Вариация

АЛЛИ

Я подставила ногу под пляжный душ и ополоснула до колена, стараясь не запачкать подол полупрозрачного розового сарафана. Пошевелив пальцами ног, я постаралась вымыть песок между ними. Меня пугала даже мысль об этом дне, но на деле было… весело.

Провести время с любящей семьей, построить замок с Джунипер и даже пофлиртовать с Хадсоном (я и не думала, что у меня хватит смелости!) оказалось необычайно приятно. Все это разительно отличалось от времени, которое я проводила наедине с собой.

Я ни разу не вспомнила о балете — по крайней мере, о его темных сторонах. Было здорово даже показывать Эрику, как я танцую (и заодно покрасоваться перед Хадсоном). Я не зацикливалась на долгом восстановлении, не переживала о желающих занять мое место и не беспокоилась, что Василий не включит в программу наш балет, если я не приду в форму. Да, я пропустила дневную тренировку. И все же, хоть я и не решалась себе в этом признаться, оно того стоило.

Этот день был исцелением для души после вчерашнего, когда мама снова ее истерзала.

Я ополоснула вторую ногу, а затем оглянулась на стоянку. Джессика после работы заскочила за Эриком. Хадсона у грузовика еще не было — наверное, он ждал меня. Подача воды остановилась. Я надела сандалию и пошла к смотровой площадке на ромбовидной станции. Миновав четыре двери в душевые слева, я подошла к углу здания.

Этот день омрачал всего один момент. Я до сих пор не решила, как поступить с тем, что я увидела в машине Гэвина, да и имела ли я право что-то с этим делать.

Услышав голос Хадсона, я застыла на месте.

— Ты же обещала, что не будешь так себя вести!

— Я обещала дать ей шанс, и я это сделала, — возразила Кэролайн, и мое сердце замерло.

Может, они говорят о ком-то другом? Ведь шанс есть, правда? Я прижала ладони к обшивке и, держась поближе к зданию, выглянула из-за угла.

— Я не спорю, она красива, умна и нашла подход к Джунипер, — продолжала Кэролайн, глядя на Хадсона с измученным видом.

— Я и сам прекрасно понимаю, какая Алли замечательная, — перебил он, скрестив руки на груди.

Надежда на то, что разговор не обо мне, тут же угасла.

— Да, все так. И при других обстоятельствах я бы решила, что она великолепна.

Ну, она хотя бы казалась расстроенной из-за того, что я ей не нравлюсь.

— При других обстоятельствах — если бы она не родилась в семье Руссо, так? — сказал он, качая головой. — У меня просто нет слов…

Радость этого дня исчезла, как будто ее и не было вовсе. Выходит, нам с Кэролайн каждый раз придется возвращаться к одному и тому же? Видимо, проклятие небольших городков в том, что тебе никогда не позволят прыгнуть выше отведенной роли.

— Да, она из отвратительной семьи, но я не об этом.

Кэролайн потянулась к его локтю, но Хадсон отшатнулся.

Отвратительная семья? Жар прилил к лицу. Я из семьи Руссо. Моя фамилия открывала двери в любую балетную труппу по всему миру. То же самое будет и с Джунипер, если она только пожелает.

— Когда-нибудь ты пожалеешь, что вообще такое сказала, — пообещал Хадсон, и у меня скрутило живот.

Кэролайн понятия не имела, что порочит имя собственной дочери.

— Выслушай меня, Хадсон. Прошу тебя.

Умоляющий тон Кэролайн поразил меня в самое сердце. Я почувствовала, как отчаянно она желала достучаться до брата, словно сама была на ее месте.

— Она милая. Просто она не для тебя.

Я непроизвольно скрипнула ногтями по обшивке домика.

— Только не начинай опять про то, что она уезжает в конце лета, — сказал Хадсон, приподнимая козырек кепки. — Мы взрослые люди и можем самостоятельно выбрать между отношениями на расстоянии, переездом и сотней других способов быть с кем захотим.

Отлично он играет. А я-то считала себя прекрасной актрисой.

— И по-твоему, она хочет быть с тобой? — с вызовом бросила ему Кэролайн.

Я напряглась всем телом. Щеки вспыхнули так, будто меня вызвали на допрос. Хотеть быть с Хадсоном привычное дело. Но теперь, когда он все время рядом…

— Да уж уверен, а я знаю Алли примерно лучше всех.

