Роман Сиднея и Карлы, с каждым днем становившийся все более бурным, не мог укрыться от взора Розанжелы, тем более теперь, когда она жила в доме Сиднея и могла наблюдать его поздние, за полночь, возвращения, которые он объяснял то экстренными совещаниями в банке, то непредвиденными встречами с друзьями. Розанжела видела, как трудно Сиднею лгать, и потому далеко не всегда требовала от него объяснений, питая слабую надежду на то, что он сам вскоре образумится и их отношения войдут в прежнее русло.
Однако наступил день, когда бесперспективность такой надежды стала очевидной.
— Мне надо куда-то переехать, — сказала она однажды Джеферсону. — Я раздражаю Сиднея своим присутствием. Не стоит доводить ситуацию до полной вражды между нами.
Джеферсон понимал ее состояние, но ему было даже странно представить, что, вернувшись домой, он не увидит там Розанжелу. Попытки вразумить брата не приносили успеха: Сидней уходил от прямых ответов, всякий раз используя беспроигрышный прием — утверждая, что Джеферсон сам влюблен в Розанжелу. Джеферсон в таких случаях неизменно умолкал, потому что и впрямь испытывал к Розанжеле весьма нежное чувство, которому он не мог найти названия, но был уверен, что это не та любовь, на какую намекал Сидней.
— Я очень люблю Сиднея, — продолжала между тем Розанжела, — но его пренебрежение ко мне становится уже невыносимым.
Как ни горько было Джеферсону, он все же пересилил себя и посоветовал ей вновь поселиться у Китерии.
— Нет! Нет! Только не у Китерии! — испуганно воскликнула Розанжела. — Туда я не смогу вернуться.
Удивленный такой реакцией, Джеферсон, естественно, спросил почему. Неужели добродушная с виду Китерия на деле оказалась монстром?
— Что ты! Китерия — замечательный человек, — вынуждена была пуститься в объяснения Розанжела. — Причина в другом... Это было ужасно...
Она умолкла, но Джеферсон уговорил ее открыться, не держать в себе еще одно тяжелое переживание.
— Пожалуй, я и в самом деле должна это кому-то рассказать, — решилась наконец Розанжела, — а то могу сойти с ума. Только поклянись, что не скажешь никому, даже Сандру.
И она поведала Джеферсону обо всем, что ей довелось испытать, когда она увидела Ивети, самостоятельно передвигавшуюся по дому.
— Не может быть! — воскликнул потрясенный Джеферсон. — Старуха же была прикована к инвалидному креслу!
Нет, все было иначе: на жизнь доны Ивети покушались, она получила серьезную травму. Потом поправилась, но решила притвориться парализованной...
— Зачем?! — нетерпеливо спросил Джеферсон.
— Понимаешь, она была приговорена. Да, она сама мне это сказала!.. Если бы я тогда не испугалась и не побежала за доной Аной, трагедии могло бы не быть. Я чувствую себя виноватой в смерти доны Ивети. Ее убили в мое отсутствие...
— Значит, она и не падала вовсе?!
— Врач сказал, что упала и ударилась головой. Но я этому не верю. Она твердо держалась на ногах, я это сама видела. Перед тем как она открылась мне, ее кто-то сильно напугал. Бедняжка чувствовала близкую смерть... Теперь ты понимаешь, почему мне следует молчать? Если убийца узнает, что дона Ивети успела мне что-то рассказать перед смертью, то следующей жертвой стану я.
Страх за жизнь Розанжелы заставил Джеферсона в тот же день поговорить и с чересчур беспечной Иреной, занимавшейся своим расследованием и трубившей об этом всем подряд.
— До меня лишь недавно дошло, насколько опасно становиться поперек дороги убийцам, — признался он.
— Что случилось? Тебе кто-то угрожал? — сразу же вцепилась в него Ирена.
— Нет, меня, слава богу, никто не трогал...
— Но ты определенно что-то скрываешь!
