Поздний вечер. Вилла Россо.
Сицилийский ветер шевелил белые занавеси на балконе, впуская в комнату запах моря и грядущей грозы. Дом спал в полумраке, будто затаился, прислушиваясь.Алиса лежала на диване в гостиной, укутавшись в мягкий плед, но ощущала каждую нить ткани, как наждачную бумагу. Её кожа стала чувствительной, как у змеи в новой шкуре. Всё раздражало: свет, тиканье часов, дыхание Марко за стенкой. Даже собственное сердце.
На втором этаже спали дети. Дёма — тихо, с привычным посапыванием. Дина — еле слышно, но её присутствие было отчётливым, как жар в груди.
Пять суток после родов — и всё вокруг Алисы будто стало слишком живым. Люди звучали. Деревья дышали. А она слушала.
Марко не спал. Он сидел на краю кровати в их спальне, просматривая уже третий подряд отчёт врача из Рима. Внутри у него всё скреблось. Что-то с Алисой было не так. Не просто послеродовая слабость. Не усталость. Не депрессия.
Голод. Животный. Иной. Не её.Он отложил бумаги, потянулся за пистолетом. Вдруг — скрип. Равномерный. Машина на гравии.
Он резко встал, сжав оружие.И тут — голос из-за двери:
— Тихо-тихо, стрелок. Опусти железо, не позорь семью. Это я. Свой.Марко открыл. На пороге стоял мужчина — слегка сутулый, в потрёпанном кожаном плаще, с сигаретой на полусогнутом пальце и прищуром человека, пережившего слишком многое. В руках — старый армейский рюкзак и видавший виды чемодан.
— Так ты и есть Марко Россо. А я — Лёня. Тот самый, которого даже сицилийцы боятся. Не потому что страшный, а потому что предсказуемый только на кладбище. Хотя, если честно, я по натуре человек мирный. Ну… почти.
Он прошёл внутрь, не спрашивая разрешения. Оставил после себя запах табака, дикой мяты и московского снега.
Минутой позже — уже сидел у ног Алисы, сложив ладони на коленях.— Белая ты, как стена в морге, — произнёс он без насмешки. — А глаза… будто не здесь. Где ты, Алиска?
— Живу, — выдавила она хрипло.
Он кивнул, затянулся:
— А я вот, как видишь, всё ещё ползаю. Твой батя прислал. Сказал: “Проверь, как она. Если этот итальянец заигрался — обломай. Аккуратно.” Ну, а я же добрый. Пока.Марко стоял рядом, напряжённый как тетива. Лёня бросил на него косой взгляд, усмехнулся:
— Расслабься, кукольник. У тебя на лице всё написано: «один шаг — и стреляю». А если бы я хотел вам зла — ты бы меня уже не видел.Он сделал глоток из фляги, лицо его чуть расслабилось.
— Ты её любишь, — кивнул Лёня. — Видно. Уважаю. Но запомни: в ней теперь есть кое-что, чего ты, Россо, не поймёшь до конца никогда. И если начнёшь копать глубже, чем надо — закопаешь сам себя.Марко стиснул зубы.
— Что ты хочешь?— Миру. На пару дней. Дай девчонке очухаться. А себе — научиться дышать без паранойи. И да, — он кивнул на окна, — ваши охранники хреновые. Я прошёл через всю территорию, как сквозь суп.Алиса вдруг улыбнулась. Слабо, но по-настоящему.
Лёня заметил это и вдруг стал другим. Тише. Мягче. Почти родным.— А ты… не бойся себя, Алиса. Что бы это в тебе ни было — это теперь часть тебя. Не ты выбрала путь. Но ты можешь выбрать, кем станешь. Проклятием или силой.
Он поднялся. Подошёл к Марко. Наклонился. Его голос стал почти шёпотом:
— Не ломай её. Она уже однажды почти развалилась. Ещё раз — и никто не соберёт. Даже ты. Даже она сама.Марко кивнул. Медленно. Как человек, принявший предупреждение.
Лёня похлопал его по плечу, как старый товарищ:— Через два дня — улечу. Но ты понял: я всегда рядом. Даже когда меня нет.Он вышел. Дверь не скрипнула — будто знал, где смазать.
А в воздухе осталась тяжесть. И правда.Марко подошёл к Алисе. Она уже спала. Глубоко. Тихо.
Он склонился, поцеловал её в лоб и прошептал:— Я тебя не потеряю. Даже если придётся стать тем, кем не хочу быть. Ради тебя. Ради нас.А за окном ветер подхватил первые капли дождя.
И ночь, как всегда, начала играть в молчанку.