Клятва на крови

Глава 12. Театр одной семьи

Первый месяц их «семейной жизни» оказался адом, замаскированным под идиллию.

Не из-за бессонных ночей — хотя Дёма орал так, что чайки на скалах взлетали в панике. Не из-за неумелых рук Алисы — хотя следы детской смеси теперь украшали не только её одежду, но и потолок кухни. Спасибо Нине, что она была рядом и во всём помогала.

А из-за того, что каждый день был спектаклем.

— Синьора, когда рожать-то ждать? — допытывалась соседка, склонившись над пустой коляской с приторным интересом и разглядывая ненастоящий, но очень натурльный живот.

— Через неделю, — отвечала Алиса, чувствуя, как под платьем сползает подушка-протез и по спине стекает холодный пот.

Марко в такие моменты превращался в статую. Ни тени эмоции. Только пальцы, сжимающие ручку коляски до белизны костяшек, выдавали, что внутри — буря.

Их дом — чужой, арендованный под поддельными именами — висел на краю скалы, как гнездо стервятника.

Марко исчезал на рассвете. Возвращался к закату. Иногда — с запахом пороха на рубашке. Иногда — с новыми шрамами, которые она находила, когда он переодевался, а она стирала его окровавленную одежду.

Вопросы висели в воздухе, но оставались невысказанными.

Однажды ночью, когда Дёма, наконец, уснул, прикусив её палец беззубыми дёснами, Алиса прошептала в темноту:

— Он настоящий. А я — фальшивка. Просто девочка с подушкой под платьем…

— Врёшь слишком убедительно, — раздался голос из прихожей.

Марко стоял в дверях. Мокрый от дождя. С пистолетом в руке. Тень в глазах — та, что приходит после убийства. Или после страха.

— Сегодня я подумал, что нас нашли, — произнёс он, снимая оружие с предохранителя с привычным щелчком. — На рынке. Старик с акцентом моего детства. Я стоял и считал секунды: «Дай им три».

Он поднял глаза. В голосе появилась дрожь.

— Первая — чтобы убить меня. Вторая — чтобы открыть дверь. Третья — чтобы ты успела убежать с Дёмой.

Он опустился на колени. Перед ней.

И она вдруг поняла — человек, перед которым трепетал весь Палермо, сейчас был беззащитен. Как ребёнок.

— Ты стала матерью, — сказал он. Его пальцы коснулись её ладони. Шершавые, натруженные. — А я… стал тем, кого всегда боялся.

— Кем? — её голос дрогнул, как пламя на ветру.

Он улыбнулся — грустно.

— Твоим мужем. По-настоящему.

Внезапно заплакал Дёма. Резко. Настойчиво. Живо.

И в этом крике было всё: их ложь, ставшая правдой. Их маска, ставшая лицом. Их страх, ставший смыслом.

Марко не встал. Не отвёл взгляда. Только прошептал:

— Он будет жить. Чего бы нам это ни стоило.

И она кивнула.

Теперь они играли не роль.