На его подбородке дернулся мускул, и он сунул руки в карманы шорт. Последний раз я видела его таким злым много лет назад, но жесты у него были все те же. Он вот-вот взорвется.

— Ты ее знал, — поправила Кэролайн. — Ты знал ее десять лет назад. Я провела небольшое расследование…

У меня свело живот. Какое еще расследование?

— Что ты сделала? Не будь ты моей сестрой, мы бы поссорились окончательно.

Очень знакомое чувство.

— Она встречается только с танцорами. Только с людьми своей профессии, своего элитного круга общения и своей налоговой категории. И ты не относишься ни к одному пункту из этого списка.

Она узнала это из соцсетей? И долго мне еще стоять тут и слушать? Внутри закипал гнев.

— Я и так это знаю, — сказал он, все так же держа руки в карманах, и пожал плечами. — И что с того? До сих пор я встречался только с женщинами, которые точно не ждали от меня предложения. Все меняется, и мне насрать, с кем она встречалась до меня, потому что теперь она со мной.

Так, вот это было довольно горячо. И даже очень… если бы мы не притворялись.

— Да не нужен ты ей! — воскликнула Кэролайн. — Порви с ней, пока это не зашло слишком далеко. Я весь день за ней наблюдала, и на вечеринке тоже. Ты ее обнимаешь, берешь за руку, приносишь еду и заботишься о ней, но она так себя не ведет. Она пригласила тебя на эту грандиозную ежегодную вечеринку, которую устраивает ее балетная труппа?

Я попятилась, прислонилась лбом к обшивке и зажмурилась. С каждым словом осуждения разгоралась ярость. Кэролайн поочередно указывала Хадсону на все, чем я его подвела. Он всех убедил, но я его не поддержала. В голове зазвенели слова мамы: «Должна. Была. Быть. Ты».

Кажется, темой этой недели можно считать разочарование. Я уже подвела Хадсона и Лину, а теперь подводила Джунипер и Энн.

— Об этом мы пока не говорили, — возразил Хадсон.

— Ну еще бы. Хадсон, она к тебе не прикасается. Я бы даже сказала, что она изо всех сил старается к тебе не притронуться. Когда женщина хочет мужчину, она себя так не ведет.

Да пошла она! Это не провал: я вела себя так нарочно. Я действительно его хотела, поэтому была осторожна и не прикасалась к нему. Я сопротивлялась влечению между нами и не хотела совершить ту же самую ошибку, из-за которой снова в конце лета останусь одна. Неужели я провалила весь план? И, как обычно, лишь потому, что была чересчур осторожна?

— Ну, она стеснительная…

Хадсон еще и защищал меня. Вдвойне фигово.

— Она тебе даже не улыбнулась! Ни разу. Допустим, вы классные друзья, а ей, возможно, просто скучно или одиноко, но я тебе говорю: она не заинтересована в тебе так, как ты в ней. И если ты с ней не порвешь, она разобьет тебе сердце.

С меня хватит. Я оттолкнулась от стены и сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.

— Скажу тебе в первый и в последний раз, — предупредил Хадсон. — Я не расстанусь с Алли ни сегодня, ни завтра, и по своей воле вообще никогда. Отпустив ее, я совершил самую ужасную ошибку в своей жизни. И будь я проклят, если из-за твоей тупости я упущу свой единственный шанс быть с ней.

Сердце бешено колотилось. Я отошла от стены. Пришло время выполнить свою часть уговора. Это просто роль. Всего лишь роль. Но это была не просто роль.

Выдавив из себя приветливую улыбку, я вышла к ним из-за угла:

— Вот ты где!

Хадсон побледнел:

— Алессандра…

— Я ждала в пикапе.

И, пока у меня не сдали нервы, я подошла прямо к нему, поднялась на цыпочки, насколько позволяла лодыжка, обхватила ладонями заросшее щетиной лицо и поцеловала его.

Я почувствовала, как участилось его дыхание, и понадеялась, что не зашла слишком далеко. Мы с ним не договаривались о поцелуях. Как и о том, чтобы не целоваться. Но я уже прижималась губами к его губам… наконец-то. Я задержалась на мгновение, успела почувствовать, как участился пульс, какие мягкие у него губы… а затем приготовилась отступить и принять последствия этой внезапной атаки.

