём Пашка участвует.

— И отвлекаешь своим видом парней. — приподнимает уголки губ.

— Я вполне прилично одета.

— Угу. — мычит задумчиво. — В последнее время стала похожа на мою девочку. Что на тебя так повлияло? Или кто?

— Не скажу, пап! — смеюсь весело.

— Значит, всё же кто. — констатирует спокойно, склонив голову набок. Проходит взглядом по строю. — И кто из них?

— Никто! — выкрикиваю слишком резко и тут же тушуюсь. — С чего ты вообще это взял?

— С того, что на прошлой неделе Таисия Петровна видела тебя на набережной с военным.

Сердце проваливается в пятки. Вот же старая сплетница! Вечно лезет, куда не звали! Так ещё и докладывает.

Надеваю маску беспечности и снова отмахиваюсь.

— Господи, пап, ей просто скучно, вот и бегает по поводу и без. Мы с Пашкой встречались, прогулялись немного.

— Павла она бы узнала. — продавливает тоном и взглядом.

— Фуф, она даже себя в зеркале скоро узнавать перестанет. Она же слепая, как крот. Больше слушай эту… старушку.

Осторожно кошу взор в сторону марширующих. В этот самый момент встречаюсь с обеспокоенным взглядом чёрных глаз и легко улыбаюсь, давая знать, что всё в норме.

— Неужели ты встречаешься с Макеевым? — вопрошает папа достаточно строго.

Я только громче смеюсь, мол, подобного бреда даже не слышала.

— Боже, пап, ну конечно нет. Мы с ним на один горшок ходили. Я его как мужчину даже воспринимать не могу.

— А до меня дошли другие слухи.

— Которые мы с ним пустили, чтобы в части ко мне никто не приставал. Успокойся, папочка. — быстро чмокаю его в щёку и трещу дальше: — Когда у меня кто-то появится, ты об этом обязательно узнаешь. Причём лично от меня, а не от Таисии Петровны или кого-то ещё. Всё, не буду больше тебя отвлекать от работы. Лучше поеду домой, хочу порисовать.

Прощаюсь с папой, выглядываю из-за его спины, когда отворачивается, и посылаю Андрюше воздушный поцелуй. Плевать, как это выглядит для остальных парней. Отделение Андрея о нас знает, а остальные пусть и дальше думают, что я тут ради Промокашки.

Дома, как и всю прошлую неделю, медленно схожу с ума от бездействия. Немного посидев над альбомом, заканчиваю портрет. Добавляю последние черты, тени и прячу его в ящик. Рисование — хобби, сохранившееся с детства. Тогда все стены в доме изрисованы были.

Поднимаюсь с кровати и спускаюсь в кухню. У домработницы — Марьяны Алексеевны сегодня выходной, поэтому дома стоит знакомая, почти оглушающая тишина. Перекрываю её громкой музыкой на колонке. Завязываю фартук и принимаюсь за готовку. Только в этот раз не просто чтобы занять себя чем-то, а стараюсь приготовить любимое блюдо Андрюши. Он как-то сказал, что обожает жаренную картошку со шкварками и лесными грибами. Если бы я знала, что пожарить картошку так сложно, в жизни бы не взялась за это дело, но отступать уже поздно. Мне очень хочется его порадовать.

Две сковороды с горелой картошкой отправляются в мусор. Туда же летит и полуварёная масса. Только к вечеру у меня получается добиться приемлемого результата. Пробую на соль и перец и кривлюсь.

— Господи, как люди это делают? — рычу, высыпая пересоленное блюдо в ведро.

Со следующей попытки у меня, наконец, выходит почти идеально. С золотистой корочкой, приятным ароматом белых грибов и нормальным количеством специй. Улыбаюсь первому по настоящему хорошему результату в готовке.

