Клятва на крови

Глава 25. Родные волки

Где-то в России.

Владимир Сергеевич стоял у окна, щёлкая зажигалкой. Курить он бросил много лет назад, но пальцы всё ещё искали огонь — будто в поиске хоть какой-то уверенности.

— Что ты сказал? — переспросил он медленно.

Лёня «Чиж» молча снял куртку, повесил её на спинку кресла. В его взгляде было что-то неуловимо тёплое — сочувствие, которое он не позволял себе вслух.

— Она пережила “терапию”. Буквально. Спилили клыки, как в цирке. Заперли, прокачали препаратами, — он помолчал, — Говорят, теперь она не улыбается. Не ест. Почти не говорит. Живёт — как будто не живёт.

Владимир не обернулся. Только сжал кулак.

— Этот ублюдок… — прошептал он.

— Она сама подписала согласие, — тихо добавил Лёня. — Ради детей. Ради него. Ну, ты же её воспитал. Если решила, что так правильно — пойдёт до конца.

Тишина легла тяжёлой тенью.

— А он где?

— Там. С ней. Наблюдает. Как доктор, мать его. А у неё в глазах теперь… пусто. Совсем.

Владимир медленно опустился в кресло. Глухо, будто под ним провалилась земля. Он, человек, прошедший через смерть друзей, предательство, пули и снова предательство — впервые не знал, что делать.

— Я, когда её растил… — сказал он глухо, — думал, вырастет львица. А вырастил ягнёнка. Только… не сразу понял, что это самое страшное. Когда львица становится молчаливым ягнёнком.

Он потёр лицо, будто хотел стереть бессилие.

— Надо вытаскивать.

Лёня кивнул. Без слов. В такие моменты — слов не бывает.

— Думаешь, она позволит? — осторожно спросил он.

— Нет, — отрезал Владимир. — Но мы же не спрашивать едем.

Весна пришла в Сицилию резко. Без прелюдий. Как будто солнце объявило перемирие дождям и просто выжгло небо. Лимонные деревья зацвели сразу, а воздух стал сухим, пыльным, уставшим от страстей.

Алиса смотрела в окно. Она редко моргала. Не потому что ждала чего-то. Просто… не чувствовала в этом необходимости. Даже физиология, казалось, изменилась.

После лечения она не плакала. Не смеялась. Лицо застыло — не умерло, а просто ушло в тишину.

Дети были живы. И это — всё, что имело значение.

Он появился без предупреждения.

Первым вошёл Лёня — с привычной полуулыбкой, от которой сжимались плечи у любого охранника. Он шёл, как всегда, легко, словно всё это — просто ещё одно задание. Но в его взгляде что-то дрогнуло, когда он увидел Алису.

Её было мало. Слишком мало от той, прежней. Он, может, и хотел остаться наблюдателем, как всегда — чужим, но лояльным. Только вот чужим быть не получилось. Не с ней. Не после всего, что видел.

— Гляди, кого привёл, ласточка, — сказал он, стараясь вложить в голос тепло. — Как в старые добрые, а?

Алиса не улыбнулась. Не издала ни звука. Но её взгляд на секунду ожил. Не вспыхнул — скорее дрогнул, как гладь воды под лёгким ветром. Она узнала. И почти позволила себе что-то почувствовать. Почти.

За ним вошёл отец.

Чуть постаревший, но не потерявший той стальной прямоты в спине, из-за которой Алиса с детства чувствовала себя либо дочерью, либо солдатом. Часто — одновременно.

— Алиса, — выдохнул он. Всё, что хотел сказать, застыло в воздухе между ними.

Она не бросилась к нему. Не заплакала. Просто посмотрела. Молча. Долго. И где-то, глубоко внутри, что-то сдвинулось. Не боль, нет — на боль уже не было сил. Но узнавание. И — тень доверия.

Как будто голос её крови пробился сквозь бетон стен, которые она воздвигла.

— Я слышал, — сказал он сдержанно. — Про тебя. Про то, как они…

Он не договорил. Лёня потупил взгляд. Даже он.

— Ты пришёл меня забирать? — наконец произнесла она.

— Нет, — ответил отец. — Пришёл узнать, что ты теперь собираешься делать.

Алиса медленно поднялась. На ней был простой серый свитер и чёрные джинсы. Ни макияжа. Ни украшений. Ни маски. Только тело, выжившее назло. Только душа, которая всё ещё держалась.

— У меня есть план, — сказала она. Голос был ровным. Без окраски. Но взгляд — впервые за много дней — стал целеустремлённым.

Он кивнул. Как будто ждал именно этих слов. Он не предлагал помощь. Просто стоял рядом — мужчина, чья дочь прошла через ад и вернулась другой.

— Я рядом, — сказал он. — Не чтобы командовать. Чтобы держать, если ты начнёшь падать.

А потом:

— А если кто-то решит тебя снова сломать — я снесу всё к чёрту. Силы хватит.

Лёня стоял чуть в стороне. Не вмешивался. Но его глаза задержались на Алисе чуть дольше обычного. В них не было жалости — только что-то похожее на гордость. Он видел, как она возвращается. По-своему. По капле. Через боль. И знал: назад дороги уже нет — ни для неё, ни для тех, кто решит встать у неё на пути.