Она - моё табу

Глава 52

Расстояние всё же помеха

Сколько не настраиваюсь и не убеждаю себя, что время пролетит незаметно — не работает. До её отлёта — да, мчалось. А сейчас хуже резины. Каждый день превращается в пытку. А прошла всего неделя. Хотя для меня год за три. Созваниваться стараемся максимально часто. Как и переписываться. Но разные часовые пояса, да ещё и с таким разбросом — это пиздец, товарищи. После отбоя меня часто вырубает до её звонка, но все радары настроены на малейшие вибрации телефона. И я сразу же просыпаюсь. Но иногда настолько выматываюсь за день, что голова с трудом соображает и разговор нормально не клеится. Крис американскими ночами не всегда даже появляется, когда сам набираю. То с друзьями в клубе, то в кафе. А я, блядь, ревную к её свободе. И ещё сильнее боюсь, что за тысячи километров её чувства ко мне притупятся. Там, среди друзей, в стране, где слишком мало запретов, она может быть свободна от своего прошлого и своих призраков. Ей девятнадцать, и не каждая девушка в таком возрасте готова связать себя узами брака.

У меня подъём через десять минут. Специально проснулся пораньше, потому что когда появится свободное время, она уже будет спать. По утрам у меня редко бывает возможность позвонить ей. И я начинаю сомневаться, что ей это надо. Но всё же спрыгиваю со шконки, натягиваю штаны и футболку и выныриваю в коридор. На тумбочке сегодня «дух» не из нашей роты. Может тупо с перепугу запалить. Но выбора нет. Мне надо услышать её голос не в голосовом сообщении.

Быстро марширую к тумбочке и прикладываю палец к губам, молча давая знак молчать. Показываю ему телефон и объясняю:

— У тебя девушка есть? — сглатывая, кивает. — Ждёт тебя? — опять кивает. Да что же «касперы» такие робкие нынче? Или это только наш призыв такой, отшибленный на голову? Даже «деды» не всех прессануть могли, пока молодняком были. — И у меня есть. Я тут тихонько по телефону поговорю. — обвожу руками мрачное пространство коридора. — А ты сделаешь вид, что меня здесь не было. Окей?

— А если командование? — лепечет, выпучив глазные яблоки.

Закатываю глаза и сжимаю челюсти.

— Тебе меня бояться стоит, а не командования. У меня дембель через месяц. Мне терять особо нечего. Я на хорошем счету. Никто меня не станет давить напоследок. А вот если ты решишься настучать, у тебя будет целый месяц, чтобы узнать все «прелести» дедовщины. Усёк?

— Усёк. — кивает усердно.

Блядь, ну куда такому в армию? У меня Данька борзее.

Обычно я молодых не прессую, но сейчас нет времени на уговоры. Отхожу подальше и набираю номер в месседже. Два гудка и тихий голос в трубке. А у меня мурашки по телу и волосы на шее дыбом.

— Привет, Андрюша. Ты сегодня рано.

— Проснулся раньше, чтобы тебе позвонить. Не занята?

Вздыхает устало.

— Уже нет. Три минуты, как в общагу зашла. Решили с девочками пошопиться немного. — ещё один вздох. У меня за рёбрами клокочет всё. И снова эта ревность. И жгучая обида, что она там развлекается, а я тут в четырёх стенах. Запрыгиваю на подоконник и облокачиваюсь спиной на откос. Плац пустой. За окном тишина. Осталась всего неделя до конца лета. Но как же быстро оно промчалось. Прикрываю глаза. — Ты злишься? — снижает голос до шёпота.

Не вижу смысла скрывать, поэтому говорю правду:

— Да, Кристина. Ты развлекаешься, не берёшь трубку, пусть и знаешь, что у меня не так уж и много свободного времени, когда можем поговорить. Чуть больше недели прошло, а ты уже положила хер на всё.

Звучит грубо, жёстко и мелочно, но мне срать. Меня здесь на куски рвёт от страха, что она поймёт, что её жизнь лучше, чем та, которую я могу ей предложить.

