Анчутка

15. Убийство

Извор одиноко лежал на нарах. Его загорелое лицо изломалось, когда он попытался приподняться на здоровом плече и лишь оторвавшись на немного от своего жёсткого ложа, тут же брыкнулся назад не сдержав протяжный стон. Благо никого не было рядом, чтоб засвидетельствовать его немощь — Храбр видно ушёл спать на сеновал к своей Сороке, утомлённый невольными кряхтениями раненного. Мир где-то задержался, словно о друге своём верном позабыл, а может с докладом у отца.

Неожиданно, оказавшегося в полном одиночестве, молодого дружинника постигло тоскливое уныние, и как-то разом накатило и саможаление. Уже тысячу раз Извор раскаялся в том, что прогнал Зиму, предложившую осмотреть его рану, сославшись, что скоро поправится и там нет ничего серьёзного, что конечно же было не правдой; что всю дорогу бравировал перед ратниками, идя верхом, а когда усилился жар, свалился вдобавок с коня, чем насмешил всех северских — благо отец не видел, а то бы опозорился и перед ним, хотя сейчас Извора меньше всего интересовало, что тот о нём думает — но почему же так остро самого коробит любая мысль о его мнении? А потом ему пришлось провести весь оставшийся путь лёжа на возу — Мир настоял. А ещё пытаясь унять свою лихорадку, Извор тайком искупался в Сейме.

Рука уже почти не двигалась, спина слева, куда пришёлся удар булавой, горела. Пульсировало так, что как казалось Извору, разорвёт его всего.

Так и не поднявшись, Извор потянулся к турабарке возле нар, на которой стоял кувшин с водой. Напиться ему не было суждено — лишь только захватив шершавые глиняные бока здоровой, но крайне ослабевшей рукой, Извор не удержал его, и тот выскользнул из пальцев и опрокинувшись упал на глиняный пол. Сожалительным взглядом полянин молча смотрел, как живительная влага растеклась, став грязной, в ночи она казалась чёрной и непросветной. Такой же непросветностью окрашены все думы болящих, не видящих своим страданиям конца.

Возле двери послышались шаги. С неприсущим для храброго дружинника страхом, Извор закрыл глаза, притворившись спящим, чтоб не выдать себя, не показать свою немощь — то чего боятся воины. Верно Храбр вернулся или Мир наконец решил проведать своего друга— Извор не видел вошедшего, просто так думал. Пришлый поднял кувшин. Почуяв запах душицы, Извор принял решение притворяться и дальше — Мир просто ненавидит душицу, а значит это Храбр. Постоял рядом с нарами возле головы раненного, выслушивая разгорячённое дыхание, склонился почти к самому лицу, обвевая его кожу своими щекотливыми воздушными колебаниями, от которых Извору стало не по себе как приятно.

" Чего ему нужно? — Извор терпеливо выжидал, пока тот наконец свалит к своим нарам. — Даже не поблагодарил. Весь путь до Курска слова даже не сказал, не побеспокоился, как я себя чувствую! А я между прочим за него эту булаву принял!!!"

От обиды, клокотящей внутри Извора, жар лишь усилился. Он понудился открыть глаза, чтоб уже гаркнуть по своему обыкновению, но в тот же миг на его высокий лоб легла холодная рука, тонкая, явно не мужская. "Зима?" — радостно мелькнуло в голове у Извора. Теперь осталось лишь проснуться, более-менее правдоподобно. Только веки сковало, а когда наконец Извор смог их размежить, всё казалось мутным пятном, а протереть глаза — выдать себя и признаться в притворстве, чем поставить себя в неудобное положение. Придётся дальше притворяться. Хотя может и не придётся— постепенно испарялись и его последние силы. Он хотел что-то сказать, но губы слиплись. Досадливо вздохнул, когда хладная рука отольнула ото лба.

Журчащие звуки ударяясь о стены и витая в тёмной клети звеняще сообщили, что женщина что-то отливает из кувшина, верно принесённого с собой. Заботливо просунув руку под его мощную шею и поддерживая голову в приподнятом положении, приложила плошку к потрескавшимся губам, давая боярину напиться. Тот даже забыл, что притворяется спящим, и присосался к краю, громко и с жадностью проглатывая отвар душицы, кажущимся тогда слаще сбитня.