— Тебе показалось. Просто я как друг хотел уберечь тебя от возможной опасности. Оставь ты эту затею, предоставь полиции расследовать убийство!
— Полиция сделала все, чтобы закрыть дело. Правда, один детектив вроде бы включился в расследование, но у него свои, весьма консервативные методы. Представляешь, Диего сказал мне, что этот Олаву подозревает в убийстве моего отца и Франчески Росси — кого бы ты думал? — Изабеллу и Марселу. Честно говоря, мне такая версия не приходила в голову, хотя должна была прийти, потому что лежит на поверхности. Марселу в те дни был в Италии вместе с Аной, и у него твердое алиби. Но это не значит, что он не мог заказать убийство.
— Ирена, я больше не могу слышать об убийствах! — пришел в отчаяние Джеферсон. — Оставь это дело. Забудь о нем. Ведь на тебя уже покушались, тебя предупреждали! Они не остановятся на полпути, Ирена!
Элена прилагала немало сил, чтобы воздействовать на Олаву, но с каждым днем все больше сомневалась в своих возможностях. Ее не покидало ощущение, что Олаву ведет двойную игру, и вскоре ей пришлось в этом убедиться: несмотря на обещания оставить ее детей в покое, не травмировать их расспросами об отце, Олаву все же попытался допросить Лукаса, специально подкараулив того на спортплощадке. Лукас отреагировал на появление Олаву крайне болезненно — стал кричать, ругаться. Когда же Олаву взял его за рукав, надеясь втолковать парню, что это всего лишь неофициальная беседа, Лукас и вовсе впал в истерику:
— Не смей ко мне прикасаться! Сгинь отсюда!
Сандру, Жулиу и другие ребята бросились на помощь Лукасу, потребовав у полицейского ордер на задержание их товарища. Олаву предъявить им было нечего, и он вынужден был ретироваться.
Тем не менее этот скандал сразу же стал известен Элене. Лукас сам прибежал домой с криками: «Ненавижу! Этот твой следователь приставал ко мне при всех, тащил меня в полицию! Ненавижу!» Затем сел на мотоцикл и умчался в неизвестном направлении. Элена очень испугалась за сына — в таком возбужденном состоянии он мог вновь прибегнуть к наркотикам.
Лукас же помчался к Яре, ставшей в последнее время единственным человеком, способным дать ему покой и утешение.
Однако там ему пришлось выдержать натиск со стороны ее родственников, которые силой пытались увести девочку в дом.
— Я люблю Яру! Ничего дурного я ей не сделаю, — пытался втолковать им Лукас, но Витинью, Нина и Тонику окружили его плотным кольцом, пытаясь отсечь от него Яру.
— Вы не имеете права так со мной обращаться! — тоже проявила характер та и, вскочив на мотоцикл, скомандовала: — Едем отсюда, Лукас!
Обескураженные родственники вынуждены были расступиться, а когда домой пришел Жука и узнал о случившемся, сразу же направился к Элене. Дочери и Лукаса он там, правда, не нашел, но его визит положил начало примирению с Эленой, которая простила Жуку и призналась, что все это время очень по нему тосковала. Они договорились о новой встрече, и Жука почувствовал себя почти счастливым, даже тревоги о дочери отступили на второй план. Впрочем, благодушествовать ему пришлось недолго, так как, едва выйдя от Элены, он натолкнулся на Лукаса.
— Я узнал, что ты поехал к нам, и специально дожидался тебя здесь, — сказал тот. — Нам надо поговорить без свидетелей.
— Где Яра? Что ты с ней сделал? — набросился на него Жука.
— Она дома. И ничего плохого я не могу ей сделать, потому что я люблю ее.
— Ты ждал меня для того, чтобы сказать это? Ничтожество! Наркоман! — не владея собой, извергал оскорбления Жука, но Лукас был готов к этому и молча сносил брань, а затем, дождавшись паузы, перехватил инициативу:
— Все, что ты тут обо мне наговорил, я заслужил. Но это имеет отношение лишь к моему прошлому, с которым я решительно порвал. Я сумею стать нормальным человеком, и в этом мне поможет Яра. Она замечательная, прекрасная девушка!
