О том, что жена Зе Балашу погибла в результате несчастного случая, Ирена узнала от Олаву.
Ей показалось весьма странным, что Зе никогда не упоминал о Леонтине. За время их общения они, о чём только не переговорили! Ирене казалось, что она всё знает о Жозе, и вот выясняется, что он, такой открытый и простодушный, кое о чём умалчивает!.. Отчего? Может, ему больно вспоминать прошлое? Или есть в этом прошлом нечто такое, о чём Зе предпочёл бы забыть?
Олаву просил Ирену на всякий случай держаться подальше от Жозе Местиелли, но Ирена привыкла пропускать мимо ушей такие же просьбы Диего – не стала слушать она и следователя.
Как-то Ирена напрямую спросила Зе Балашу, отчего умерла его жена. Она была уверена, что он не станет лгать, но ответ Зе обескуражил Ирену:
— Она умерла… от сердечного приступа…
— Это неправда! Твоя жена умерла в результате несчастного случая в Итатиайе. Она упала с лошади, ударилась головой о камень и скончалась, — не стала скрывать своей осведомлённости Ирена.
Она увидела, как изменилось лицо Зе Балашу. Только что перед ней сидел прямой, уверенный в себе мужчина – и вдруг она увидела испуганного, растерянного старика…
— Откуда ты знаешь? – пробормотал он.
— Почему ты солгал? – вопросом на вопрос ответила Ирена, но ничего больше не добилась от Жозе: он замкнулся в себе.
Тогда Ирена приступила к Яре и Жуке. Яра сказала, что, насколько ей известно, бабушка умерла от сердечного приступа. Жука также не смог сообщить Ирене ничего нового: да, мама скончалась в Итатиайе, что-то случилось с сердцем…
— Нет, — проговорила Ирена, — в полиции я узнала, что твоя мать упала с лошади, когда они с Зе Балашу были в Итатиайе. Твой отец подтвердил мне это.
Жука в изумлении уставился на неё.
— Но почему он скрывал это от нас?
— Я и сама хотела бы это понять, — отозвалась Ирена.
Воспользовавшись отсутствием матери, Сидней перерыл всю квартиру, пытаясь отыскать доказательства тому, что между его семьёй и семьёй Феррету существует какая-то связь. Джеферсон и Патрисия помогали ему.
В комнате матери Джеферсон обнаружил спрятанный документ. То есть сперва он не понял, что в нём заключена какая-то загадка, ибо знал, что отец работал на дону Ану в пиццерии «Ла Мамма», но, отложив документ в сторону, вдруг почувствовал: что-то не так в этой бумаге… Он снова взял документ в руки и, вчитавшись в него как следует, изумлённо присвистнул.
— Что там? – спросил его Сидней.
— Отец работал в пиццерии «Ла Мамма» в Бешиге, — объяснил Джеферсон.
— В Мооке, — поправил его Сидней.
— Да нет же! Посмотри! – Джеферсон поднёс бумагу к глазам Сиднея. – В Мооке «Ла Мамма» принадлежит доне Ане, а в Бешиге – семье Феррету.
Сидней склонился над документом и несколько секунд изучал его.
— Это контракт, — наконец, произнёс он. – посмотри, Патрисия. Отец заключил контракт с мужем доны Филомены Феррету, а мы ничего не знали об этом.
В этот же день Сидней потребовал объяснений от матери:
— Если отец отказался от должности на комбинате, то почему он работал в пиццерии в Бешиге? Хозяин ведь тот же!
Фатима растерялась.
— Не знаю, — пролепетала она. – Я ничего не знаю! – Слёзы выступили у неё на глазах. – Оставь меня!
Патрисия вступилась за мать:
— Оставь маму в покое, Сидней! Ты видишь, как она расстроена! Не переживай так, мамочка! Почему у тебя такой потерянный вид?
Фатима не ответив, выставила обоих детей из комнаты и захлопнула дверь перед их носом.
— Вот и я хотел бы знать, почему… — задумчиво проговорил Сидней.
Бруно слышал, как Адалберту спустился по лестнице, вышел из дома и сел в машину.
Он взглянул на часы. Без двадцати девять. Элизеу, Филомена и Изабелла давно в театре. Дома только Розанжела и Дива, но и те, похоже, укладываются спать. Среди ночи ему придётся разбудить их – с помощью этих женщин он надеялся обеспечить себе алиби.
Машина отъехала от особняка, и Бруно придав лицу выражение оскорблённого достоинства, вошёл в комнату Романы.
— Я зашёл сказать, что уже подыскал себе жильё и уезжаю. Но сначала мне хотелось проститься с тобой. Выпьешь со мной на прощание?
Романа отшвырнула от себя журнал, который рассеянно листала до появления Бруно.
— Пожалуй, — сказала она.
Бруно взял на кухне бутылку виски, объяснив Диве, что дона Романа хочет выпить, и в коридоре, оглядевшись, разлил виски по бокалам. В бокал, предназначенный Романе, он бросил три таблетки снотворного. И с безмятежной улыбкой вошёл к «мамочке».