— Не торопись, — прозвучало мягко и нежно, что Извор распахнул свои глаза и замер, пытаясь высмотреть черты лица, которое стояло перед ним туманным пятном.

"Визгопряха! Как есть она!" Извор аж поперхнулся и закашлявшись, от чего всё тело пронзило болью, особо спину, непроизвольно вскрикнул, да так громко и надрывно, что верно было слышно со двора. А девица тем временем зажала тому рот ладонью, чем вызвала крайнее удивление воина.

— Зима сказала, ты не хотел, чтоб кто-то знал, что тебе больно, — стыдясь такой близости со знатным мужем, отняла руку от его губ и извиняясь принялась оправдываться. — Смотрю, один лежишь, страдаешь.

— Кто это страдает? — прохрипел Извор, не узнав свой голос. Говорить было трудно, но он не удержался, чтоб не съязвить.

— Воду разлил, я мимо проходила да и услышала ненароком. Вот и решила помочь немного.

Тут же засуетилась, что-то вынимая из плетёнки, молчаливо, даже не испросив разрешения, принялась обтирать смоченной в холодном уксусе пасконницей его лоб, щёки, шею, грудь, выглядывающую из под растянутого ворота, перешла на руки, неторопливыми, но отлаженными действиями закатав рукава мужской сорочицы кверху, обтёрла каждый его натруженные палец, открытую мозолистую ладонь. А потом заговорила, очень нежно заговорила, словно ручей где-то вдали звенит:

— Я ведь не только кражами промышляла — мы с дядькой и немощных выхаживали, даже прокажённых, к которым боялись подойти другие.

Извор даже не сопротивлялся — ему была просто необходима хоть чья-то помощь. Он, наверное, был даже рад, что это оказалась визгопряха, а не Храбр. Же́ны более мягкосердечны, и уж точно перед ними можно показывать свою слабость. К тому же, судя по всему, она не совсем уж и плохой человек, что даже Зима ей доверила свои догадки и, верно, она сама и подосла девицу к воеводиному сыну, значит эта личная травница наместника уже успела проверить её тут, пока дружинники мотались по степи.

— Что? Не уж-то такие милосердные, — опять съязвил, но незамедлительно укорил себя — вот кто его заставляет каждый раз при ней раскидываться колкостями?!

— Зачем?! На этом можно было бы неплохо подзаработать, — продолжила, изменив свой голос на резкий и вызывающе наглый, который вернул Извору прежнее представление о ней.

— А сейчас тебе, тоже что-то пообещали? — несмотря на боль, он попытался показно принять свою руку от девицы, понимая, что вновь в ней ошибся.

Сорока так и замерла пытаясь смекнуть о чём тот говорит, а потом с прежней рьянностью взялась за своё дело, да и настаивать особо не пришлось — у Извора вовсе не было сил сопротивляться.

— Ты сам за это заплатил.

— Когда это было?

— Ты Храбра спас. Благодарю тебя за это, — опять этот мягкий голос, от которого у Извора мурашки по затылку побежали.

Сорока не заметила, когда отвернулась, чтоб смочить пасконницу, как Извор, на малое время вернув очам ясность, посмотрел на неё, вроде как будто она кого-то напоминает, когда говорит так. Только кого, вспомнить не может.

— Мира не видела? — отметил про себя лёгкое послабление жара.

— Нет.

— А? — посмотрел на соседние нары, где верно должен был спать его побратим. Спросил скорее от досадной обиды на того.

— Я ему сказала дядьку привести.

— Этого проходимца и плута? — Извор злобно хмыкнул. — Пусть не смеет ко мне даже приближаться.

— Зиму ты прогнал, — продолжила, не обращая внимания на обидные слова, успев привыкнуть к такому обращению — и не такое слышали в их сторону, — она из детинца уже ушла. А где живёт никто не знает. Лечца позвать — все прознают о твоей хвори, а Мир сказал, что ты с него клятву взял, твоему отцу… — рука Сороки дрогнула, — не рассказывать. А ты серьёзно ранен.