— Андрюша… Андрюш… — тарахтит тихо, задыхаясь. — Прости меня. Просто мы столько не виделись с девочками. Столько разговоров, новостей. Я иногда увлекаюсь. В кафе телефон сел, а в клубе я его просто не слышала. Не злись, пожалуйста. Я же очень сильно по тебе скучаю и стараюсь хоть как-то отвлечься, чтобы не сидеть в одиночестве и не разводить сырость. Мне так холодно без тебя. Я по твоим рукам скучаю. Хочется влететь в твои объятия и остаться там. Не бурчи на меня. Обещаю, что больше такого не повторится.

Её интонации меняются. Голос начинает дрожать. Слышу, что она на грани срыва. И хочется себе подзатыльник отпустить за то, что наехал на неё на пустом месте. Нет, не совсем на пустом, но всё же… Это мне нечем себя на службе развлекать, чтобы хоть ненадолго забыться, а у неё там год жизни. Кристинка рассказывала о своих подружках. Они периодически списывались и созванивались. Нет там, конечно, настоящей дружбы, секретами она с ними не делится, но всё равно они достаточно близко общались. Столько времени в одной комнате прожили.

Перевожу дыхание и устремляю взор на плац, представляя, что сейчас увижу её там, а сам шепчу в микрофон:

— От меня не надо отвлекаться, Манюнь. Я, как последний эгоист, хочу, чтобы ты постоянно обо мне думала. Потому что ты постоянно в моих мыслях и в сердце. Я понимаю, что тебе трудно, любимая девочка моя, но хочу хоть в редкие минуты, когда выпадает возможность говорить с тобой вживую, а не перекидываться голосовыми.

Фурия всхлипывает. Раз, второй, третий… Потом плачет. Я утешаю словами, но помогает слабо. Ей в такие моменты нужны тепло и ласка, а не искажённый на вышках голос. Я её довёл, как последний эгоистичный козёл. Нет, расстояние — это совсем непросто. Особенно такое непреодолимое.

— Хорошая моя, не плачь, пожалуйста. У нас осталось всего две минуты. Сейчас подъём будет.

— Всё- всё, успокоилась. — продолжает всхлипывать и шмыгать носом. — Просто мне так тебя не хватает! Не могу уже! С ума без тебя схожу! — на эмоциях её голос берёт самые высокие ноты и бьёт по барабанным перепонкам, но я всё равно улыбаюсь.

— Как только вернёшься, я тебя до смерти залюблю. — сиплю приглушённо, поглядывая на стоящего на тумбочке «духа». — шумно сглатываю и выдаю-таки часть своей паники: — Я просто боюсь тебя потерять.

— Дикий, да ёпрст! — рявкает взводный, пройдя уже большую половину коридора. — Ты меня вынуждаешь. — чеканит ближе. — Давай сюда телефон. — вытягивает ладонь.

— Крис, мне пора. Люблю.

Сбрасываю вызов, но успеваю услышать спешный ответ:

— Я тебя тоже.

Молча выключаю и плюхаю мобилу Гафрионову в руку. Вытягиваюсь, отдаю честь. Сам понимаю, что я его своим похуизмом уже заебал. Нельзя регулярно нарушать устав и ни разу не понести наказание. Он всегда понимал меня как человека, мальчишку, по уши влюблённого в девочку. Помогал, прикрывал. И я забыл, что армия — это не про доброту душевную. Иногда в ней приходится выживать. Я показал себя как надёжный и ответственный, а потом в край охуел. Сердце затмило мозг, и я перестал думать о последствиях и вероятности наказания. Пора платить. Надо только предупредить Макея, чтобы объяснил всё Кристинке.

Поднимаю прямой взгляд в глаза старшего лейтенанта. Он смотрит, не моргая. Выдыхает.

— Ну что мне с тобой делать? Не хочу тебе личное дело портить, но и на тормозах не спустишь. Понимаю, что любовь мозги отшибает. — с давлением тычет указательным пальцем мне в висок, толкая голову. — Зов пизды страшнее командира. Древняя пословица, но вечная.

— Не говорите так. — шиплю сквозь зубы.

