Кабинет Владимира Дьякова дышал холодом и властью. Тёмные панели, массивный дубовый стол, коллекционное виски в хрустальном графине. На столе лежала фотография — Алиса в летнем платье с младенцем на руках. Её ладонь — на округлившемся животе.
Вторая беременность.
Дьяков сжал снимок так, что хрустнула бумага.
— Я отдавал её на перевоспитание, а не замуж, — прошипел он, бросая фото в камин. Пламя мгновенно поглотило её улыбку.
— Она… счастлива, Владимир Сергеевич, — осторожно заметил телохранитель.
— Счастье — слабость.
Двое детей делают её уязвимой. Найди мне Россо. Он приедет сюда. Один.Сицилия. Утро.
Алиса стояла на террасе, укачивая Дёму. Где-то в доме Марко ворчал на сломанную полку.
Покой. Тишина. Новая жизнь, такая хрупкая и невозможная.— Посылка с севера! — крикнул он из прихожей.
Она обернулась. У калитки стоял Владимир Дьяков. В чёрном пальто, несмотря на жару. За ним — двое в чёрном.
Отец оглядел дочь с головы до ног. Его взгляд задержался на ребёнке в её руках.
— Так ради этого ты предала свою кровь?
Алиса инстинктивно прикрыла ребёнка рукой.
— Я стала Россо. И скоро у нас будет второй ребёнок.
Лицо отца дрогнуло. Он сел на каменную скамью, будто внезапно стал старше.
— Ты… снова беременна?
— Да.
Марко вышел из дома, остановился рядом. Его взгляд был спокойным, но в каждом мускуле читалась готовность.
— Вы пришли забрать её? — спросил он.
Дьяков посмотрел на него.
— Я пришёл понять, почему моя дочь стала чужой.Цикады в винограднике стрекотали, как счётчики времени. Алиса села напротив.
— Я не стала чужой. Я стала собой. Впервые.
Дьяков смотрел на неё — не как на дочь, а как на человека. Сильного. Независимого.
Потом — на ребёнка, который тянул к нему ручки.— Ты назвала его Дёма… Совпадение или намёк?
— Просто красивое имя. Как и всё в этой семье.
Дьяков встал. Повернулся к машине. Уже у дверцы задержался:
— Твоя мать… она будет рада внукам.
Машина унеслась в пыль. Алиса опустилась на ступени, прижав Дёму к животу.
Марко сел рядом, обнял.— Ты справилась.
— Мы справились.
И под жарким сицилийским солнцем прошлое отступило.
Прошло несколько недель.
Солнце жарило сильнее, виноград наливался, но в воздухе повисло напряжение. Будто что-то ещё не завершилось.
Алиса часто вспоминала: как стоял отец, как старался быть жёстким, но в его глазах… было слишком много боли.
Это был не финал. Только пауза.
Письмо пришло без предупреждения.
Плотный лист, выцветшие чернила. Почерк — резкий, знакомый до боли.
“Если ты читаешь это — значит, я смог.
Я не прощаю, но учусь понимать.Ты стала чужой мне, но, возможно, я был чужим тебе раньше.Когда родится ребёнок — пришли фото.Без сюсюканья. Просто… докажи, что ты счастлива.Отец.”
Алиса сидела у камина. Пальцы дрожали. Марко молча достал фотоаппарат.
Он снял:
• Алису, спящую с Дёмой на груди;• Её — в саду, с рукой на животе;• Себя — с улыбающимся малышом.Фотографии отправили с доверенным человеком. Ответа не последовало.
Поздний вечер. Ветер с моря.
Алиса лепила вареники. Семейная традиция.
Марко рассказывал Дёме сказку, укачивая его на коленях.Глухой стук в ворота.
Марко открыл — и замер.
Владимир Дьяков. Один.
Без охраны. В руке — маленькая коробочка.
— Крестильный набор? — усмехнулся Марко.
— Первый зуб. Мама хранила мои. Теперь… я принёс её.
Он вошёл. Сел. Молчал. Наблюдал.
Алиса не выдержала:
— Тебе не обязательно принимать нас.
Но не приходи с войной.Он поднял глаза.
— Я пришёл… попробовать быть дедом.
Позже, вечером.
— Здесь удивительно тихо, — заметил он. — Будто мафии не существует.
— Для меня её больше нет, — сказала Алиса. — Я выбираю семью, а не страх.
Ночью, на кухне, состоялся разговор без масок. Марко налил граппу.
— Если с ней что-то случится — похороню тебя в Этне, — сказал Дьяков.
— Вы не первый, кто это говорит. Но, возможно, первый, кому я доверю свою жизнь.
Дьяков кивнул. Без пафоса. Без позы.
Наутро он ушёл.
На подоконнике — записка:
“Ты действительно счастлива.
И только дурак станет мешать своей дочери быть человеком.Но если этот идиот тебя предаст — помни: я всё ещё волк.
С любовью.
Отец.”