Она - моё табу

Глава 37

Этот мир принадлежит только нам двоим

В ровном строю сразу нахожу глазами одного-единственного, того самого, моего. Опытным взглядом выросшей среди военных девочки подмечаю, что держится он налегке, без напряга отбивая марш под музыкальное сопровождение военного оркестра. Только Промокашка и ещё несколько солдат-срочников держатся так же непринуждённо. Остальные же чеканят каждый шаг, некоторые из них беззвучно высчитывают ритм, шевеля губами.

Как бы не рвало от желания как минимум растянуть губы в улыбке и прокричать Андрюше что-то дерзкое, вызывающее, заставляющее сбиться с ритма и обратить всё внимание на меня, а как максимум забить на всё, влететь в плотную шеренгу и броситься ему на шею, продолжаю стоять с прямой спиной, поднятым вверх подбородком, вытянутой шеей. Моё место среди элиты и высших чинов Владивостока. Стою между папой и Пашкиными родителями. Ближе к центру трибуны мировой судья — Астафьев Михаил Васильевич с женой и двумя дочерьми, мер — Евгений Петрович с супругой и сыном, другие шишки МО и МВД, судьи, прокурор, депутаты местного правления. Оперная певица с мировым именем, покорившая своим голосом миллионы сердец по всему миру. С большинством из них я знакома с самого детства. Есть, правда, и новые лица, знакомство с которыми произошло совсем недавно или мы вовсе не знакомы. Например, молодой министр по туризму. Слишком молодой по моим меркам, а значит зажравшийся сыночек кого-то из верхушки.

Пожав плечами, тут же забываю о нём и обо всех остальных. Для обычных жителей эти люди сродни божествам, что-то недосягаемое, а для меня просто: дядя Вова, тётя Лиза, дядь Мишка и Евгений Петрович. Для меня же куда более недосягаем парень из обычной семьи, которая сама всего добилась. Без громкого имени и высокого статуса. Но именно он и является самым желанным.

По звучащей в их головах команде, строй поворачивается лицом к окружающей толпе, марширует на месте и замирает. Как и наши глаза: мои — карие, влюблённые, внимательные, жадно поглощающие его образ в зелёной офисной форме, плотно облегающей рубашке, классических брюках и в скрывающей тенью лицо фуражке с орлом. Его — чёрные, обжигающие, горячие, тактильно ощутимые, скользящие по моему телу от затянутых плотными ремешками ног, в лаковых чёрных босоножках на высоком широком каблуке и платформе, добавляющей мне почти двадцать сантиметров роста. По гладким загорелым икрам. По гуляющему на ветру белому в чёрный горошек платью. Я готовилась особенно тщательно к этому дню. Выгляжу скромно и элегантно. Платье в американском стиле пятидесятых годов. Юбка до середины голени «стоит» куполом. Под грудью широкий чёрный пояс-корсет, придающий и без того тонкой талии ещё больше изящности, подчёркивающий изгибы бёдер. Верх ровный, без выреза и декольте, единственное украшение — декоративный воротник с крупным чёрным бантом. Плечи, руки и шея открыты. Солнце приятно припекает обнажённую кожу. С причёской тоже заморочилась, пересмотрев десятки вариантов тех времён. Но остановилась на зачёсанной назад приподнятой белым обручем чёлке, создающей видимость объёма. Остальные выпрямленные утюжком волосы тяжёлой массой спадают ниже ягодиц.

Чувствую, как обсидиановый взгляд застывает на моих ярко красных приоткрытых губах. Сердцебиение учащается. Ресницы пышным веером опускаются щёки. Дыхание рвётся. По спине скатывается волна горячей дрожи. Бабочки распускают крылышки и взлетают вверх. Глубоко вздохнув, открываю глаза и улыбаюсь одному только Андрею. Вкладываю во взгляд всё своё восхищение и любовь, и от него получаю не меньше. Мощным ударом шарахают по мне его эмоции.

— Люблю тебя. — беззвучно шевелю губами, заглядывая в черноту его глаз.