Вокруг моей талии обвилась его рука, и он поцеловал меня в ответ, а потом еще раз. Он нежно касался моей нижней губы, а затем легонько прикусил ее зубами, пробудив каждую клеточку моего тела. Дыхание тут же сбилось.

Видит бог, наш поцелуй оборвался раньше, чем мне бы хотелось.

Он поднял голову и посмотрел так, словно никогда меня раньше не видел.

— Разговор окончен, Кэролайн, — сказал он, не сводя с меня глаз.

Я и представить не могла, что мне когда-нибудь надоест смотреть в эти глаза.

— Уже ушла, — пробормотала она.

Шаги стихли. Мы с Хадсоном все так же стояли и смотрели друг на друга.

— Ты меня поцеловала, — сказал он, переводя взгляд на мои губы.

— Я тебя поцеловала.

Мой голос понизился до шепота. Руки соскользнули с его лица. Я зашла слишком далеко.

— Ты злишься?

— Злюсь? — переспросил он, убрал руки и отступил на шаг. — Сейчас меня одолевает множество разных чувств, но злости среди них, по-моему, нет. Зависит от твоего ответа на мой вопрос: ты слышала, как мы спорили?

— Да.

Со всеми остальными я бы подбирала ответ, которого от меня ждут, но Хадсону я обещала правду.

— Черт…

Он прислонился спиной к перилам и сдвинул кепку на затылок.

— Ты поцеловала меня, потому что разозлилась на Кэролайн.

— Да. — Поднялся ветерок, и я придержала подол сарафана. — Вроде того.

Пара с двумя маленькими детьми поднялась на смотровую площадку с пляжа. Они остановились поблизости и теперь любовались видом.

Хадсон выругался себе под нос, оттолкнулся от перил, схватил меня за руку и потащил за собой:

— Здесь мы обсуждать это не будем.

Сердце бешено заколотилось. Я следовала за ним вдоль стены и вошла в первую же дверь, которую он открыл. Ты всего лишь играешь роль. Но меня захлестнули противоречивые, сложные чувства, и я пыталась выстроить защиту, которая помогла бы мне устоять. Что было невозможно, ведь на губах до сих пор ощущался поцелуй.

Хадсон выпустил мою руку и щелкнул выключателем. В душевой с бирюзовой и ярко-белой плиткой зажегся свет. Хадсон закрыл дверь. Лязг задвижки эхом отдался в голове.

Мы остались наедине, а значит, я должна выбрать тактику: остаться в роли и посмеяться над ситуацией или быть честной и открыть ему подлинную частицу себя, зная, что мне ее, возможно, будет уже не вернуть.

— Ты услышала, что говорила Кэролайн, и решила доказать, что она не права, — сказал он, сунув руки в карманы, и привалился к двери.

— Да.

Чистая правда. Ну почти.

На его на подбородке дернулся мускул. Он стукнул затылком о дверь, подняв глаза к потолку.

— То есть теперь ты злишься. — Куда делась моя смелость? Боже, насколько легче было убеждать себя в том, что мы притворяемся! Но в этой комнатке все казалось даже слишком реальным.

— Наш первый поцелуй должен был стать совсем не таким.

— А я и не думала, что ты романтик.

Шутка не удалась.

— Я ждал этого поцелуя одиннадцать лет.

Он медленно опустил голову и пригвоздил меня к месту глазами цвета моря.

— Одиннадцать лет я думал, каково это — пересечь черту, представлял себе, как… — Он покачал головой. — Ты вообще этого хотела? Или поцеловала меня, только чтобы доказать, что Кэролайн не права?

— Ты одиннадцать лет думал о том, каково со мной целоваться?

У меня сдавило грудь.

— Да. А ты? Ты этого хотела? — повторил он.

Наступил тот самый момент, когда следовало защититься и солгать. Но я не смогла. Только не Хадсону.

— Да.

Признание эхом раскатилось по душевой плитке.

— Думаешь, я просто так сбежала из воды? Мне нельзя хотеть поцеловать тебя. Это все не по-настоящему, забыл?

— А сейчас по-настоящему.

Его глаза потемнели. Мой пульс участился.

— И что это значит?

К щекам прилила кровь. Он еще ни разу не смотрел на меня так, с таким сильным и неприкрытым желанием. Честно говоря, я даже не могла вспомнить, смотрел ли на меня так хоть один из моих мужчин.

