Вариация

ХАДСОН

Она на пляже. Вот и все, что Энн пожелала мне сообщить, когда я пришел. Судя по ее взгляду, виноват был я. Да, наверное, вывалить на нее новости о Нью-Йорке и уйти было не лучшим моим решением, но я был полон надежд.

А теперь уже нет.

Я медленно выдохнул, смирившись с судьбой, и через задний двор пошел к лестнице. Хорошо, что я зашел домой переодеться. Терпеть не могу, когда песок попадает в ботинки.

Алли сидела на краю пирса, глядя на океан. В груди все сжалось. Я зашагал по дощатому настилу. Утренняя надежда превратилась в вечернюю проблему, когда во время совещания мне на электронную почту пришло письмо. То, что казалось препятствием, которое легко перепрыгнуть, превратилось в пропасть. Мне пришел приказ. В ближайшее время переезд мне не светит.

Меня оставили на Кейп-Коде. Алли же, скорее всего, выбрала контракт в Нью-Йорке. Это было ужасно, но мы все еще могли выстоять в бою. Он пошел бы нам на пользу, он заставил бы нас понять, что же между нами происходит, осознать, что оно давно переросло летний роман. Случилось это где-то между тем, как я дал ей ключ от комода, и тем, как она освободила место в шкафу для нескольких комплектов моей униформы. Те, кто заводит интрижку, не выделяют друг для друга место в обычной жизни так, как это сделали мы.

— Привет, — сказал я так, чтобы ее не напугать, и опустился рядом, свесив ноги над водой.

Она нервно перебирала пальцами, но не оборачивалась.

— Я так понимаю, ты злишься, что я попросился в Нью-Йорк, — начал я. — Но оказалось, все это пустяки. Мне пришел приказ: я остаюсь здесь.

В конце концов, хоть Кэролайн обрадуется, когда перестанет на меня дуться.

— Надеюсь, ты знаешь, что я не жду от тебя перехода, я не знаю, в Бостон. Если ты хочешь вернуться в «Метрополитен», я тебя полностью поддерживаю.

Она не ответила.

— Алли?

Я залюбовался ее профилем, но она на меня даже не взглянула. Я вздрогнул. Ах ты ж черт. За те три часа, что меня не было, она снова воздвигла стены.

— Я понимаю, надо было обсудить с тобой, но…

Я сделал самый глубокий вдох в своей жизни и с головой окунулся в то, чему предстояло стать самым важным нашим столкновением. И я не хотел в нем проиграть. Только не это.

— Но я не хочу, чтобы все закончилось. Я знаю, что со дня на день ты уедешь, но все можно уладить. Я могу попросить о содействии в отделе кадров, а если не выйдет, я буду приезжать к тебе на выходные, чтобы не отнимать у тебя время в студии. Я втиснусь в твою жизнь…

— Папа нам говорил, что волны набегают чередой, — перебила она, глядя на океан.

Эти самые волны разбивались об опоры под нами.

У меня свело живот. Раз мы заговорили о науке, все гораздо хуже, чем я думал.

— Бывает, — согласился я. — Зависит от того, что их вызвало — ветер или шторм, а также от рельефа дна океана…

— Он говорил, что по одной волны движутся быстрее, но, объединившись на глубине, замедляются, потому что их связывает одна и та же энергия.

Левая рука Алли скользнула по правой, что-то крутя на пальце.

— Они связаны в единое целое и движутся по воде, пока пейзаж не изменится у береговой линии. — Пауза. — А потом они разбиваются, одна за другой.

— Точно.

К чему она клонит? Я вцепился в край пирса. Я прислушивался, я пытался уловить в ее лице хоть какой-то намек, но все эмоции она скрыла под маской. Она была непроницаема.

— Метафору я тогда поняла, но мне всегда казалось, что мы скорее опоры, — продолжила она, еще быстрее перебирая пальцами. — Вместе сильнее. Способны принимать удары на себя, подпирать пирс в шторма, если будем поддерживать друг друга. Но чем дольше я здесь сижу, тем яснее понимаю: утрата одной опоры повредит пирсу, но остальные не сломает. Опоры связывает не энергия, а предназначение.

Она посмотрела вниз. Волна разбилась о дерево, подняв брызги прямо у нас под ногами.

— А теперь мне кажется, папа был прав. Мы вчетвером были единым целым, двигались по жизни, связанные нерушимой силой. Иногда нечаянно сдерживали друг друга, чтобы вместе двигаться вперед. Мы не понимали, что идеальный пляж, к которому мы мчались, разобьет нас одну за другой, а остальные будут обречены наблюдать, не в силах ничем помочь или предотвратить собственный крах.

