Вариация

АЛЛИ

Когда я открыла глаза, солнце уже выглядывало из-за горизонта. Белые стены спальни окрасились в нежные оттенки розового и оранжевого. Из моей комнаты на рассвете открывался лучший вид.

Но Хадсон был прав. Я больше любила закат. Предвкушать часы нашей тайной встречи или продумывать план, как я проведу его к себе. До чего иронично: от дружбы в строжайшей тайне мы перешли к игре во влюбленную пару.

Вздох разочарования вырвался у меня, когда я поняла, что мне хочется его увидеть. Я открыла глаза пятнадцать секунд назад, а он уже не выходил у меня из головы.

Сэди фыркнула мне в ухо и придвинулась ближе.

Точно, это же она меня разбудила.

— Еще полчасика. Ну же, потерпи.

Я закинула руку ей на спину и зарылась в подушки.

И тут эта собака. Облизала. Мое. Лицо.

— Пятнадцать минут? — взмолилась я. Сон стал мне лучшим другом, можно сказать, защитным механизмом, который стремительно перерастал в зависимость. Во сне не было ни травмы голеностопа, ни реабилитации. Мне не приходилось принимать решения, выбирать, когда и где мне придется перебороть себя. Во сне возможности казались безграничными, а последствия так и не наступали.

Я подскочила на кровати, когда Сэди запрыгнула на нее, качая головой и позвякивая розовым ошейником с новенькими бирками. На одной были отмечены ее прививки, на другой — ее кличка и мой номер. Бирки зазвенели так, что у меня тут же заболела голова.

— Пять минут?

Я что, всерьез спорила со щенком?

Она заскулила уже у двери, как бы давая мне выбор: немедленно встать с постели или убирать беспорядок, которым она собирается меня осчастливить.

— Ладно, ладно.

Я заставила себя встать с кровати и скинула пижаму, затем быстро надела костюм для фитнеса и сунула телефон в боковой карман легинсов. Движущийся объект остается в движении. Этого правила всегда придерживалась наша мать, поэтому сестрам Руссо никогда не разрешалось останавливаться.

Сэди уже подпрыгивала. Я как можно тише открыла дверь, чтобы не разбудить Энн. Она допоздна засиделась с командой планирования гала-концерта труппы. До Четвертого июля оставался всего месяц, так что сестра была на нервах.

Но смысл красться на цыпочках по коридору тут же исчез, когда Сэди бросилась бежать вниз по парадной лестнице, цокая когтями по паркету. Я заглянула в комнату ровно настолько, чтобы взять из холодильника бутылку воды, и повела Сэди по длинному центральному коридору мимо столовой, кабинета и гостиной к черному ходу, чуть не забыв, что перед тем, как открывать дверь, нужно ввести код сигнализации.

Сэди перепрыгнула через крыльцо и помчалась по траве.

Я тихонько закрыла сетчатую дверь, а затем устроилась на уличном диванчике и открыла бутылку. Первым делом с утра я пила воду. Несмотря на утреннюю прохладу, я залпом опустошила полбутылки и посмотрела, как там Сэди. Она радостно обнюхивала кусты.

Собака не убегала далеко и всегда возвращалась, когда я ее звала, но мы провели вместе всего неделю, так что я не очень рассчитывала, что так будет всегда.

Во дворе было невероятно красиво: облака отражали розовый отсвет восходящего солнца после прошедшей вчера грозы. Только когда я почти допила воду, я открыла телефон и отключила беззвучный режим. На экране появилось три сообщения: два от Евы и одно от Кенны.

Для сеанса угрызений совести было еще слишком рано, поэтому я открыла следующее сообщение.

Я вздохнула и кликнула на ссылку на «Секондз» в сообщении. Приложение открылось, и началось воспроизведение видео с участием популярной танцовщицы.

— Итак, поговорим о четырех причинах травм у танцоров. Первая — физическое состояние.

Видео переключилось на танцора, с которым я вроде была знакома. Он упал из-за того, что слишком быстро вернулся к танцам после третьей операции по замене коленного сустава.

— Вторая причина — техника.

Я вздрогнула, когда танцовщица, исполнявшая арабеску, неправильно перенесла вес и подвернула лодыжку.

— Третья причина — несчастные случаи.

За этим последовало невероятно неудачное па-де-де: танцор уронил партнершу.

— И четвертая — перенапряжение.

Живот свело. На экране появилась я, исполняющая те самые восемнадцать оборотов вариации Жизели.

Выключи. Пролистай. Сейчас же!