— Да кто сказал, что серьёзно, — Извор попытался приподняться, да только его кичливость опять сыграла с ним злую шутку — его опять поразила боль, которая даже не утихала, а при движении стала только сильнее.

Видя мучения боярина, Сорока беспокойно обхватила его плечи руками, укладывая поудобнее. Она застыла над ним, пытаясь найти в этом мужественном лице того отрока, которой прибегал к ней по ночам. В отличии от Извора, у неё была хорошая возможность разглядеть того сквозь щёлку между цветными стёклами в окне и не только лицо — она его полностью разглядела ещё раньше на берегу Кура. Ещё тогда она отметила, что отрок был отлично сложен и весьма хорош собой — отличного супруга ей подобрал тятя. А потом…

" Судя по всему он даже и не догадывается о том, что случилось с настоящей Любавой и, раз занявшая моё место стала ему сестрой, даже к лучшему. Я бы не хотела, чтоб он проклинал моё имя, данное мне матерью, до конца своих дней — дочь Нежданы точно испортила бы ему жизнь, стань она его женой. Да и впредь мой несостоявшийся жених не должен узнать, что я дочь Позвизда! Я просто уйду, когда Храбр закончит здесь свои дела. И пусть останется всё как есть в этом городе,"- моментом пронеслось в голове Сороки задержавшись на изломанном болью лице.

Она даже не успела отпрянуть от того, когда дверь распахнулась, а помрачившийся ревностью Храбр дёрнул Сороку за руку, не разобравшись что к чему. Он пронзил её своим взглядом, уставившись подпаленными глазами, которые казались сейчас действительно обожгут всё вокруг своими искрами.

— Что ты здесь делаешь?! Ты девица пришла ночью к мужу — это неподобающее поведение, — гневно прошипел, отчитывая ту.

— Я просто хотела помочь ему. Он ведь спас тебя, и я просто хотела отплатить чем могу, — оправдывалась Сорока сморщившись от впившихся пальцев в её плечи. — Ты мне делаешь больно, — попыталась выкрутиться из стальной хватки.

Храбр осознавая свою глупую ревность отпустил Сороку, злясь на самого себя за такую поспешность, а та подлетела к Креславу, проследовавшему за Храбром в клеть, но вместо радостной встречи окатило того придирками:

— Как ты мог бросить меня? Меня чуть не убили, потом били плетью, потом, чуть не утопили, не зарезали, а теперь я тут работаю с утра до ночи…

— Ну-ну, щебетунья, — унял ту.

— Ты заберёшь меня с собой?

— Потом, потом. Сейчас некогда — нужно действовать очень быстро, — посмотрел подозрительно на Храбра, который предосторожно выглянул во двор — их приход не заметили. — Травы в котомке возле входа, возьми и поди запарь, а мы тут покумекаем.

— Но я могу тебе подсобить, — не спешила уходить.

— Нечего тебе на это смотреть, — вытолкнул во двор и захлопнул перед её носом дверь. — И не заходи, пока я не позову тебя.

Сорока с некоторое время посмотрела в дубовый щит и подхватив котомку припустила через двор к стряпной избе, где уже давно всё стихло.

На слух проводив ту и удостоверившись, что шаги удалились, Креслав достал из-за спины нож, спрятанный под его ветхой безрукавкой и не договариваясь с Храбром вместе подступили к Извору, сквозь слегка приоткрытые веки присматривающего за всем.

— Что вы удумали? — простонал Извор, когда Креслав подступил ближе.

Больше он уже ничего не мог произнести — его рот был заткнут той же тряпицей, что до этого держала в руках Сорока. Извор чуть не задохнулся от кислой вони ударившей в его нос и даже показалось, что помутился разум. Храбр одним рывком усадил его на лавку и разом подтянув его сорочицу к верху, зацепил её на голове сковав и руки, что и так обессиленный Извор не мог двинуться. Ему оставалось только глухо рыкать.