— И я тебя, Фурия. — тем же немым признанием проносятся по воздуху его слова.

Между нами десяток метров, шум толпы, грохот барабанов и гул труб, но мы не замечаем расстояния и фонового шума, только друг друга.

Во время парада неотрывно смотрю на Дикого, не обращая внимания ни на кого и ни на что. Не вижу важно вышагивающий кадетский корпус, ослепляющий синевой формы марш военно-морского флота — гордости Владивостока. С трудом улавливаю городской гимн, подпевая исключительно автоматически. Смотрю на Андрея, и улыбка с лица не сходит. Когда эта часть праздника подходит к концу, засмеявшись от всей души, машу ему рукой, отправив воздушный поцелуй. Он неуловимым движением «ловит» его и прикладывает кулак к сердцу. По инерции прижимаю ладонь к левой стороне груди, ощутив, как одурело там разбивается сердце, треща костями.

В центр площади выходит глава города и заводит пафосную речь. Начинается она, как и всегда, историей создания и развития города.

— Сегодня нашему городу исполняется сто пятьдесят восемь лет. — громко, уверенно и ровно расставляет акценты. — Но его история начинается гораздо раньше. За свою относительно короткую историю Владивосток претерпел множество изменений и перестроек, чтобы сегодня предстать перед нами таким, каким мы его знаем и любим. В две тысячи двенадцатом году был возведён вошедший в историю Русский мост… …разбиты десятки парков и скверов… …уровень жизни стремительно растёт… …не остановимся на этом, продолжая развивать и поднимать наш любимый город… — улавливаю только обрывки фраз.

По сути, из года в год ничего не меняется. Как и новогодняя речь президента. Те же яйца, только в профиль. Скоро уже наизусть выучу. Поэтому вскоре полностью теряю интерес к распинающемуся с микрофоном Евгению Петровичу. Раньше всегда любила такие шумные мероприятия, а сейчас думаю только о том, как не сбежать отсюда. Папа тихо переговаривается с дядь Мишей.

— Скучно? — посмеиваясь, шепчет мне на ухо тётя Лиза.

Улыбнувшись в ответ, поворачиваюсь к ней и качаю головой.

— Спорим, сейчас он начнёт говорить о музеях?

— В этом году наш морской музей пополнился такими экспонатами, как…

Переглянувшись с Пашкиной мамой, прикрываем рты ладонями и заходимся смехом. Тоска по Андрюше немного слабнет, но не уходит полностью. Пусть прошло всего четыре часа, как мы расстались, стерев до мяса губы, а мне уже не хватает той сладкой боли. Поэтому и помада на губах красная, чтобы спрятать царапины и оставленные им лёгкие укусы.

Когда официальная часть подходит к концу, отходим с ней в тень деревьев. Мой телефон откликается в сумочке коротким пиликаньем. Сердце в такт ему на мгновение ударяет по костям с утроенной силой.

Андрей Дикий: Ты просто шикарная сегодня. Еле устоял в строю, чтобы не утащить тебя подальше.

Тряхнув волосами, прячу за ними от тёти Лизы улыбку и экран смартфона.

Крис Царёва: Надо было утащить. Я была бы не против.

Андрей Дикий: Нарываешься, девочка. В следующий раз так и сделаю.

— Светишься вся. — разбивает вакуум нашего личного мирка женский голос.

Испуганно встрепенувшись, забываю о недописанном сообщении и бросаю телефон в сумку. Под внимательным взглядом ярких голубых глаз щёки предательски загораются румяным теплом, а непослушные губы растягиваются в смущённой улыбке.

— Ничего подобного. — отмахиваюсь легкомысленно.

— Ладно тебе, Кристинка. — взяв меня под локоть, увлекает подальше от остальной толпы. — Я тебя с рождения знаю. Уже и не надеялась, что когда-то увижу тебя такой счастливой.

В голове проносятся несколько десятков различных отмазок, способных убедить её в том, что она ошибается. Но вместо всего этого робко смотрю в смягчённое материнскими переживаниями лицо и шепчу:

— Я влюбилась, тёть Лиз. Очень сильно. И мне с ним так хорошо. Так спокойно, уютно.