— Значит, мне нужно пять минут.

Он достал из кармана телефон и включил.

— И что нам изображать? — Я скрестила руки на груди, пытаясь унять бешено стучащее сердце. — Что я не испытываю к тебе ненависти? Что наш уговор действует? Какие у нас роли?

Любая маска лучше, чем никакой.

— Эти пять минут мы не будем притворяться. Только ты и я.

Он показал мне таймер и запустил его. Начался обратный отсчет: цифры замелькали, и Хадсон сунул телефон обратно в карман.

— Справишься?

— Пять минут.

Я сжала подол сарафана, чтобы убедиться, что я не настолько обнажена, какой вдруг почувствовала себя.

— Отлично. Никакого притворства, — кивнул он. — Если не хочешь, сейчас самое время уйти.

Хадсон оттолкнулся от двери и медленно подался вперед. Он дал мне достаточно времени, чтобы уйти или возразить. Но я не сделала ни того ни другого.

Вздернув подбородок, я отступила на шаг и наткнулась на раковину. Он шагнул ко мне.

— Ты осталась.

Он наклонился ближе; его руки уперлись в стену, будто заключили меня в ловушку.

— Осталась.

Я постаралась дышать ровно, но взгляд упал на его губы. Надо уйти, но заставить себя открыть дверь я просто не смогла.

— Чего ты хочешь, Хадсон?

— Свой первый поцелуй. — Он погладил меня по щеке и провел большим пальцем по нижней губе. — А ты?

— Плохая идея.

О боже…

— А ты? — повторил он.

Поцеловать его по-настоящему было полным безрассудством, а безрассудства я не позволяла себе никогда. Но этого поцелуя мне хотелось больше, чем оставаться под защитой одиночества. Я посмотрела в глаза Хадсону и положила ладони ему на грудь:

— Да.

Он опустил голову и прошептал:

— Алли.

А затем провел рукой по моей шее и поцеловал.

Да. Все было именно так, как я и представляла. Его губы коснулись моих — слились с ними, и это прикосновение было мучительно сладким. Он провел языком по центру моей нижней губы, и я подалась ему навстречу.

Хадсон сдавленно вздохнул, и мы погрузились в чистое безумие. Он поглощал меня умелыми движениями языка, словно предъявлял права на каждую чувствительную точку моего рта. Разрушал так старательно выстроенные мной стены.

Проскользив руками по футболке и коснувшись шеи, я притянула его к себе. По коже пробежал электрический разряд. Я отвечала на поцелуй — я ждала этого десять лет. Между нами вспыхнуло пламя — неукротимое, угрожающе неровное. Хадсон приподнял меня и усадил на край раковины, не отрываясь от моих губ. От его настойчивости я забыла обо всем, кроме желания, охватившего меня целиком.

Господи боже, как же он хорош…

Хадсон раздвинул мои бедра и прижался ко мне. Мы сливались в поцелуе снова и снова. Он провел рукой по моему затылку и запустил пальцы в волосы, запрокинул мне голову, чтобы поцеловать глубже. Всего за пару секунд мы потеряли контроль, но нас это не остановило. Поцелуй становился все горячее, мы касались тел друг друга, прерывисто дыша. Прерваться пришлось лишь на секунду, чтобы отдышаться.

Я прикусила его нижнюю губу.

Он втянул в рот мой язык, и я застонала.

Отбросив его кепку в сторону, я запустила пальцы в волосы и притянула его еще ближе.

Он скользнул рукой под сарафан по внешней стороне бедра, а затем схватил меня за ягодицу и крепче прижал к себе. О боже… Такой твердый и горячий, еще и так близко…

— Хадсон… — простонала я.

В ответ он поцеловал меня еще сильнее. Теперь я знала каждый изгиб его губ. Вкус соли и Хадсона надолго запечатлелся в моей памяти.

Боже, да! Это был тот самый поцелуй. Как я дожила до двадцати семи лет, ни разу не испытав такого бешеного биения сердца? Такой всепоглощающей жажды? Я хотела его. Он был мне нужен. Он был само тепло, а мне слишком долго было до смерти холодно. Он мог попросить о чем угодно, и я бы сделала все, лишь бы он не переставал меня целовать. Я хотела отдать всю себя, ощутить каждый сантиметр его кожи. Я хотела, чтобы он отодвинул ткань купальника и коснулся меня.