Одним отлаженным действием ведун полоснул Извора острым клинком. Тот забился в руках Храбра, пока Креслав проникал ему под кожу, напрягся и замер.

— Что там? — шепнул Креслав.

— Пока ещё жив.

— Сам закончу, а ты к Сороке ступай.

Храбр поспешно вышел наружу и широким шагом поторопился к стряпной избе. Вдали, возле главных ворот боярского подворья, разрастался тихий гул, но Храбра это особо не волновало, он хотел поскорее остаться с Сорокой наедине, рассказать ей о своих чувствах, чтоб уже с чистой совестью мог оградить её от любого общения с другими мужами.

Но когда увидел её, в миг пропала вся его смелость. Он молча стоял в дверном проёме, наблюдая как девица-щебетунья затапливает жаровню.

Как же лучше ей признаться? Подойти со спины и обнять, не давая заглянуть в лицо или взять её за руки и высказать всё глаза в глаза?

Она подошла к нему первой. Вот отличный момент, чтоб ей признаться. Храбр набрал в грудь воздуха понудившись двинуться к ней навстречу. А та опередила — почти в плотную подошла. Храбр невольно проглотил всю свою смелость, громко да больно — верно вместе с воздухом набранным в лёгкие.

— Воды принеси, — протараторила Сорока и мышкой прошмыгнула в отверстие в проёме между Храбром и косяком. Набрала щепок возле дровницы и мигом назад проскользнула.

Храбр, досадуя сам на себя, ступил в чернеющий двор, направляясь к колодцу и не унимая своего раздражения вовсе не желая нести воды для отваров, чтоб Сорока готовила их этому новоявленному брату, злобно рыкал.

— Эй, стой! — ночная охрана окликнула его. — Назовись.

Храбр не сразу понял, что обращаются к нему. Но настойчивость кривоносого сотского и приближающиеся тяжёлые шаги понудили его вкопаться на месте.

— Это же наш чудо-стрелец! — опознал кто-то из недавнего разъезда и подлетев к тому по-доброму хлопнул по плечу. — Ты не видел никого подозрительного?

Спрятав своё раздражение, что те прервали его от столь значимого дела, Храбр натянул дружественную улыбку. Он кинул вопросительный взгляд на сотского с вислыми усами, украшенными под подбородком серебряными кольцами.

— Старого стряпчего прирезали недавно. Олег с Миром ему допрос хотели учинить, пришли к порубу, а там бойня была.

— Стражу его тоже убили, — среди дружинников кто-то злобно отметил. — Словно не желал кто, чтоб наместник с ним встретился, верно тот секреты какие хранил.

— Давно? — спросил опасливо поглядывая на клеть, где укрылся Креслав с Извором — наставника не должны заметить иначе его планы будут нарушены.

— С годину, не раньше.

Храбр приподнял брови, словно это его поразило и, не имея интереса к этому делу, пошёл к колодцу. Далеко не ушёл — Гостомысл опять остановил.

— Что это? — куда-то вниз указал запалённым светочем (факел), освещая руки Храбра. — Твои руки в крови, — подозрительным взглядом окинул того.

Храбр медленно отступил в глубину ночной тени, избегая света. Спрятав руки за спиной, забегал глазами, не зная что и ответить.

— Да и твои руки тоже не чисты, — нашёлся Храбр и попал в цель.

Гостомысл с лёгким свистом шмыгнул носом и посмотрел на свою ладонь, повертел ею в воздухе, рассматривая еле приметный рудистый крап. О бок отёр.

— Мертвецов рассматривал, вот и замарался, — прогудел как бы между прочим, отметив про себя зоркость новака — сам даже и не догадывался, что перепачкался.

— Храбр, вода где? — выглянула Сорока из избы недоумевая, где тот шляется, и не разобравшись что к чему, подбежала, понимая, что его задержало. Она запнулась на последнем слове, тоже увидев кровавые пятна на рукавах, на которые до этого не обратила внимания.

— Не уж-то Извор так плох? — дружинники беспокойно зашептались. — А я говорил, что у него неспроста жар, что с коня свалился.

— Может помощь нужна? — некоторые ринулись к его клети.