Она посмотрела мимо меня на пляж и разбивающиеся волны; вечерний свет разжег золото в ее глазах.

— Мы не опоры. Мы волны. Лина разбилась первой, и теперь мы втроем, каждая своим путем, движемся к берегу.

— Алли, что случилось?

От дурного предчувствия по спине побежали мурашки. Как будто покрышки теряют сцепление с обледенелой дорогой, и тебе остается только ждать, когда машина выйдет из заноса… или разобьется.

— В этом-то и проблема. Я не знаю. — Она посмотрела мне в глаза, и у меня волосы встали дыбом. — А вот ты знаешь, правда, Хадсон? Ты же там был.

— Ты о чем?

Я так сильно сжал край пирса, что на дереве наверняка остались отпечатки ладоней.

— Гэвин проговорился, что заезжал за тобой в больницу, — сказала она, наклонив голову. — И ты весь был в моей крови.

Будь оно все проклято… Сердце ухнуло вниз, прямо в волны. Впервые в жизни я не знал, что делать. Меня парализовало.

— Ты. Там. Был, — произнесла она так, словно обвиняла меня. — Во время аварии. Только так ты мог испачкаться в моей крови.

Мне хотелось убежать, отмотать время назад на два дня, две недели, два месяца и все сделать иначе. Ребра так сильно сдавили сердце, что оно протестующе заколотилось. Но я никогда не лгал Алли, и сегодня начинать не собирался. Разве что недоговаривал.

— Да, — признался я. — Я там был.

У нее округлились глаза. Сердце прокричало, что я сам лишил нас малейшего шанса на совместное будущее.

— Ты был в машине?

Я покачал головой, пытаясь сглотнуть огромный ком в горле.

— Нет. Я ехал за вами. Мы уехали с пляжа одновременно…

— С пляжа? — переспросила она, нахмурившись.

— Из бухты, где мы целовались. — Я поморщился, увидев, как она тут же напряглась. — Сейчас целовались, не тогда. Тогда я хотел подождать, пока не встречусь с твоими родителями, чтобы сделать все как положено, но потом. Все пошло. Наперекосяк.

— А, в бухте… — Глаза у нее вспыхнули. Она вспомнила. — Я в тот вечер пришла?

— Ты опоздала, но пришла, — кивнул я.

Боже, я столько раз хотел ей рассказать, и я должен был это сделать. И к черту последствия! Она должна была услышать это не от Гэвина.

— Дорога та же, поэтому все решили бы, что вы возвращаетесь с приема.

Она сжала кулаки.

— Ты видел аварию?

— Нет. Ваша машина скрылась за поворотом секунд на тридцать раньше меня. А когда я тоже повернул…

Я отвел глаза. Умом я понимал, что стою здесь, на пирсе, но память внушала мне иное. Перед глазами снова возникла груда искореженного металла, а легкие заполнились гарью.

— Вы врезались в дерево.

— Лина…

Голос Алли оборвался. Я снова посмотрел ей в глаза. Ее нижняя губа задрожала.

— Лина была жива?

— Да.

Сердце болезненно сжалось. Голова Лины была повернута к Алли, окровавленное лицо на руле, но я не стал вдаваться в подробности. Алли ни к чему мои кошмары.

— Что она сказала?

Ее глаза наполнились слезами. Сердце чуть не выскочило у меня из груди.

— Велела мне спасти тебя.

Алли заморгала и покачала головой:

— Но я же и так была в безопасности. Зачем она вернулась к машине? Что она искала?

Мои брови поползли вверх.

— Вернулась? В каком смысле?

— Она пошла обратно!

Алли оттолкнулась от пирса и встала.

Я тоже вскочил. По спине пробежал холодок.

— Ты что-то помнишь, да?

— Да! — закричала она. — Во всем виновата я!

Налетел порыв ветра. Она смахнула с лица выбившиеся пряди.

— Она вытащила меня из машины, а потом отнесла по насыпи на обочину и села рядом.

Я напрягся всем телом, но виду не подал.

— Она что-то приложила мне к голове, чтобы остановить кровотечение, а потом велела держаться, потому что помощь уже в пути. — Алли говорила с бесконечной убежденностью. — Она сказала, что любит меня и чтобы я слушала свое сердце, и попросила позаботиться о том, что останется после нее, а потом положила свое кольцо в карман моей юбки.

Твою мать. Душа покинула мое тело. Лина сказала как минимум две из этих фраз в бухте, когда я провожал Алли до машины.

