Жара стекала по стенам университетского корпуса густыми, ленивыми потёками. Каменные своды дышали теплом, хранившимся здесь веками. В воздухе витал аромат свежесваренного кофе, дорогих духов и тяжёлых знаний. Здесь обучались не просто дети богачей — здесь формировались будущие владельцы мира. Для этих людей деньги были не инструментом, а кровью. Правом по рождению. Привычкой, передающейся с молоком матери.
Среди них шла Василиса Мартен — в прошлом Алиса. Прямо, спокойно, с портфелем в одной руке и тонкой, почти незаметной настороженностью в плечах.
Прошло несколько месяцев с того дня, как она вместе с детьми и матерью начала новую жизнь под чужим именем. Лёня помог с документами, отец — с юридическим оформлением. Василиса поступила в университет на юридический факультет — на бюджет. Редкая возможность для резидентов страны, и она не упустила её.
Но этим самым и подписала себе приговор.
Здесь, среди отполированных до блеска сыновей банкиров и внуков владельцев трастов, поступление по заслугам звучало как вызов. Стипендия? Учёба без меценатства? Скандал. Василиса была не просто «новенькой» — она была чужой по самой сути. Не по происхождению даже, а по выражению глаз. Слишком спокойная. Слишком уверенная. Словно встроена не в ту систему координат — где честь не имеет цены, а цену не имеет честь.
Особенно её ненавидели Филипп и Жан — двое, привыкшие к тому, что мир перед ними склоняется. Их раздражало всё: её имя, её молчание, её успехи. Её презрение к правилам их игры.
Поначалу это была просто пассивная агрессия. Насмешки. Подколы. Потом — исчезнувшие записи, подменённые распечатки, подстроенные неудобства. Василиса не жаловалась. Только стискивала зубы крепче. Это был её выбор. Её путь.
Вечером, когда город медленно остывал, и асфальт испарял дневную жару, она возвращалась домой. Университет позади, день завершён. Только в этот раз воздух над кампусом будто задрожал — слишком напряжённый, как перед грозой. И шаги — в её сторону. Позади.
— Ну что, стипендиатка, — донёсся ленивый, тягучий голос Филиппа.
Она остановилась. Развернулась. В руках Жана поблёскивал тонкий шокер.
— Уверен, ты найдёшь себе другой факультет, — продолжил Филипп, приближаясь.
Он сделал первый выпад — резкий, самонадеянный. Почти театральный. Только Василиса уже не играла. Она действовала.
Ловким движением она ушла в сторону, локоть врезался ему в грудь. Он согнулся, хватая воздух. Жан метнулся, замахнувшись шокером, но Василиса уже двигалась: удар — вывернутое запястье, давление на плечо — и он оказался на земле.
Тишина. Тела у её ног. Сердце билось размеренно. Она стояла ровно. Спокойно. Ни одного лишнего движения.
— В этом мире покупают всё, — тихо сказала она по-русски, глядя сверху вниз. — Но не меня.
И пошла прочь, не оборачиваясь. Не потому что не боялась — а потому что больше не позволяла страху управлять собой.
Дома пахло корицей, запечёнными яблоками и детством. Нина встретила её у двери с укоризненным взглядом и тёплой тарелкой в руках.
— Ужин остыл. Опять на своих вечерних дуэлях?
— На маленькой репетиции взрослой жизни, — усмехнулась Василиса.
В комнате Дёма стоял в кроватке, пухлыми ладошками цепляясь за бортик, как отважный первооткрыватель. Ему почти два года, но в его взгляде уже был мамин характер.
Дина, которой исполнилось около шести месяцев, спала в коляске, скрестив ручки у груди, будто охраняла свой сон. От неё исходило спокойствие — как от свечи, горящей даже под дождём и не гаснущей.
Василиса присела рядом, провела пальцем по крошечной ладошке Дины. Девочка вздохнула и слегка сжала пальчики.
— Ради вас, — шепнула она, — я выстою. Ради вас — я больше никогда не отступлю.
Поздним вечером, когда дом погрузился в тишину, она открыла сумку и достала документы. Новый паспорт. Новая фамилия. Новое гражданство. Всё оформлено.
Но, всматриваясь в отражение окна, где мягкий свет фонаря вырисовывал её лицо, Василиса вдруг увидела всё ту же Алису. Может быть, чуть старше. Чуть тише. Чуть крепче в плечах и глаже в сердце.
Всё ту же. Но уже другую.