Глава 7. Горечь внутри

Алиса привыкала к вилле, как прирученное животное — к клетке. Она изучала каждый угол с холодной расчётливостью, запоминала расположение теней в разное время суток. Мраморные полы сверкали ледяным блеском, отражая её силуэт в искажённой перспективе. В завитках позолоченной лепнины прятались крошечные объективы камер — они следили за каждым её шагом.

Её «личная территория», как назвал её Марко, оказалась золочёной клеткой с бархатными стенами и барьерами из невысказанных правил. Здесь нельзя было быть собой. Здесь нужно было выживать — красиво.

Первые тревожные симптомы появились незаметно, вплетаясь в повседневность: утренняя тошнота, которую она списывала на сицилийскую кухню; головокружения, похожие на морскую болезнь; онемение кончиков пальцев — будто кто-то перетягивал их невидимыми нитями. Вкус привычных блюд искажался: кофе отдавал металлом, фрукты становились химически сладкими.

Она убеждала себя, что всё — от стресса. До тех пор, пока в один из полуденных зноев не потеряла сознание у бассейна. Её тело уже склонялось к воде, когда сильные руки перехватили её в последний момент.

— Опять не спишь? — голос Марко был ровным, но в глазах — то ли тревога, то ли досада. — Ты бледнее каррарского мрамора этих чёртовых статуй.

— Воздуха не хватает, — прошептала она, пытаясь подняться. Всё вокруг плыло. — Или ты подмешал что-то в кофе?

Он усмехнулся, но глаза остались холодными, как обсидиан.

— Если бы я хотел тебя отравить, ты бы уже знала. — Его голос стал медленнее, отчётливее. — И это было бы… изящнее.

Ситуация обострилась за ужином. Её язык внезапно онемел, а вино в бокале отдало металлом. Марко заметил это по почти незаметной перемене дыхания. Вскочил, опрокинув стул:

— Всё. Хватит.

Он почти нёс её в спальню. Достав чёрный медицинский кейс с биометрическим замком, открыл его на ходу. Его пальцы — выполняющие обычно точные и отточенные движения — дрожали.

Экспресс-тест слюны. Молча. Секунда. Другая.

Результат заставил его сжать челюсти — на скулах выступили напряжённые жилы.

— Таллий, — коротко бросил он. — Классика. Медленно, аккуратно. Достаточно, чтобы разрушать тебя день за днём. Недостаточно, чтобы вызвать подозрения. Глупо.

Алиса почувствовала, как холод пробежал по позвоночнику. Сердце билось не в ритм — неровно, с провалами.

— Ты… знал?

— Подозревал, — отозвался он, доставая ампулу с голубоватой жидкостью. Ловко сломал горлышко. — Антидот. Принимать каждые три дня. Пока не выведем всё.

На следующее утро правила изменились.

1. Все продукты теперь проходили двойную проверку — его людьми и им лично.

2. Алиса училась проверять еду сама — ещё один урок выживания.

3. Они начали есть из одной тарелки. Символ доверия. Или вынужденное единство.

— Доверие — роскошь, — сказал он однажды, откусывая от её яблока. — Но иногда — необходимость.

Яд методично превращал её тело в поле боя.

• По утрам — дрожь в руках, будто под кожей проложены живые провода.

• По ночам — кошмары, где стены виллы смыкались, как жабры.

• Потеря вкуса: еда превращалась в безвкусную массу, как из чужой жизни.

Но вместе со слабостью росла ярость — холодная, точная. Кто-то осмелился вторгнуться в самое личное — её тело. И он, или она, пожалеет об этом.

Вечером, когда голова вновь закружилась, она не скрыла слабость. Вместо этого резко схватила нож для стейка и вонзила его в столешницу перед Марко. Рукоятка долго дрожала.

— Хватит игр. Кто это делает?

Он медленно поднял взгляд. Ни раздражения, ни страха.

— Если бы я знал — они были бы мертвы, — спокойно ответил он.

Пауза. Только тиканье старинных часов.

— Но теперь ты поняла главное: в этом мире даже воздух может быть оружием.

В его глазах — ни холода, ни злости. Только… гордость. Не за себя. За неё.

Алиса сжала кулаки. Ногти вонзились в ладони.

Теперь она знала: её война только начинается. И враг — рядом. Среди мраморных стен. В зеркалах. В улыбках. В бокале.

Загрузка...