— А потом она сказала, что со мной все будет хорошо, и зачем-то вернулась к машине, но я не смогла ее остановить. Я пыталась, но мне было не пошевелиться. Господи, мама рыдала без остановки, потому что я спаслась, а ее оставила умирать… — Она яростно помотала головой. — Я ей так и не сказала, что на самом деле все было гораздо хуже. Я не смогла уговорить Лину остаться.

Я покачал головой:

— Алли, твоей вины тут нет. Все было не так.

— Нет, так! — Она подняла правую руку, и на солнце сверкнуло кольцо. — Видишь?

— Господи боже, оно у тебя…

Чтобы дышать, приходилось прилагать сознательное усилие.

Алли попятилась.

— Зачем она вернулась? Ты там был, Хадсон. Зачем?

— Она не возвращалась. Она не выходила из машины. — Я поднялся по разделявшим нас ступенькам и взял ее за плечи, чтобы она не упала с пирса. — И не ты оставила ее умирать, Алли. Это сделал я.

Вот и сказал.

Она вздрогнула.

— Я ее бросил.

Эти слова я говорил лишь одному человеку.

Она наморщила лоб.

— Не понимаю. Она же вытащила меня из…

— Нет, милая. Тебя вытащил я, — произнес я медленно, чтобы она точно поняла.

Ее лицо вытянулось.

— Когда я до вас добрался, машина уже загорелась. Мне еле хватило сил открыть твою дверь. При столкновении рама погнулась. Лина была в сознании, а тебя оглушило. Она велела мне вытащить тебя, спасти, и я не стал спорить. Я даже не раздумывал…

Я ладонями обнял ее лицо, опасаясь, что это в последний раз.

— Ты была… Боже, Алли, ты была необходима мне как воздух. Конечно, я спас тебя.

— Ты? — прошептала она, пытливо глядя мне в глаза.

— Да, — кивнул я. — Перочинным ножом перерезал ремень безопасности. Как-то умудрился вытащить тебя из-под обломков и отнести на насыпь.

Даже сейчас я спиной ощущал жар пламени и ее невесомое тело в своих объятиях. Я видел ее глаза: она смотрела на меня, полностью мне доверившись, даже когда ее взгляд расфокусировался и она начала терять сознание. Сердце заколотилось так, словно мы до сих пор были там, на обочине дороги, которой я избегал по сей день.

— Я хотел сразу же побежать обратно, но у тебя очень сильно текла кровь. Рана на голове пульсировала, и я думал лишь о том, что, видимо, задета артерия. Я боялся, что ты истечешь кровью до того, как нас найдут. Ты была для меня целым миром. Кроме тебя, ничто не имело значения.

Даже Лина.

— Я тебя усадил, снял футболку и прижал к ране.

— Ты.

На сей раз это был не вопрос.

— Я велел тебе зажимать рану и повернулся, чтобы пойти за Линой… — У меня перехватило горло. Чтобы закончить признание, пришлось сделать глубокий вдох и сглотнуть. — Но огонь добрался до бензобака, и машина взорвалась.

— О боже…

Ее лицо сморщилось, а глаза наполнились слезами. Я подался вперед:

— Послушай меня, Алли. Ты не бросала ее и не могла ничему помешать. Твоей вины здесь нет. Все, что ты помнишь, — это просто сознание пытается тебя защитить и из того, что она говорила тебе в бухте, сложить последнее воспоминание о ней. Выбор тогда сделал я, и я выбрал тебя.

— Но кольцо же у меня, — прошептала она.

— Я подарил тебе это кольцо на пляже.

Боже, если бы я знал, что она помнит так, я бы все рассказал сто лет назад.

— Нет. — Она вырвалась из моих рук и шагнула в сторону, а затем повернулась ко мне спиной и пошла к берегу.

— Это кольцо мне дала Лина перед выступлением на «Классике»! — Я пошел следом. Когда она остановилась, я тоже замер, чтобы не давить на нее. — Спроси у Энн. Она видела нас в коридоре и решила, что мы встречаемся у тебя за спиной или что-то в этом роде. А Лина велела мне отдать тебе кольцо.

Алли обернулась:

— Зачем? Это семейная реликвия, и она принадлежала ей.

— Потому что…

Теперь пауза потребовалась мне. Алли наблюдала, как я с трудом подбираю слова.

— Потому что я в тебя влюбился.

Почему из всей правды сложнее всего сказать именно эту?

— И Лина поняла, хотя мне казалось, что я очень хорошо это скрывал.