— Он хороший парень, да? — уточняет со скользнувшим в зрачках беспокойством.

Я расслабленно смеюсь. Взяв её пальцы в ладони, раскачиваю их из стороны в сторону. Понимаю, чего боится, ведь видела моих «друзей» и компании. Да и не раз меня буквально притаскивали к ним в дом, чтобы не показываться в таком состоянии папе.

— Да, тёть Лиз. Он очень хороший. Самый лучший! Внимательный, заботливый, ласковый, нежный. — на моих губах расцветает мечтательная улыбка, пока перед глазами мелькают наши с Андреем моменты. — И он совсем не похож на тех парней, что мне нравились раньше. — спешу успокоить женщину, заменившую мне маму, и с облегчением отмечаю, как она расслабляется. — Он правда хороший. Только не говори пока никому. Особенно папе.

— Эх, секреты-секреты… — вздыхает она.

— Ну, ты же знаешь папу. Немедленно потребует познакомить их, устроит допрос с пристрастием.

— Так и скажи, что в тайне есть своя прелесть. — со смешком притягивает в тёплые объятия.

Обвиваю её талию, на несколько секунд прижавшись головой к груди.

— Есть. — соглашаюсь, отстранившись. Со всей серьёзностью смотрю ей в глаза. — Я расскажу ему, но немного позже. Пусть он пока только моим побудет.

— Как же я за тебя счастлива. — искренне толкает она со слезами на глазах. — Тебе идёт любовь.

— Какая ещё любовь? Кто здесь влюбился? — с улыбкой в голосе подходит со спины дядя Вова.

— Секретная. — смеётся его жена. — И тебя не касающаяся.

— Пойду найду папу. — быстро ретируюсь, предоставляя ей возможность выкрутиться за нас двоих.

Нахожу папу, чтобы попрощаться до вечерней, праздничной части мероприятия. Он общается с Георгием Григорьевичем. Замираю на полушаге, задыхаясь, когда замечаю стоящего рядом молодого человека. Сердечная мышца неминуемо замедляется и сокращается в размерах, чтобы замереть от ужаса в груди. Дыхание иссякает. Страх расползается по конечностям и управляет моими действиями.

Забыв обо всём на свете, рывком разворачиваюсь и бегу в противоположную от них сторону, расталкивая толпу. От кого-то сыплются оклики, от кого-то маты, но они словно сквозь слой ваты слышатся. На высоких каблуках бежать тяжело, но я не останавливаюсь, пока не оказываюсь в безопасности салона. Дрожащими пальцами нажимаю кнопку блокировки. Только когда слышу щелчок центрального замка, могу с протяжным всхлипом выдохнуть. Утыкаюсь лбом в руль и просто стараюсь дышать. Телефонный звонок разрывает застывшую зябкую тишину, но ответить пока не могу. Андрей поймёт.

Немного придя в себя, еду домой, превышая скорость. Выкручиваю музыку на всю громкость. От басов вибрирует не только металлический корпус Танка, но и каждая кость в теле. Нервы натянуты, словно струны. Прочно, но если рванёт — пиздец.

К тому моменту, как забегаю в свою комнату и относительно трезво могу воспринимать ситуацию, Андрей набирает мой номер ещё четыре раза. Тщательно вентилируя кислород, смыкаю веки. Спасаюсь от реальности в вымышленном мире. С разбега бросаюсь в надёжные объятия и остаюсь там, пока не успокаиваюсь полностью.

На звонок отвечаю с улыбкой.

— Соскучился?

— Твою мать, Крис, ты чего трубку не берёшь? Я уже весь извёлся! — рычит яростно Андрей.

Я только смеюсь. Рот растянут. На лице ни единого признака тревоги. Разве что глаза хранят негативные эмоции от пережитого недавно кошмара.

