Алиса шагала по шумному аэропорту, а в голове крутились мысли, как обрывки неудачного сна. Всё происходило слишком быстро. То, что ещё утром казалось невозможным, теперь стало прошлым.
Дёма, едва научившийся сидеть, ёрзал у Нины на руках, потирая глазки. Он не плакал — просто тихо глядел по сторонам уставшими, вопросительными глазами. Он чувствовал мамино напряжение, и от этого вёл себя тише обычного. Только пальчики время от времени судорожно сжимались в кулачки.
Дина, обычно спокойная, просыпалась и снова засыпала у Алисы на плече. Во сне она морщила носик, словно чувствовала перемены. Алиса целовала её в висок и шептала что-то успокаивающее — не столько для дочери, сколько для себя.
Полёт был мучительным. Не из-за турбулентности, не из-за давления — нет. Больше всего давила тишина. Тишина между вздохами, между словами Нины, между детскими шорохами. Эта тишина в голове — гулкая, холодная. Она не могла заснуть, не могла сосредоточиться. Только смотрела в иллюминатор, как в прорезь между мирами. Сицилия осталась там, под облаками. Где-то внизу. Она ушла. Сгорела. И вместе с ней — Алиса, которой больше не было.
Теперь она была другой. Обугленной. Но живой. Ради них — живой.
Боль возвращалась, словно фантомная. В груди, в руках, в теле — не физическая, а какая-то серая, выжженная. Она больше не кричала. Просто жила в ней. Как напоминание.
Нина держалась стойко. Укладывала детей, помогала пройти паспортный контроль, забирала чемодан, следила за маршрутами. Ни единой жалобы. Только усталость в глазах и лёгкий тремор рук, когда они наконец вышли наружу.
Алиса чувствовала себя как пустая оболочка. Всё, что удерживало её на ногах, — это дети. Их дыхание. Их вес в её объятиях. Их тепло. Она повторяла это, как заклинание: “Они рядом. Они живы. Значит, я тоже.”
Такси скользило по влажному асфальту. За окнами мерцали огни — чужие, холодные, новые. Всё было непривычным, но не страшным. Алиса смотрела на улицы, словно пытаясь запомнить их с первого взгляда. Возможно, здесь она научится дышать заново.
Адрес мама прислала одной строчкой. Без вопросов. Без пояснений. Она просто ждала.
Папа, когда Алиса написала ему, ответил: “Ты взрослая. Имеешь право выбрать, с кем тебе жить. Береги их.” Больше ничего. И этого было достаточно.
Когда такси подъехало к дому, сердце Алисы замерло. Дети спали. Нина дремала, склонив голову к стеклу. Алиса не шевелилась. Просто смотрела на дверь. Деревянная. С белыми рамами. И дом — не роскошный, не старинный. Просто... настоящий.
Она вышла первой. Дина всхлипнула, и Алиса инстинктивно прижала её крепче. В груди всё сжалось. Она не знала, как смотреть в глаза той, что ушла. Не знала, как объяснять. Да и нечего было объяснять. Она просто стояла, обняв детей, пока не распахнулась дверь.
Мама была в тёплом вязаном свитере и мягких домашних штанах. Волосы — чуть поседевшие, взгляд — знакомый. Строгий, но в этот раз не осуждающий. Скорее — напряжённо-ждущий.
— Привет, — сказала мама. Просто. Без драмы.
Алиса не ответила. Лишь шагнула вперёд. Медленно. Настороженно. Мама подошла. Не обняла — просто коснулась плеча.
— Пойдёмте в дом. Дети устали. И вы, наверное, голодны.
Алиса кивнула. Это был не тёплый приём, не всплеск эмоций. Но в нём было главное — принятие. Без слов. Без условий.
В доме пахло яблоками и хлебом. Уютно и безопасно. Алиса вдруг поняла, как сильно она соскучилась по простым вещам: тёплым носкам, детским пижамам, лампе с мягким светом.
Нина помогала укладывать детей, не спрашивая, где теперь её место. Она уже была частью их маленькой семьи.
Алиса осталась на кухне, с кружкой чая в руках. Мама молча сидела напротив.
— Ты не хочешь говорить, — сказала мама. — И это нормально. Просто останься. Сколько нужно.
Алиса не знала, почему дрогнул подбородок. Или почему сжались пальцы на кружке. Она кивнула. Один раз. Этого было достаточно.
Впереди был путь. Длинный. Возможно, опасный. Но сейчас — они были в безопасности. И этого хватало.