Алли обхватила себя за талию:

— Мы же были просто друзьями.

— А потом перестали. — Я потянулся к кепке, чтобы заломить козырек, но сорвал ее с головы и от чистой досады швырнул в океан. — Оттого, что ты не помнила чуть ли не самый важный поворотный момент в нашей жизни, я не находил себе места целых десять лет.

— Ты не находил себе места? — рявкнула она. — Рассказывай, что случилось, Хадсон.

Я снова обернулся к ней.

— Через четыре дня я должен был уехать. Лина велела мне взять кольцо и подарить тебе в знак клятвы: что бы там у нас ни началось, мы доведем это до конца, как только я пройду сборы. Она сказала, так вся ваша семья поймет, что она, Лина, за тебя. Она была уверена, что и ты выберешь меня, потому что тоже меня любишь, даже если не осознаешь.

Ребра сдавили все внутри точь-в-точь как тиски.

— Она была права. Ты выбрала меня. Но все забыла.

— Я предпочла тебя балету.

Она заглянула мне в глаза, словно пыталась понять, в чем тут ложь.

— Ты предпочла меня труппе вашей матери, — кивнул я. — Ты выбрала нас. На приеме ты не стала подписывать предложение «Метрополитен-опера» и сказала, что подождешь, а потом уже подпишешь контракт с той труппой, которая будет ближе всего к моему месту службы, и что тебе все равно, если из-за этого ты пропустишь сезон. И за это я тебя полюбил еще больше. — Тут мои плечи поникли, а в груди образовалась пустота. — Ты решила вернуться к родителям вместе с Линой. Вы вдвоем собирались обдумать, как нам об этом объявить. — Я медленно выдохнул. — Больше всего в жизни я жалею, что позволил тебе сесть в ту машину.

Она взглянула на кольцо, затем снова на меня:

— Мама сказала, что парамедики нашли меня на обочине. Я была одна.

Я усмехнулся.

— Ваша мама солгала. Она так делает. Часто, — сказал я, не скрывая ненависти. — Она вышвырнула меня из твоей палаты и велела никогда не возвращаться.

У нее вспыхнули глаза.

— И ты ее послушал?

— Нет. Я вернулся на следующий день. Она сказала, что ты очнулась и ничего не помнишь, и, если я не оставлю попыток разрушить твою жизнь, она скажет тебе, что я прекрасно успел бы спасти вас обеих, но слишком долго провозился с тобой, оставив Лину умирать, и ты никогда мне этого не простишь.

Как всегда, раскаяние ударило с силой молота.

Она вздрогнула:

— И ты ушел. Конец истории.

Она снова пошла прочь, а я, как всегда, бросился вслед и остановился, лишь когда она обернулась, дойдя до платформы эллинга.

— Я заслужила правду!

— Абсолютно, — кивнул я.

Волны разбивались у нас под ногами.

— Пожалуйста, прости меня. Я тысячу раз думал позвонить, но, когда мне разрешили пользоваться телефоном на сборах, я сообразил, что уже много недель от тебя прячусь и ты меня уже ненавидишь. А потом шли месяцы, годы, и я сам рыл себе яму, из которой невозможно выбраться, поэтому решил не вмешиваться в твою жизнь.

— Ты мог вернуться в любое время и рассказать мне правду, — сказала она дрогнувшим голосом. — Я забронировала тебе место на десять лет.

Я почувствовал, как кровь отхлынула от лица, словно понимая, что ей нужно отправиться на защиту куда более важных органов, которым угрожает кровопотеря.

— Ты бы меня простила? — Я шагнул вперед. Алли отступила. — В первый же день, когда мы познакомились, ты сказала, что для тебя нет никого важнее сестер, но в тот вечер мне было наплевать. Твоим потребностям я предпочел свои желания и нисколько не колебался. Я всегда принимаю решения за долю секунды, и обычно они верны. Но это решение стоило жизни твоей сестре. Ты бы когда-нибудь смирилась, что я вытащил из машины тебя вместо Лины? Что из-за меня ты жива, а она нет?

Алли вздрогнула.

— Я же прав? — Внутри все оборвалось. — И теперь каждый раз при виде меня ты будешь вспоминать, что я оставил ее в горящей машине. Гадать, как бы все повернулось, если бы я пронес тебя на пару метров меньше, чуть меньше времени зажимал тебе рану или дал бы тебе еще минуту поистекать кровью… может, тогда Лина была бы сейчас с нами.

Глаза Алли бегали из стороны в сторону, пока она раздумывала.