— Рот закрой, младший сержант. Я не с намерением обидеть, но, блядь, включи уже голову. Короче, не здесь. В свободное время в моём кабинете. А до этого, раз тебе не спится, у тебя эксклюзивное ФИЗО. Сорок кругов по плацу. Пятьдесят отжиманий и подтягиваний. И не ебёт меня, вытянешь или нет. И это для начала. Иди переоденься в спортивку, рыльно-мыльные и на плац. А я пока решу, что с тобой делать.

— Так точно!

— Р-рота подъём! — горланит Гафрионов на три минуты позже, чем обычно.

Опять мой косяк. Да, наверное, любовь всё же делает из людей идиотов.

Сослуживцы только продирают глаза, а я уже перекидываюсь в спортивную форму и зашнуровываю кроссовки.

— Влип? — весело сечёт Паха.

— Ага. — киваю с ухмылкой.

— Что на этот раз?

— То же, что и всегда. Любовь и сбежавшая невеста.

— Сложно?

— Сложно.

— Справишься?

— Обязательно.

И я продолжаю справляться. Запыханный, вспотевший, уставший, с каждой ноющей клеткой в теле, еле волочу ноги в кабинет Гафрионова. Стучусь. Вхожу. Он жестом указывает на стул. Падаю и едва сдерживаю стон удовольствия, вытягивая гудящие ноги.

— Это последний наш разговор, как обычных людей. Ещё один косяк — и по уставу. Понял?

— Понял.

Он садится за стол и складывает пальцы домиком. Опускает на них подбородок. Точно так же, как в день, когда он донёс, что я чувствую к Крис.

— Я тебе столько прощаю, потому что ты мне симпатизируешь. И Царёва, если честно, тоже. Вы оба неплохие люди и красивая пара. Я топлю, чтобы у вас всё получилось, ибо сам был влюблён по срочке в дочку генерала. Тоже бегал за ней, добивался, сваливал в самоволку, получал, сидел на губе, пару раз били и, в конце концов, меня сломали. Я сдался. Перестал нарушать правила ради любви. И потерял её. С тех пор я не встретил ни одной девушки, которая зацепила бы так, как Виталина. Возможно, я вижу в тебе себя. А может быть, просто сентиментальный дебил, верящий, что ты исправишь мой косяк. — ухмыляется с самоиронией, но глаза пустые. А мне вдруг становится многое ясно. Он это считывает. — Понял, что хочу донести?

— Понял, Роман. — да, плюю на устав, называя командира по имени, но сейчас мы просто люди. — Не сдаваться. Но делать это так, чтобы не подвести её. И не потерять.

— Быстро схватываешь. — откидывается на спинку и покачивается. — Телефон заберёшь завтра утром. А теперь на обед и ещё двадцать кругов. И наряд вне очереди.

— Так точно, товарищ старший лейтенант.

В итоге к ужину я буквально приползаю. К двадцати кругам добавилась ещё скакалка, турник и приседания, «чтобы не было сил нарушать устав». С искренним сочувствием на меня смотрят Макей, Дан, Ванёк, Лёха и даже Герыч. Остальные не посвящены в нашу с Крис историю, так что для них я враг народа, пользующийся тем, что трахает дочку командующего. Знали бы они, чего мне стоило дойти до этого статуса, на моём месте слились бы в первую неделю. Что-то объяснять и доказывать нет никакого смысла, поэтому и молчу, что сначала я влюбился, добился взаимности, успокоил десяток истерик, нашёл сотню компромиссов, а после того, как затащил в койку, сделал ей предложение. Пусть они придумывают, что им угодно. Даже если бы мне лучший друг не верил, ничего бы не изменилось.

— Эй, Диксон, ты хоть жуй, прежде чем глотать. — стебётся Иридиев.

Выкатываю ему фак и продолжаю жрать, как с голодного края. Тело ноет и тянет, хотя для меня физические нагрузки не в новинку. Но это, блядь, перебор. Утром в наряд. А впереди ещё построение и поверка. Тут бы не грохнуться перед майором.

— Пах, на ночь мобила твоя нужна. Я в свой акк зайду. — прошу, дожёвывая макароны с тушёнкой.

— Да без «б». В кубрике отдам. Но только сделай так, чтобы и она не ушла. — подтянув брови, лыбится.