Но я не обращала внимания на сигналы, которые посылал мне мозг, просто не могла отвести глаз от экрана. Взгляд был прикован к краху, который положил конец моему сезону, а может, и всей карьере. Вот оно, то самое мгновение, когда я запнулась и утратила концентрацию. Тогда на пустом месте мне померещился он. На видео не было слышно, как порвалось сухожилие, но мозг и сам прекрасно заменил звук моим криком, после которого другие танцоры из труппы бросились уносить меня со сцены.

— Ведущая танцовщица Алессандра Руссо уже перенесла одну операцию на ахилловом сухожилии. В труппе ходят слухи, что, даже зная о травме, она все равно продолжала репетировать. Возможно, это решение стоило ей карьеры мечты.

Видео сменилось постером, который был в самом начале.

— А вы что скажете? Всему виной несчастный случай? Техника? Физическое состояние? Или перенапряжение? Напишите в комментариях!

Эта дрянь отметила нас.

Как самая настоящая мазохистка я открыла комментарии.

Я закрыла приложение и постаралась дышать ровно, несмотря на сокрушительную, острую боль, разраставшуюся в груди. Официальные обзоры в «Таймс» в подметки не годились неформальному злорадству в интернете.

Сэди поднялась по ступенькам и забралась в кресло, едва не задев лапой мое бедро. Она заняла все мое личное пространство, устроилась поудобнее, повертелась в тесноте и свалилась мне на колени.

Я запустила пальцы в шерсть и сделала вдох, а за ним другой.

Тогда на ее место можно искать другую балерину. Она не вернется. Как бы я ни старалась не придавать значения комментариям, они вонзились мне в душу и оставили след. Зачем Ева отправила мне такое? Неужели она не понимала, что я и так знала все, что обо мне говорят?

— От самой себя не убежишь, даже здесь, — пробормотала я.

Сердце забилось медленнее. Куда бы я ни шла, весь интернет следил за мной. Одна из причин, по которым я не хотела заводить этот проклятый аккаунт в «Секондз».

Тогда на ее место можно искать другую балерину. Она не вернется.

Нет уж, я вернусь. Кажется, это так просто и так невыполнимо одновременно.

— Давай позавтракаем.

Я отвела Сэди в дом, где мы поели, а потом я пошла в спортзал. Ведь единственным человеком, который знал, что в моих силах, а что нет, была я сама.

— Эй, что ты…

В открытую дверь студии заглянула Энн, одетая в белые льняные шорты и синее поло. В руках она держала серебряную рамочку для фотографий.

— Что ты делаешь?

Она скинула сандалии и вошла в зал. Я выставила правую ногу вперед и вернулась в исходную позицию, держа левую руку на станке.

— Ронд де жамб. А на что это похоже?

Я повторила движение: выставила ногу вперед, затем отвела в сторону и назад, после чего снова вернула ее в исходное положение.

— Сейчас семь утра. — Энн пристально следила за тем, как двигалась моя нога. — И давно ты тут?

— Начала в шесть.

Я повторила движение, чтобы проверить ахиллово сухожилие, сгибая и разгибая ногу. Боль едва ощущалась.

— Кардиотренировки на велотренажере, тренажер для пилатеса — доктор разрешил только это.

Никаких пуантов.

— Выворот весьма неплох.

Энн медленно подошла, глядя на меня так, словно я была диким зверем, который вот-вот сбежит.

— Что еще ты делала?

— Я размялась, исполняя фуэте из «Лебединого озера».

Вперед. В сторону. Назад. И сначала. За десять лет работы в студии эти движения запечатлелись в мышечной памяти, но лодыжка не до конца справлялась с программой.

— Ха-ха, очень смешно!

Энн скрестила руки на груди.

— Ты тренируешься каждое утро?

Я кивнула:

— Пока ты спишь, чтобы не слушать нотаций.

— Одна? — спросила она, поджав губы.

— Теперь Сэди составляет мне компанию.

Услышав свою кличку, моя лежащая в углу собака с золотистой шерстью подняла голову, а затем снова принялась жевать игрушку.

— Я думала, ты тренируешься всего раз в день, а не два.

В голосе Энн проскользнула нотка недовольства.

— Тебе следует быть осторожнее с лодыжкой, иначе ты… — Тут она вздохнула. — Эти тренировки тебя погубят.

— Это и правда несложно. Я привыкла проводить в студии по десять часов в день.

Я не продвигалась маленькими шажками — я едва ползла туда, где хотела (или должна была) оказаться.