— И я бы тебя не упрекнул, потому что я и сам думаю об этом каждый божий день. Всякий раз я ныряю в воду за тобой. Тонущих людей сотни, но все они — ты. Алли, мне так жаль, что я не смог спасти Лину… Ты даже не представляешь, как мне жаль.

Десять лет я ждал, что произнесу эти слова, зная, что их будет недостаточно. Сейчас я сознавал, что был прав, и эта боль чуть не раздавила меня.

Алли натянула пониже рукава худи с эмблемой «Метрополитена».

— А сам допустил, чтобы я десять лет прожила с чувством вины. Я же думала, что спаслась сама, а ее бросила. И я еще могу понять, почему ты так поступил десять лет назад, — но почему ты не рассказал, когда я вернулась этим летом? Зачем ты позволил мне влюбиться в тебя, если знал, что все будет…

Она покачала головой и отвела взгляд.

Влюбиться в тебя. Так вот оно что. Сердце сжалось и разбилось вдребезги. Я понял, чего лишился из-за того, что слишком долго хранил этот секрет.

— Я облажался. Сперва боялся, чтобы ты возненавидишь еще и Джунипер, потом — что ты не выдержишь еще один удар. А ты сказала, что мы вместе только до конца лета, и попросила не говорить ничего такого, что испортит нам эти пять недель.

Даже я понимал, что все это какая-то чушь собачья.

— Но на самом деле у меня нет никаких оправданий, кроме собственного эгоизма. Ты вернулась ко мне, а я испугался потерять тебя снова.

Ну вот. Теперь я сказал все.

Алли склонила голову набок:

— Но ты выбрал Нью-Йорк. Ты вообще собирался мне рассказать? Или думал, что правда не вскроется?

— Я собирался рассказать после «Классики», но все завертелось, — заверил я ее. — Хотел рассказать тебе и поговорить с твоей мамой, объяснить, что больше ей меня не прогнать. Удивительно, что она сама тебе не рассказала, когда ты сообщила ей, что мы пара.

— Ты думаешь, моя мать выдала бы твой секрет? — Алли рассмеялась, но это больше походило на всхлип. — Тогда у нее не осталось бы способов манипулировать мной. Боже, Хадсон! Ты знаешь, сколько часов я провела с психотерапевтами, пытаясь вспомнить, что произошло, и ломая голову, как это я бросила Лину, если она, я клянусь, вернулась к машине? А ты все это время знал! Скажи ты мне об этом в семнадцать лет, может, я бы и злилась, но уж точно не презирала тебя. Хотя бы не так сильно, как сейчас. — Она покачала головой. — И я понимаю, что значит хранить секреты. У меня самой их предостаточно. Но правда могла изменить мою жизнь. Может, и наши жизни. А теперь я не знаю, как тебе доверять. Как поверить, что все это правда. И однако… ты спас меня.

— Алли… это правда.

Словом «презирала» она стерла осколки моего сердца в порошок.

— Спасибо, Хадсон.

Она посмотрела на воду; о берег разбилась волна.

Я затаил дыхание.

— Надо было сразу сказать. Спасибо. Я бы погибла в машине вместе с Линой, если бы не ты. Хотя, вероятно, если бы не мы, с машиной вообще ничего не случилось бы.

— Ты опять ищешь причину обвинить себя.

Ее усталый взгляд встретился с моим.

— Я правда желаю тебе только лучшего.

— Нет, не разлучай нас…

Но именно это она и делала. Каждая частичка меня кричала, чтобы я не сдавался, здесь, на пирсе, пока сердце истекает кровью.

— Мы со всем справимся.

— Нет. Без доверия невозможно ничего построить. — Она посмотрела на меня. — И самое смешное, что за все эти годы я так и не смогла никому открыться, а вот с тобой сблизилась. Может, если бы я подпустила тебя ближе, если бы ты узнал, что творится в моей семье… — Она помотала головой. — Возможно, ты бы сделал другой выбор. Так что это и моя вина.

Алли выпрямилась. Я с ужасом наблюдал, как ее стены по кирпичику восстанавливаются.

— Что это значит? — нахмурился я.

— Теперь уже не важно. И мы не расстаемся. Глупо было считать, что между нами может быть что-то большее, — мы слишком разного хотим. У нас был срок годности, и теперь он просто-напросто истек. — И с этими словами она натянула свою фальшивую улыбочку. — Зато неплохо провели лето, правда?

То, что осталось от осколков моего сердца, перестало биться.

— Прощай, Хадсон.

Она ушла, но на этот раз я не стал ее догонять.