— Извор спит, — остановил отроков Храбр, желающих навестить того. — Я только что был там — обработал рану. Её одной будет достаточно, — кивнул на Сороку, объясняя её ночную суету в стряпной избе.

Гостомысл одобрительно гукнул и, очертив подбородком постройки скрытые в темноте, распорядился:

— Тогда давайте с амбаров начнём. Храбр, и ты с нами — мне нужен твой зоркий глаз, — он явно хотел испытать Храбра, так сказать, присмотреться к тому получше.

Дружинники, и так задержавшись с осмотром детинца в поисках убийцы пробежали мимо стряпной избы, лишь мимолётно осмотрев её, убедившись, что в ней нет посторонних. Сорока понятливо кивнула, различив молчаливый знак Храбра, чтоб помалкивала и не выдала присутствие Креслава на дворе — тот приложил свой палец к свои изогнутым, словно лук степняка, губам. Уже продолжив поиски в дальнем углу подворья, при любом удобном случае, он беспокойно поглядывал на клеть, где затаился его наставник, или на стряпной дом, от прикрытой двери которого сквозь щели струился мягкий свет горящих лучин.

Сорока тоже выглядывала во двор. Приоткроет дверь, просунет голову и опять спрячется. Она уселась перед жаровней, ожидая пока отвары натомятся как следует. Тепло исходящее от тлеющих поленьев своей мягкостью согревало и томило её тоже. Набегавшись за день Сорока почувствовала сладостную негу навалившегося сна. Веки тяжелели, и девица даже не заметила, как её повело в сторону, и лишь поёжилась в удобных руках, которые словили её, падающую на пол.

Они заботливо уложили спящую на лавку, поправили льняную прядь, упавшую на лицо, заботливо укрыли, слегка тронув хрупкие плечи мозолистыми ладонями. Сорока безропотно приняла всю эту опеку, уже не замечая, как он любуется ею. Наблюдает, как та сны смотрит беспокойные, от которых верно проснуться хочет, но не может.

Не одной ей сегодня ночью шишимора сны спутала. Креслав навис над побледневший лицом Извора и льнул к его губам выслушивая дыхание.

— Нет… Не тронь её… Отец, прошу, не убивай Любаву… Я люблю её… не тронь мою невесту… Нет! — выкрикнул и разбудил себя своим же криком.

Вырвавшись из оков ночных страхований, Извор распахнул свои булатные глаза и с долю времени уставился в одноокого ведуна зависшим над ним, кривой ухмылкой, которая лишь ещё больше того уродовала, приветствуя очнувшегося. Тот тронул лоб и засобирался уходить.

— Не думал, что я буду во власти твоей, — Извор приподнялся, понимая, что чувствует себя на много лучше.

Ведун, молчаливо подхвативший свою котомку, был остановлен почти покаянной мольбой. Ещё слабый голос Извора был наполнен смирением, а его слова ударились о спину ведуна.

— Я понимаю — верно мой отец досадил и тебе? Но я не могу изменить прошлого… я могу лишь повиниться перед тобой… Что сделать мне, чтоб получить прощение?

— Вина твоего отца настолько велика, что только его смерть может искупить её, — Креслав не поворачивался лицом к раненному, не желая показывать тому свои переживания.

— И всё же ты пришёл и помог сыну своего врага? Я благодарен тебе, ведун. Говори, чего желаешь, я отплачу тебе, — выдавил Извор, не желая оставаться в долгу перед бродником.

— Я это делал не за уплату, а лишь от того, что Сорока просила об этом. Если бы ни она, я бы даже пальцем не пошевелил, чтоб помочь тебе. Мимо бы прошёл и не взглянул.

— Но ты спас меня, пусть и на время, но ты оставил свою обиду. В твоём сердце есть место состраданию. — Извор ощупал себя, осматривая тугие узлы на груди. — Что ты сделал?

— Я спустил тёмную кровь, которая в преизлишке скопилась в твоём теле — шрам останется, но он будет намного уродливее всех остальных… Если бы я хоть на немного задержался, думаю, что уже бы не смог помочь тебе.