— С папой была. А потом ехала домой с громкой музыкой и не слышала телефона. — легко вру. Но не потому, что хочу, а из-за того, что надо. — Извини, Андрюш. Не хотела тебя нервировать. Как мне загладить свою вину? — но, не дав ответить, сама предлагаю: — Давай я тебе к следующему увольнению что-то вкусненькое приготовлю. Что ты хочешь?

— Тебя. — толкает с интимным придыханием, а по коже жаркие мурашки расходятся, лицо вспыхивает, грудь обжигает жидким огнём.

— Андре-е-ей… — тяну хлипким голосом.

— Что, Кристи-и-и-на? — в манер мне растягивает.

— Ты маньяк. Сексуальный!

Падаю поперёк кровати на живот и раскачиваю ногами. Иногда сама поражаюсь тому, с какой лёгкостью переключаюсь между эмоциями.

— В каком плане сексуальный, Фурия? — выписывает низким, вкрадчивым полушёпотом.

— Во всех. — признаюсь приглушённо.

— Ну уж прости, Царевна, что мне среди мужиков остаётся только мечтать о тебе.

Мысль, скользнувшая в голову, даже мне кажется безрассудно смелой. Немного опасной. Остро-сексуальной. Откровенно-безумно-возбуждающей. Стоит только представить, что воплощу её в жизнь, и пальцы на ногах подгибаются в чувственном искушении.

— Андрюш, ты можешь на видео выйти? — шепчу тихонечко, будто кто-то услышать может.

Он недолго молчит, но слышу, как учащается и тяжелеет ставшее хриплым дыхание, а потом спрашивает:

— Мне надо быть одному?

— Да.

— Блядь… — рывки дыхания становятся ещё резче. — Пара минут. Сейчас съебусь куда-нибудь. — быстрые шаги, эхом разносящиеся по коридору, тяжёлыми пульсациями отзываются в моём теле, но отступать от задуманного не собираюсь. Включаю громкую связь и кладу телефон перед собой. Как только на экране появляется лицо Андрея, жму на значок камеры. Сталкиваемся взглядами в бесконтактном касании. Оба на вдохе застываем. — Что ты задумала, Фурия? — высекает он негромко, но будто тяжело.

Трогаю пальцем экран, представляя, что всё это реально. Кажется, что тепло его кожи тактильно ощущаю.

— Никто не помешает? — выталкиваю опасливо. Мужчина отрицательно ведёт подбородком, буквально вцепившись в меня таким голодным взглядом, что я ещё гуще краснею. — Хорошо. — поднимаюсь с кровати и устанавливаю телефон на трюмо. Прежде чем отойти, предупреждаю резковато: — Только не смейся и не осуждай меня. Я никогда… — подворачиваю губы, не зная, как минимально пошло закончить фразу.

— Обещаю, Кристина. — заверяет весомо.

— Хочешь… Хочешь меня раздеть? — выталкиваю сиплым, заикающимся, невнятным от нервов бормотанием.

Дикий яростно тянет носом воздух и кивает. Отхожу на несколько шагов и нащупываю сбоку скрытую молнию.

— Подожди. — быстро останавливает меня, подавшись торсом вперёд, будто может пройти через телефон и сжать руками. Я застываю как вкопанная, забывая дышать. Андрюша снова рвано вдыхает и уже спокойнее просит: — Не спеши. Я хочу раздеть тебя медленно. Насладиться тобой. Покружись. Покажи себя во всей красе, Фурия.

Невозможно краснея, нагребаю полные лёгкие воздуха и медленно кружусь по комнате, давая Андрею рассмотреть мой наряд. Поднимаю вверх руки, ненамеренно взбив волосы. Опадая вниз — щекочут кожу. Закрываю глаза и самозабвенно вращаюсь на пушистом ковре. Юбка разлетается куполом. В горле зарождается смех, когда слышу Андрея: «Красивая. Пиздец, какая красивая». Чувствую себя свободнее, раскрепощённее, развязнее. Замерев спиной к телефону, распускаю молнию, и чёрно-белая ткань с шелестом скатывается к ногам, обнажая спину и ягодицы, прикрытые только белым игривым кружевом трусиков-танга. Свистящий вдох за спиной опускает на мои плечи раскат дрожи.