Оставляю папе короткую записку рядом с плитой с заверением, что это вполне съедобно, и быстро переодеваюсь. Накладываю добрую половину в контейнер и еду в часть. По дороге звоню Пашке и прошу выйти на КПП, попросив взять с собой Андрея, якобы невзначай. Правда, там не дожидаюсь, вхожу на территорию. Парней замечаю издалека. Губы сами расплываются в счастливой улыбке. Андрей кивает головой в сторону небольшой аллеи. Сменяю направление. Застываю в шаге от него, борясь с желанием шагнуть ближе.

— Фурия, что ты делаешь? — тихо, но с давлением выбивает он.

— Я… просто… — поднимаю пакет, но чувствую себя чертовски глупо. Чем я думала, когда сломя голову летела к нему с этой картошкой? — Хотела… Короче, вот! — втрамбовываю ему в руки пакет и отворачиваюсь, чтобы уйти.

Дикий хватает меня за запястье, останавливая.

— Кажется, я тут лишний. — посмеивается Промокашка, но не уходит.

Время всего около восьми, и территория кишит военными. Многие косят взгляды на нас. Андрей одёргивает руку, но взглядом крепко держит.

— Что это? — приподнимает пакет.

Мамочки, могла бы сгореть от стыда, сгорела бы.

— Ты говорил как-то, что любишь жареную картошку, и я решила тебе приготовить. Весь день училась. Надеюсь, тебе понравится.

Его брови ползут вверх. У Пашки отвисает челюсть.

— Ты готовила? Для меня? — растерянно выталкивает Андрюша.

— Да. — шепчу, теребя пальцами завязки на футболке и опустив глаза вниз.

Он, забив на всех, приподнимает пальцами мой подбородок.

— Спасибо. — лёгкая улыбка отражается в его глазах. — Пах, на стрёме постоишь? — обводит глазами пространство и затягивает меня в пустующую бойницу. Вжимается лбом в переносицу и хрипит: — Блядь, что же ты творишь, Кристина? Ты хоть представляешь, как трудно быть так близко, но не касаться?

— Да. — выталкиваю беззвучно. Прижимаюсь к губам в мимолётном поцелуе. — Я просто хотела сделать что-то для тебя.

— Кристинка. — притягивает за плечи, крепко обняв. — Ты просто чудо.

Целует в макушку и отстраняется. Замираем, сплетаясь взглядами. Вкладываю пальцы в его ладони. Андрей поглаживает их своими.

— Эй, товарищи, потом намилуетесь. — заглядывает в проём Паша. — Палево так-то.

Дикий ещё раз коротко целует и командует:

— Езжай домой, Манюнь. Я постараюсь вырваться на выходных хоть на пару часов. Всё равно больше не выдержу.

— До встречи. — улыбаюсь и, не оглядываясь, буквально убегаю из части, ведь соблазн остаться почти непреодолимый.

Удивляюсь, что папы всё ещё нет. Записка нетронута, как и ужин. Пожимаю плечами и плетусь в свою комнату. Нервничаю всё сильнее.

А что, если эта проклятая картошка совсем не такая вкусная, как мне показалось? А вдруг нас кто-то видел? А если папа спалил?

Звонок телефона заставляет меня подскочить с кровати.

«Андрюша»

Трубку хватаю быстро и с дрожью прикладываю к уху.

— Крис. — тихо, будто с опаской, говорит мужчина. — Картошка очень вкусная. Макей тоже заценил. — и смеётся приглушённо. — Но теперь я хочу борща.

— Ты невозможный. — фыркаю, тоже начиная смеяться. — Я не буду варить тебе борщ. И с картошкой еле справилась.

— Тогда на следующих выходных я тебя научу.

Падаю спиной на кровать и закрываю глаза. Лыблюсь как идиотка, а сердце так и поёт.

— В воскресенье парад. В субботу финальная подготовка. — толкаю негромко, знаю же, что никто его не отпустит.

— Ага. Но у нас будет ночь. Я уже договорился.

— Ночь… — лепечу немного испуганно.

— Да, Кристина, вся ночь.

Вздыхаю то ли от страха, то ли от предвкушения. Рывком поднимаюсь и выпаливаю:

— Тогда не будем тратить её на готовку