— Если ты снова порвешь сухожилие…

— Знаю!

Я опустила руку и стянула с ног балетные туфли на раздельной подошве.

— Я прекрасно понимаю: если перестараюсь и снова его порву, мне конец.

Одна. Вторая. Я прошла по залу и бросила туфли в парусиновую балетную сумку, которая лежала под подоконником.

— Но если я не буду стараться и бороться за восстановление, мне все равно придет конец. Меня заменят, Энн. Всегда найдется тот, кто ждет своего часа. Меня унесли со сцены, и всего через пять минут Шарлотта уже исполняла мою партию.

Я взяла с подоконника бутылку с водой и телефон, открыла сообщение Евы и протянула Энн.

— Ты незаменима, — ласково сказала Энн. — Никому не под силу занять твое место, Алли. Такой талант проявляется раз в десять лет.

Она взглянула на телефон.

— Что там?

— Смотри.

Я села на пол и начала растягивать разогретые мышцы, делая в перерывах по глотку воды. Услышав голос автора видео, я поежилась.

— Чушь собачья.

Энн присела передо мной на корточки:

— Алли, скажи мне, что ты понимаешь: это — чушь собачья.

Она пыталась заглянуть мне в глаза, но я не смотрела на нее. Тогда сестра прокрутила страницу вниз.

— И, прошу, только не говори, что ты читала эти отвратительные комментарии.

Она закрыла приложение и положила телефон на пол.

— Зачем Еве отправлять тебе такое?

— Я думаю, ей казалось, что так я серьезнее буду относиться к тренировкам. Так оно и вышло.

Я села в позу бабочки, прижав стопу к стопе, и подтянула лодыжки к корпусу.

— А затем меня порвало на мелкие кусочки.

— Люди несут чушь, когда за это не приходится отвечать, — пробормотала она.

— Это произошло и из-за физического состояния, и из-за перенапряжения.

Я закончила растяжку.

— После той аварии мое ахиллово сухожилие так и не зажило до конца, но я не стала сбавлять обороты, даже когда отдых был очень необходим. Я собиралась начать реабилитацию после «Щелкунчика», но потом Василий предложил мне «Жизель», и я думала лишь о том…

Я поежилась.

— Ты хотела, чтобы мама тобой гордилась. Понимаю.

— Да.

Но этого так и не произошло. Как только Энн ушла из танцев, это бремя свалилось с ее плеч, но распределилось между Линой, Евой и мной.

Теперь его несли только двое из нас. И если я не выдержу, останется одна Ева.

— Кстати, о маме, — сказала Энн, сев напротив меня. — Вчера вечером я пересматривала фотографии в их комнате.

— Скучаешь по тем временам?

Она протянула мне рамку размером пятнадцать на двадцать сантиметров.

— С Линой было что-то не так.

— Ты о том, что она скрыла свою беременность? Или о том, что она ни разу не упомянула о ребенке и вообще отдала его на усыновление? — Я взглянула на фотографию, отметив сияющие улыбки мамы и Лины. Они прижались друг к другу головами перед афишей «Дон Кихота» в огнях вечерних фонарей. — Может, я чего-то не понимаю? Мама уехала в Сан-Франциско, чтобы посмотреть выступление Лины. Мы все об этом знали.

— Они в зимних куртках.

Энн привстала с колен и постучала по стеклу в верхней части рамки. Подпись гласила «13 марта».

— Ой…

Я снова принялась рассматривать снимок, пытаясь разглядеть признаки беременности Лины под толстым пуховиком, но ничего не увидела.

— Она же была на седьмом месяце беременности.

— Точно.

Энн достала телефон и подключилась к сети.

— А я вспомнила, что на той неделе приезжала на весенние каникулы из Нью-Йоркского университета, но мама меня с собой не взяла. Сказала, что ей нужно провести время с Линой наедине, серьезно с ней поговорить, потому что Лина работала только в студии труппы. Мама была разочарована тем, что Лина до сих пор не стала стажеркой, не говоря уже о кордебалете.

Энн повернула телефон, чтобы показать мне актерский состав того сезона.

— Лины здесь нет.

Она пролистала несколько программок на осень.

— Вот она. — Энн перелистнула дальше. — И вот тут. «Щелкунчик». Но и там — «Лина Руссо, студийная труппа». А дальше ее нет. Мама привезла домой эту фотографию, но имени Лины на той афише нет.

— Это постановочное фото. — Сердце бешено заколотилось. — Мама знала про Джунипер.

Энн кивнула:

— Переодевайся.