Романа встретила его угрюмым взглядом.
— Ну что ж, отпразднуем твой уход из моей жизни, Бруно!
Бруно было не до её колкостей. Лишь бы выпила!
— И твой – из моей! – поддержал он тост. – Чокнемся?
— Не стоит. – процедила Романа и залпом осушила свой бокал.
Половина дела была сделана.
Что-то вроде жалости к поверженному врагу шевельнулось в груди Бруно.
— А ты помнишь, Романа, как мы с тобой впервые встретились? – заговорил он. – Я тогда был в отчаянном состоянии.
— Ты стоял, прислонившись к стене у ворот церкви, — ударилась в воспоминания Романа, — полумёртвый от голода и холода…
— Ты повела меня в ресторан и заказала спагетти…
— И рюмку виноградной водки… — проговорила Романа. – Но к чему эти ностальгические воспоминания? Ты хочешь разжалобить меня, чтобы затащить в постель?.. Нет уж! К тому же, — она зевнула. – я действительно хочу спать.
— Проводи меня до двери, — пристально всматриваясь в неё, сказал Бруно.
Они спустились в гостиную, и тут Романа пошатнулась. Бруно поддержал её:
— Что с тобой?
— Что со мной? – пролепетала Романа, пытаясь прийти в себя. На неё навалился сон, и ей хотелось утонуть в его глубинах… Бруно видел это. И вдруг Романа произнесла совершенно трезвым голосом: — Что ты подсыпал мне в виски?
Бруно похолодел от страха. Но это был последний всплеск сознания Романы. Она смежила веки и отяжелела в руках Бруно. Тогда он громко закричал:
— Нет, мама, нет! Не пей больше, умоляю тебя!
Крик его разнёсся по всему дому. Его не могли не слышать Дива и Розанжела. – Ну, прошу тебя! Не надо больше пить!
Поддерживая Роману, Бруно потащил её к бассейну. Романа еле передвигала ноги. Бруно довёл её до края бассейна и столкнул вниз.
Всплеск упавшего в воду тела – и тишина… Бруно бросился во двор, подбежал к машине, посигналил.
— Мама, прошу тебя, прекрати! – завопил он, краем глаза отметив, что свет в комнатах Дивы и Розанжелы ещё не погас. – Ты всех перебудишь! Я хочу уйти! Ты слишком много выпила! Отпусти меня! Отойди от машины! Я уезжаю! Не удерживай меня!
Услышав эти крики, Дива сказала Розанжеле:
— Уехал. Оставил бедняжку одну. Представляешь, каково ей?
— Может, пойдём, посмотрим, как сеньора? – предложила Розанжела.
— Нет-нет, — потягиваясь, возразила Дива, — ей сейчас лучше побыть одной…
Алфреду первый обнаружил Роману. Он поднял на ноги весь дом и позвонил в полицию.
Олаву тут же примчался и застал всех домочадцев Феррету растерянными, с лицами, на которых написано потрясение. Даже Изабелла всплакнула, выразив своё соболезнование доне Филомене. Олаву приступил к допросу слуг.
— Кто был дома вчера вечером? – спросил он Диву.
— Я была… и Розанжела… Она уже уехала на комбинат. Дона Филомена, сеньор Элизеу и Изабелла ушли на концерт. Сеньора Адалберту тоже не было, а у Алфреду был выходной. Мы с Розанжелой слышали, шум и крики… Кажется, дона Романа и её приёмный сын поссорились, — всхлипывая, рассказывала Дива. – Он куда-то уехал…
— Кажется, Бруно собирался съехать в отель, — вставил Алфреду.
Через час Миролду разыскал и доставил в особняк Бруно. Тот подтвердил справедливость слов Дивы. Да, вчера они с Романой крупно поскандалили. Она много выпила, сделалась агрессивной, не хотела отпускать его. Но он всё же сел и уехал.
Потом допросили Филомену, Элизеу, Изабеллу. Адалберту стоял в стороне, обдумывая, что ему говорить. У него не было алиби. Когда он приехал к Кармеле, надеясь помириться с ней, уж коли она сама его вызвала, то не застал её в номере. А когда она за полночь вернулась с вечеринки, то сказала, что и не думала назначать ему свидание. Неужели Розанжела его разыграла? Зачем, с какой целью? Но, подумав, что служащие отеля «Лампони» видили его и запомнили, Адалберту успокоился.
Изабелла же, поднявшись к себе наверх, позвонила Розанжеле:
— Не вздумай никому говорить, что я просила тебя передать отцу приглашение от моей матери. Если тебя спросят, звонила ли моя мать тебе на самом деле, отвечай, что да. А если откроешь рот, получишь пулю в лоб и даже не успеешь понять, кто стрелял… Тебе всё понятно, Розанжела?!
И, не дожидаясь ответа, Изабелла повесила трубку.