— Повернись ко мне. — летит тихая, но сильная команда. Прикрыв грудь предплечьями, медленно оборачиваюсь и замираю посреди комнаты. — Убери руки, Крис. — просит Андрюша, жадно хватая раскрытыми губами воздух. С замиранием сердца смотрю на него и не могу решиться. — Давай, Манюнь. Я уже всё видел.

— Стыдно. — всхлипываю, вгоняя ногти в плечи. — Одно дело, когда ты меня раздеваешь, а так… сама…

— Тебе нечего стыдиться, Кристина. Ты божественно красивая. У тебя шикарное тело. Идеальные пропорции. Я хочу, чтобы ты раскрепостилась. Раскройся. Для меня.

— Тебя это заводит? — лепечу, пряча глаза.

— Ещё бы. — подтверждает ровно.

— Чувствую себя неуклюжей лошарой. — пищу, глядя куда угодно, только не на экран смартфона.

— Если бы ты была неуклюжей лошарой, у меня бы не вставал.

Непонятный шорох вынуждает меня поднять взгляд на телефон и захлебнуться густым вдохом, когда психопат переключает на заднюю камеру. Оттянув штаны, со стоном накрывает гигантский бугор.

— Ты же дрочить не собираешься? — выдавливаю, не отрывая взгляда от его уверенных движений.

— Хреновая идея. Не время и не место. — сухо отсекает Андрей, переключаясь обратно. — А теперь убери руки и переоденься во что-то менее мозгодробящее.

Крепко сжав веки, роняю руки вниз. Грудь печёт, а соски скручиваются в тугие вершинки.

Мамочки, что я вытворяю?

Сорвавшись с места, опрометью бросаюсь к стоящему сбоку шкафу и накидываю первое попавшееся домашнее платье. Спрятавшись за дверцей, судорожно рассредоточиваю по организму стушевавшуюся в груди кровь и стараюсь выровнять дыхание.

— Крис, выходи. — смеётся псих. — Мне скоро на обед. Поговори со мной ещё немного.

Ещё раз шумно вздохнув, закрываю шкаф и хватаю телефон.

— Не ржи! — шиплю возмущённо, заваливаясь спиной на кровать.

— Не ржу. Просто ты такая милая в своём стеснении. Спасибо, что стараешься преодолеть себя. Понимаю, как тебе сложно.

— Честно?

— Да, малышка. Это важно для меня.

— Любишь меня? — шепчу тихонечко.

— Люблю. — ровно, уверенно, сильно. — И с каждым днём всё сильнее.

— Я скучаю по тебе. — ещё более глухим шёпотом.

— Я тоже, Фурия. Чем больше времени провожу с тобой, тем тяжелее в разлуке.

— Это вообще нормально?

— Не-а. — со смехом качает головой. — Но у нас нормально быть и не может.

— Согласна. — начинаю хохотать вместе с ним, наконец, полностью расслабившись и успокоившись.

Ещё какое-то время непринуждённо болтаем о параде. Андрюша просит показать ему свою комнату.

— Комната как комната. Зачем тебе? — бурчу раздражённо.

Для меня это личное пространство, в которое никто не вхож. Даже папу и Пашку никогда не пускаю сюда.

— Хочу лучше понять тебя. Узнать, чем ты живёшь, о чём думаешь.

— А что мне за это будет? — секу, приподнимая уголки губ. И что делает это психопат? Он приоткрывает рот и с однозначным посылом двигает между губ языком. — Идиот! — воплю, слетая с кровати и заливаясь краской.

— Тебе же понравилось? — вкрадчивым полушёпотом выписывает.

— Нет! — ору, прикладывая ладони к пылающим щекам.

— То-то ты кончила, стоило только коснуться. — не унимается ненормальный.

— Господи! Замолчи, Андрей! Замолчи! — кричу, шаткой нервной походкой наворачивая круги по ковру, протирая его до дыр.

— Замолчу, если покажешь свою комнату. — издевается гад с насмешкой.