— Оставь в покое мою дочь! — вновь повысил голос Жука. — Меня ты терпеть не можешь, а моя дочь, выходит; тебя устраивает!
— Я ничего не имею против тебя, — возразил Лукас. — А то, что я препятствую вашим отношениям с моей матерью, объясняется просто: ты любишь не ее, а хозяйку пиццерии.
— Это не так, Лукас, — заговорил Жука примирительным тоном. — Я люблю твою маму и докажу это. Со временем ты сам в этом убедишься.
Лукас посмотрел на него с недоверием и тяжело вздохнул. Затем вернулся к тому, с чего начал:
— Жука, я сказал прямо, что люблю Яру. Мне хотелось бы знать, могу я с ней встречаться открыто, ни от кого не прячась?
— Прежде я должен посмотреть на твое поведение, поговорить об этом с Эленой...
— Зачем? Нужен предлог для очередной встречи с ней?
— Нет. Чтобы встретиться с Эленой, мне не нужно искать предлог.
— Жука, пока ты любишь другую, это исключено, — твердо произнес Лукас. — Когда же ты окончательно порвешь с Аной, то и я не буду чинить никаких препятствий.
— Ну ты и нахал! — беззлобно, с заметной долей восхищения молвил Жука.
Лукас не счел необходимым отвечать на это замечание, а просто подвел итог их беседе:
— Значит, мы обо всем договорились. Спасибо, что разрешил мне встречаться с Ярой. Я сумею оправдать доверие!
Домой Жука вернулся, когда там уже все уснули. И только в комнате отца горел свет. Осторожно, на цыпочках, он прошел к отцу и, тихо отворив дверь, увидел того лежащим в постели и бормочущим что-то себе под нос. В руках у Жозе при этом был пожелтевший листок бумаги. «Читает вслух», — подумал Жука, но долетевшая до него фраза отца показалась немного странной. «Надеюсь, ты поумнела и больше не станешь в это ввязываться», — произнес Жозе, тупо глядя в листок, который был у него в руках.
— Прости, отец, я не понял, ты читаешь или разговариваешь сам с собой? — подал голос Жука.
Жозе поспешно спрятал листок в карман и ответил, что он, как все дальнобойщики, имеет дурную привычку проговаривать свои мысли вслух.
— Я готовлюсь к очередной поездке, — добавил он, — вот и повел себя так, будто я уже не дома, а в кабине своего грузовика.
— Опять уедешь надолго?
— Не знаю, как получится. Но завтра я уже буду в пути! — и он улыбнулся мечтательно, так, как если бы собирался не в обычный рейс, а в какое-то экзотическое путешествие.
После инцидента с Лукасом Ирена получила все основания обвинить Олаву во лжи. Ей стало ясно, что он попросту отмахивается от ее услуг, а сам активно занимается расследованием, даже не имея на то официального разрешения.
— Ну да, я кое-что делаю, — вынужден был признать Олаву, — только у меня, извини, свой план, в который пока никак не вписывается твоя китайская грамота с гороскопом и списком животных. Мне незачем тебя обманывать, поверь. Я даже хотел попросить тебя о помощи...
Заметив, как Ирена сразу же встрепенулась, всем своим видом выражая готовность помочь ему, Олаву доброжелательно усмехнулся и попросил устроить ему неофициальную встречу с Андреа на квартире у Диего.
— Она многое знает о семействе Феррету — пояснил он суть своей затеи.
— Разумеется, я постараюсь устроить встречу с Андреа, — пообещала Ирена. — Это, во всяком случае, кажется мне более разумным, нежели приставать с расспросами к Лукасу.
— Возможно, ты и права, — молвил Олаву, — но я, в свою очередь, посоветовал бы тебе внимательно присмотреться к брату. Мне кажется, он что-то скрывает.