Я хотела всего.

Он оторвался от моих губ лишь для того, чтобы проложить дорожку поцелуев вниз по шее и коснуться кожи там, где у меня перехватывало дыхание от его прикосновений. На каждый его поцелуй я отзывалась стоном. Его губы скользнули по моей ключице вниз, и я невольно вонзилась ногтями в его шею, покачивая бедрами в такт движению, отчего мы застонали оба.

Это была не просто искра, это был настоящий пожар. И он пожирал меня.

— Такая моя, — прошептал он и снова завладел моими губами.

Я притянула его к себе еще ближе, а он крепче сжал мое бедро. Мы целовались так, словно хотели вместить в этот миг все одиннадцать лет.

Одиннадцать лет. Все это время мы могли быть вместе.

Но он ушел, не сказав ни слова. Словно годы нашей дружбы ничего не значили.

Я вскрикнула от внезапной боли в груди. Хадсон прервал поцелуй. Мы оба тяжело дышали. Он пытался поймать мой взгляд.

— Алли?

Все помутилось, глаза защипало от слез.

— Ты разбил мне сердце. Да, мы были просто друзьями, но ты разбил мне сердце.

Грудь Хадсона тяжело вздымалась. Он прижался своим лбом к моему, нежно касаясь моей шеи сзади.

— Знаю.

— Как ты мог?

Стоило оттолкнуть его, но вместо этого я прижалась еще крепче. Будто я в настоящем могла удержать его, не дать уйти в прошлом.

— Мне ужасно жаль, — сказал он и нежно поцеловал меня в лоб. — Ты не представляешь, как мне жаль.

Раздался звон будильника.

— Да черт возьми!

Он достал телефон и отключил его.

Прошло пять минут. Это все, что у нас было? Как ему удалось обезоружить меня всего за пять гребаных минут? А что произошло бы через десять? Почему я так слаба, когда дело касалось Хадсона?

— Алли…

Он снова попытался поймать мой взгляд, но я не подняла головы. Уронив руки ему на грудь, я с силой оттолкнулась:

— Время вышло.

С громким разочарованным вздохом Хадсон отошел в сторону и подал мне руку. Даже не взглянув на него, я слезла с раковины сама и вышла на дрожащих ногах.

Это не должно повториться. Я снова и снова прокручивала в голове эти слова, пока Хадсон вез меня домой. Кажется, эта поездка стала самой напряженной и самой тихой в моей жизни. Зачем я вела себя так?

Хадсон остановил машину у моего дома. Я взяла пляжную сумку и открыла дверь.

— У нас все будет хорошо? — спросил он.

— Никаких нас не существует, помнишь? — спросила я, выбираясь из кабины пикапа. — Но если вопрос в том, собираюсь ли я наказать Джунипер за свои глупые решения, то, конечно, нет.

Я захлопнула дверь пикапа локтем и начала подниматься по ступенькам крыльца.

Тебе нужно держать себя в руках лишь до тех пор, пока не окажешься в доме.

Я открыла сетчатую дверь, и она скрипнула. К моему удивлению, Сэди не прибежала ко мне — наверняка дожевывает что-то в комнате. Я уронила пляжную сумку на пол и будто лишилась последних сил. Самообладание меня покинуло. Напряжение бурлило внутри, как в оголенном проводе.

Хадсону хватило всего пяти минут, чтобы разрушить стены, которые я возводила годами. А вместе с ними — иллюзию, что гнев и безразличие — единственные эмоции, которые я испытываю к нему.

Я открыла глаза, услышав цокот когтей Сэди по паркету, и глянула на дверь гостиной.

На пороге стояла Кенна. На ней была шоколадная блузка без рукавов, на тон светлее скрещенных рук. Черная бровь изогнута, на лице застыло выражение «только попробуй со мной не поговорить». Рядом виляла хвостом Сэди.

— Я же предупреждала, что отправлю поисковую группу.

Она приехала. Моя самая близкая подруга приехала, несмотря на все сброшенные звонки и неотвеченные сообщения. Она проделала весь этот путь из Нью-Йорка, хотя курировала ортопедическое обеспечение целой балетной труппы. Она стояла здесь, ухоженная и собранная, а я была разбита в хлам.

Я рухнула, закрыв лицо руками.

Кенна вздохнула:

— Ох черт.