Эпилог
Три месяца спустя…
Бросив взгляд на часы, я чувствую, как во мне нарастает раздражение. Я опаздываю на долбаных сорок пять минут.
Чертов Мемфис. Или, скорее, Гвинет.
Причина моей задержки в том, что он сегодня опоздал в студию.
Я думал, что навсегда покончил с музыкой, но пару месяцев назад мне неожиданно позвонил Вик. Извинился ли он за то, что пытался действовать за моей спиной и заменить меня? Конечно, нет.
Однако этот подонок сообщил, что Existentialism станет первым синглом альбома, а в дальнейшем группа сможет больше влиять на музыку, которую мы хотим делать.
Я был потрясен, потому как не только стал врагом номер один для публики, но и Вик твердо намеревался избавиться от меня. Безусловно, по веским причинам.
Не уверен, что именно побудило его передумать, но, по словам Чендлера, это самая близкая к извинениям речь, которую Вик когда-либо произносил.
Не желая так легко сдаваться, я заставил его попотеть и дал понять, что подумаю о возвращении. Он немного поворчал, а потом заявил, что забронировал студию на следующий день после Нового года и ожидает, что я там появлюсь.
Я так и не сказал, приду или нет.
Пока один человек сегодня утром не убедил меня пойти.
Я не пел уже несколько месяцев и был уверен, что ни на что не годен, но Сторм и Мемфис тоже пришли – хотя один из них опоздал, – и мы решили записать Existentialism в старом стиле.
Что значит, мы исполнили свои партии одновременно, а не по отдельности. Это было чертовски круто.
Я прикидываю, смогу ли убедить Вика позволить нам записать остальные песни на альбоме таким же образом, потому что в подобной музыке присутствует аутентичность.
Мой телефон вибрирует, и на экране мелькает имя Чендлера. Отклонив звонок, я открываю дверь.
Тускло освещенный бар небольшой, и людей здесь немного.
Полнейший абсурд. Это место должно быть забито до отказа.
Не из-за дешевого алкоголя и несвежих закусок, а из-за программы вечера.
Хриплый, страстный голос наполняет мои уши, когда я подхожу к бару.
Какая-то рыжая девушка по другую сторону от него улыбается мне.
– Что тебе налить, красавчик?
– Колу. Без «Джека».
– Ладно. – Она морщит нос, наполняя стакан газировкой и протягивая его через барную стойку. – Вот.
Положив немного наличных на стойку, я разворачиваю свой табурет.
Пару недель назад мы с Леннон заключили сделку.
Если она будет реализовывать свои мечты… то я должен реализовывать свои.
Мое сердце колотится с бешеной скоростью, когда она достигает кульминации песни, ее чарующий голос медленно напрягает мой член. Вкупе с маленьким черным платьем на ней. Не могу дождаться, когда позже просуну под него руку и узнаю, есть ли на ней трусики.
Однако самое прекрасное в моей жене сейчас – это излучаемое ею счастье. Она наконец-то в своей стихии и занимается любимым делом. То, для чего она предназначена.
Песня заканчивается, и я поднимаюсь со своего места, подбадривая ее. Знаю, что Леннон слышит меня, потому что широко улыбается, когда играет вступление к новой песне.
Которую я никогда раньше не слышал.
Она прекрасна. Невероятно прекрасна.
Я сажусь обратно, сосредотачиваясь на мрачной и грубой мелодии… А потом Леннон начинает петь – и я уже полностью очарован. В ее голосе столько эмоций, столько страсти и глубины. Она поражает меня каждый гребаный раз.
– Она потрясающая, – говорит какой-то парень сбоку от меня.
Я смотрю на свою татуировку в виде черной полоски с нотой на безымянном пальце левой руки. Такую же, как у Леннон.
– Да, она такая.
И я тот счастливый ублюдок, который проведет с ней остаток жизни.
– Матерь божья! – внезапно восклицает парень, раскрыв рот. – Ты – Феникс Уокер.
Подняв бокал, я приветствую его.
– Во плоти.
Он делает большой глоток.
– Я твой огромный фанат. Или, лучше сказать, раньше им был.
И тут я слышу это.
– Я украл твои слова, но ты украла мое сердце.
Моя грудь вздымается, и каждый мускул во мне напрягается, потому что я знаю эти слова.
Я, мать вашу, написал их.
Наши взгляды сталкиваются. Сияя, Леннон застенчиво ухмыляется, пока ее пальцы порхают по клавишам цвета слоновой кости.
Хорошо сыграно, Группи. Отлично, черт возьми, сыграно.
– Чувак, ты был легендой. – Парень преувеличенно вздыхает. – У тебя было все… А затем ты все потерял.
Орган, принадлежащий моей жене, сжимается, когда я смотрю на нее.
Нет, не потерял.