Прежде чем дать согласие на встречу со следователем, Андреа решила посоветоваться с Аной.
— Должна ли я выкладывать ему всю правду? Как вы думаете, дона Ана?
— Не знаю, — растерялась та. — А что тебе вообще известно такого, о чем ты боишься сказать прямо?
— Так ведь это я позвонила доне Франческе и сообщила, что вы с Марселу находитесь в Сорренто! Меня заставила проклятая Изабелла!
— Ну успокойся, Андреа, — обняла ее Ана. — Разве ты могла предположить, что Франческа помчится в аэропорт и там ее отравят? На тебе нет вины. А вот Изабелла!.. Неужели это она их отравила?
— Думаю, что так оно и было, — призналась в своих давних подозрениях Андреа. — Теперь вы понимаете, чего я опасаюсь?
Ана, разумеется, понимала Андреа, но ей была ненавистна Изабелла, и потому она, не задумываясь о возможных последствиях, посоветовала вывести злодейку на чистую воду. Андреа, желавшая того же не меньше Аны, поборола в себе остатки страха и отправилась на встречу с Олаву.
Ана же не удержалась от соблазна поделиться новостью с Китерией и, перемывая кости сопернице, отвела душу в беседе с подругой.
Улисс, державший ушки на макушке еще с тех пор, как в пиццерию вошла взволнованная Андреа, наконец не выдержал и высказал свою версию убийства. По его мнению выходило, что Изабелла действовала не одна, а в сговоре с Марселу. Ана пришла в ужас от такого заявления Улисса.
— Я знаю Марселу много лет, он не может быть убийцей! — вступилась она за отца своих детей.
— Но если он в самом деле любит Изабеллу, то вполне мог пойти у нее на поводу и избавиться от жены таким способом, — возразил Улисс. — Более того... я теперь не уверен, что и Жозиас был таким ангелом, как вы о нем рассказываете. Что он делал в аэропорту в тот день, когда произошло убийство?
— Неужели ты думаешь, что это он подсыпал яд в виски? — возмутилась Китерия. — Да я сама отвезла его в аэропорт!
— Правильно. Ты отвезла и уехала обратно. — подхватил Улисс. — Наверняка он сам попросил тебя об этом.
— Да, он сказал, что должен встретиться с торговцем наркотиками, чтобы откупиться от него за какие-то проделки Дуды.
— Ну конечно. Жозиас не хотел иметь свидетеля. Только скажите мне, откуда у Жозиаса могли быть такие большие деньги, чтобы откупаться от наркодельцов? Что, если он обратился за помощью к Марселу, а тот попросил его об ответной услуге? Ведь Марселу не раз выручал Жозиаса и прежде, ты сама, Ана, это утверждала.
— Нет, это невозможно! — схватилась за голову Ана.
— Возможно, если хочешь спасти сына! — продолжал стоять на своем Улисс. — Марселу не оставил бедняге выбора. А потом, когда к Жозиасу попала черная папка и об этом узнал Марселу, он столкнул опасного свидетеля под поезд!
— А при чем тут папка? — не поняла Ана. — Марселу мог попросту отобрать ее у Жозиаса.
— Да при том, что Жозиас все равно мог шантажировать Марселу, чтобы и дальше получать от него деньги. Ведь не обязательно иметь на руках папку, для того чтобы рассказать о ее содержимом Филомене!
— Нет, Улисс, тут тебя явно занесло, — подала голос Китерия. — Если бы Марселу отобрал у Жозиаса папку, то вряд ли она потом всплыла бы у Филомены. Тут концы с концами не сходятся.
— Конечно, нам ведь не все известно, потому и не сходятся, — согласился Улисс. — Марселу мог кого-то нанять для убийства Жозиаса, а убийца мог потерять папку, убегая с места преступления. Да мало ли что там могло произойти! Единственное, в чем я не сомневаюсь, так это в том, что оба убийства заказал Марселу!