Ведун вдруг обернулся и, медленно подступая, просвербил Извора проникновенным однооким взглядом почти прозрачного глаза. Извор даже на миг оробел, припомнив как ведун пророчествовал у колодца, как извивался и крухтел. Не уж-то опять его посетило видение?

— Я удивлён, что тебя до сих пор мучают кошмары? Ведь тогда на колодце я оставил для тебя средство от них, — проговорил вопросительно настойчиво.

— Какое средство? — недоумевал Извор, вновь завалившись на нары не в состоянии долго сидеть или же сражённый этим ведуническим взглядом. — Я не нашёл там ничего.

— Странно, что Сорока тебе не дала его?! — присел рядом на турабарку. — Она ведь знает это средство от кошмаров. Хочешь, я помогу тебе избавиться от них?

— Нет. Я хочу, чтоб они напоминали мне о моём малодушии. Я не хочу забывать этого. А если ты исцелишь мой недуг, я потеряю все воспоминания о ней. Ты был прав, ведун — это отец убил мою невесту. Я никогда не прощу ему этого. Ты не представляешь как я зол, что он мой отец, ведь я не в силах отомстить ему за неё, — простонал от досады и тоски.

Креслав заслышал мягкую поступь, едва уловимую, но старый северский знал её — Манас ни разу ещё не смог остаться незамеченным чуткого слуха своего наставника. Он склонился над Извором и что-то шепнул ему, приставив ладонь к его уху. Округлившимися глазами полянин проводил ведуна до двери, не понимая сон это или явь.

— Ты слышал его? — просипел Храбру, поджидающему его снаружи.

— Именно поэтому я и послушал Сороку и привёл тебя к нему. Я позволю умереть ему, как воину — когда он окончательно поправится, я с радостью сражусь с ним, подарив смерть в честном поединке.

— А Мир? Я слышал Олег устраивает для вас братник. Будет отличная возможность убить и его, — он протянул маленький свёрток с ядом. — У стряпчего должен был остаться такой же. Подсыпь ему незаметно в кубок. Смерть будет мгновенной, а все подозрения падут на стряпчего.

— Не падут. Я был в его клети и ничего не обнаружил, а его самого кончили сегодня — я поэтому и задержался, искали убийцу.

— И? — любопытно протянул Креслав, косясь на Храбра исподлобья единым глазом.

— Никого не поймали.

— Присматривал бы ты за Сорокой получше, — ехидно проговорил Креслав о чём-то не договаривая. — Или может мне забрать её с собой, пока ты свои затеи здесь поворачиваешь?

— Нет, она останется со мной рядом.

— Не доверяешь мне больше, — досадливо заметил Креслав. Манас молчал и лишь взглядом поволок за собой ведуна.

— Тебе стоит поторопиться, пока путь свободен. Уже светает и будет сложно уйти незамеченным.

— Раз уж я здесь, у нас с тобой отличная возможность поквитаться с Олегом. Может будет лучше, чтоб я немного задержался?! — многозначительно посмотрел на своего господина. — Ты ведь знаешь, где он спит.

— Уже поздно, а он только лёг на отдых. Ступай к себе, а за Сороку не переживай, со мной она будет в безопасности. Я не позволю никому приблизиться к ней.

— Ой ли?! — тот хмыкнул, поглядывая на стряпную избу, верно скрывая что-то одному ему известное, а потом сменил русло своей речи. — Так ты убьёшь Олега сам… на братнике?

Степняк не знал, что ответить. Непонятная борьба происходила внутри него. Тоска, обида, томление от несбыточности заветных мечтаний, злоба и саможаление: всё перемешалось внутри.

— Я хочу получше всё разузнать сам, а не то, что мне говорили с самого детства.

— Ты сомневаешься… Теперь ты понимаешь и моё промедление, — Креслав на прощание ещё раз посмотрел на изменившееся за последние годы лицо Манаса, которое стремительно теряло мягкость наружности, доставшейся ему от своей матери и принимающие другие, близкие всем урусам. — Легко убить, но трудно носить в себе мысли, что убил невиновного, всю оставшуюся жизнь.