Допиваю стакан кефира и вытираю рот ладонью. Прикрываю ненадолго глаза. После душа размозжило до состояния медузы. Кажется, что уже не встану.

— Мы попереписываемся и всё. Светить не буду.

— Как там Царёва? — вклинивается Нимиров.

С трудом сдерживаю раздражение.

Как-как? Шопится, шляется по кафе и ночным клубам. У неё всё не так хуёво, как у меня.

Естественно, этого не звучит.

— Справляется. Товарищи, можно одну просьбу? — наклоняюсь к столу, снижая голос. Все делают то же самое, ожидая. Набираю воздух в лёгкие и выкрикиваю то, о чём пока знает только Макеев: — Перестаньте интересоваться моей невестой!

От моего крика все отлетают назад. Ваня падает вместе со стулом. Дан переворачивает стакан компота Гере на мотню. Макей цепляет тарелку с остатками макарон, но успевает поймать раньше, чем она успевает приземлиться на него, и гогочет.

— Ну ты, Дикий, и ебанутый! — кряхтит Нимиров.

— Ага, Вань. — подтверждаю спокойно. — Но я пиздец какой ревнивый. Особенно если учесть, что она официально согласилась стать моей женой. Так что если есть ещё вопросы, сначала подумайте над ними хорошенько, а потом решите, стоит ли их задавать.

Ещё до отбоя успеваю раздеться, забраться на второй ярус и написать Кристине. У неё сейчас всего семь утра, и она наверняка ещё спит. Но когда проснётся, будет знать, что ничего ужасного со мной не случилось.

Андрей Дикий: Манюнь, прости, что пропал. Гафрионов спалил. Сначала отымел словесно, забрал телефон, а потом весь день гонял меня по спорту. Еле дотащился до кубрика. Извини за утро, девочка моя. Я перегнул. Просто расстояние и невозможность быть рядом поднимают со дна всё дерьмо. Я люблю. Я скучаю. Я дурею без тебя. И тебе не должно быть так же паршиво в разлуке, как и мне, поэтому развлекайся, гуляй, общайся. Только не грусти и не плачь. Доброе утро, любимка, и позитивного дня.

Дописав, улыбаюсь и расслабляюсь. Признавать косяки непросто, но иногда необходимо. Наступать на горло своей гордости, чтобы сделать счастливой Фурию.

Только собираюсь вернуть смартфон Макею, как он вибрирует.

Звонок от Крис.

Сомневаюсь, стоит ли разговаривать при всех целую секунду, и отвечаю.

— Ты рано. — шепчу, прижав микрофон к губам и улыбаясь во весь рот.

— Не могла уснуть после твоих слов. Крутилась всю ночь. Не знала, как тебе сказать…

— Манюнь, не пугай меня. — требую, повысив голос, за что сразу получаю неодобрительное мычание пытающихся уснуть парней. — Соррян. — бросаю им и обращаюсь к Кристине: — Что сказать, малышка?

— Что я дура! — смеётся она. — Больше не буду пропадать. Буду всегда на связи. Потому что всё окружающее неважно. На всех мне плевать. Только ты важен.

— И ты для меня тоже.

Очень тихим шёпотом болтаем ещё около часа. Сослуживцы храпят, а мы обсуждаем прошедший день. Оказывается, когда человек далеко, каждая мелочь имеет значение. Крис жалуется, что для того, чтобы отчислиться, в Америке надо пройтись по каждому преподавателю и получить их подписи. А ещё далеко не все вышли с отпуска. Оба обречённо вздыхаем, понимая, что расставание может затянуться, но оба верим, что обязательно с этим справимся. Шепчем о любви всякую нежнятину. Засыпаем под дыхание друг друга. Такая вот колыбельная.

Так проходят недели. Выживаем. Натуральным образом бьёмся за жизнь. До дембеля остаётся всего да ничего, но я не позволяю себе расклеиваться. Ровно до того момента, пока один звонок не рушит весь мой мир и безвозвратно не ломает жизнь.

«Андрей, прости, но ничего не получится. Я поняла, что не готова к семейной жизни.»