— Ах ты!.. Ты!.. Да ты просто!.. — все слова, крутящиеся на языке, кажутся недостаточно яркими, чтобы описать своё негодование. — Сволочь ты, Дикий!

Он заходится в приступе гогота. Откинув голову назад, смеётся во всё горло. Я ещё больше злюсь. Только собираюсь сбросить вызов, как смех резко прерывается, будто Андрей почувствовал, что собираюсь делать.

— Прости, Крис. Ты так забавно смущаешься, что не могу не поддразнить. Но я любя, честное слово.

— Невозможный. — рублю злобно.

— Влюблённый. — настаивает он.

— Дебил!

— По уши.

Сама не замечаю, в какой момент злость идёт на спад, а по лицу расплывается улыбка.

— Ладно, что тебе показать?

Следующие минут десять провожу виртуальную экскурсию по своим владениям. Навожу камеру на книжные полки, показываю вид из окна, свою коллекцию кактусов, расставленную на подоконнике и полках.

— А этот зовут Гриша. — указываю на самый маленький, купленный незадолго до своего отъезда в Америку. — Он у меня совсем малыш. В моё отсутствие за ними Лиля, моя горничная, присматривает. А им любви и внимания не хватает.

Ожидаю, что мужчина опять рассмеётся на мою глупую привычку давать имена растениям и говорить о них как о живых существах, но оказываюсь не права. Он внимательно слушает, иногда расспрашивает о чём-то.

— А тот как зовут? — указывает глазами на стоящий на столе огромный колючий шар.

— Этот? — тычу в него пальцем. Дожидаюсь кивка. — Это у нас Станислав Валерьевич. Самый старый. Ему уже семнадцать лет. Он мамин. Единственное её растение. Папа рассказывал, что сколько бы цветов она не заводила, все пропадали, поэтому он подарил ей кактус. Я за ним стала ухаживать лет с пяти. Он тогда ещё вот такусенький был. — отмеряю пальцами сантиметров пять. — А сейчас вон какой красавец вымахал. Моя гордость. — заканчиваю важно.

— А что это на столе? Альбом с твоими рисунками?

Рывком увожу камеру в сторону. Я как-то проговорилась ему, что рисую. Но для меня рисунки, как нижнее бельё — интимное и личное. Дать кому-то посмотреть альбом, как пустить рыться в ящике с трусами.

— Покажи, Кристина.

— Нет.

— Пожалуйста. Не капризничай, Колючка. Хоть один.

Он ещё долго уговаривает меня, подлизываясь всякими нежными словами, от которых я, естественно, таю.

— Подожди. — кладу телефон на стол и нахожу портрет, частично срисованный с первого селфи, которое Андрей мне прислал. Вот только на нём он не показывает фак, а двумя руками удерживает полотенце ниже, чем было на фото. Настолько низко, что виднеется основание жезла. Выкладываю рисунок, предварительно спрятав все остальные в стол, и перевожу на него камеру. Чёрные провалы становятся ещё темнее. — Что, Андрюша, не ожидал? Помнишь его? Только я решила дать своей фантазии немного пошалить.

— Нихуёво пошалила. — хрипит он, поворачивая голову вбок. — Блядь. Время. Мне пора. Люблю тебя, Крис.

— И я тебя. — шелещу, мгновенно расстроившись.

— Кристина. — зовёт Дикий, прежде чем сбросить вызов. Поднимаю на него понурый взгляд. — Ты охеренно рисуешь. Не прячь своё творчество. В следующий раз я хочу увидеть их все. Всё, Манюня, не грусти. Выйду на связь, как только смогу. Пока.

— Пока. — отзываюсь прохладно.

Как бы сильно не глодала тоска по его голосу, слова Андрея крепко зацепили. Разложив по столу карандаши, сажусь за рисование. Когда внизу раздаются голоса, с радостью бегу встречать папу. У меня к нему есть один важный разговор.

Но стоит выскочить в прихожую, улыбка гаснет, а рот раскрывается в немом крике, как только встречаюсь взглядами с холодными серыми глазами, преследующими меня в кошмарах.