Царствование Розы

Глава 7

КЕЙН

К тому времени, как мои сапоги коснулись почвы Сумеречного Леса, я не удивился, обнаружив рыжеватые листья и приятную прохладу в воздухе. Воздух был свежим и чистым, пахнущим дождем, пропитавшим мох, и свежей землей. Арвен бы понравилось это одеяло из рыжего, багряного и бронзового над головой — это напомнило бы ей о ее матери, ее детстве. В Янтарном деревья сбрасывают такие яркие листья круглый год.

Я вернулся как раз к последнему погожему осеннему дню, прежде чем зима укутает мой замок. Лето ускользнуло, пока я падал в бездну, заваленную снегом и непроглядной скорбью. Я успел к самому исходу поры, что воскрешала образ моей убитой…

Возьми себя в руки. Нельзя злиться на времена года.

Луфтальвор издал низкий хрюкающий звук и уставился на меня своим розовым рылом. Его глаза смягчились чем-то, что я не мог определить. Возможно, это была жалость. Я потрепал его по загривку, и, фыркнув, этот лохматый крылатый бык ринулся в небо.

Его крылья резали ослепительную синеву.

В моей груди взмыла зависть. Тоска. Острая, раскалывающая боль.

Как бы я хотел быть таким же свободным.

А под ногами хрустела гниющая листва, клочья багреца и золота, похожие на обрывки былого праздника. Солнце слепило мои уставшие глаза и жгло потрескавшиеся губы.

И… возможно, не было смысла делать еще один шаг.

Ничто не вернет Арвен. А я был чертовым эгоистичным ублюдком. Таким и всегда был. С какого хера мне были нужны эти королевства, мой отец, да и все остальное?

Я не хотел жить. Я желал быть с Арвен, и существование было лишь средством для этого. Может, свести счеты прямо здесь и сейчас, отдав свое тело на пир червям. Возможно, я обрету ее в ничто.

Но как бы ни звало меня забвение — как бы ни приросли к земле сапоги, как бы ни дрожали от измождения руки — я все же побрел к дозорным башням, еле волча непокорные ноги.

Сдаться сейчас — означало бы осквернить ее память. Осквернить ее храбрость. Ее надежду.

Стены Шэдоухолда были окружены часовыми — возвышающимися каменными башнями, которые охранялись круглосуточно, готовые в любой момент поднять тревогу против всего, что бродит в моих лесах и не должно там быть.

— Мой король?

Солдат, окликнувший меня сверху, нашел меня раньше, чем я его.

Я прищурился, вглядываясь в яркий полог леса, пока не смог разглядеть каменный бруствер и темное, исхудалое лицо, высунувшееся из него. Человек снял с головы грозный шлем и смотрел на меня с чем-то вроде благоговения.

Я выглядел настолько разбитым? Они не думали, что я вернусь?

Виню ли я их?

Протрубил рог. Громовой звук прокатился по лесу и ворвался в твердыню впереди. Когда я миновал рощицу темных, искривленных деревьев, передо мной со скрипом распахнулись кованые железные ворота. Этот скрип звучал как первые ноты песни, которую я выучил давным-давно.

За ними высился мой готический замок.

Шэдоухолд.

Все витражные окна, подсвеченные изнутри, мои знамена, шпили и каменная кладка, так тщательно выгравированные и вырезанные. Море красочных походных палаток. Крепость, которую я превратил в дом не только для себя, и для нее, но и для стольких невинных смертных и полукровок. Мужчин, женщин и детей, которые построили здесь полную, насыщенную жизнь.

Да и доля эгоизма, капля гордости не желала, чтобы они наблюдали мою жалкую походку у ворот.

Не позволяли всем этим людям, что доверили мне свою защиту, тем, кто пересек пролив со мной, бежав из Люмеры ради лучшей доли, увидеть своего короля опустошенным горем и отмороженным. В синяках, истощенным и раненными.

И вот я застыл на краю замкового обрыва, вновь скованный холодом, мои ноги отказывались нести меня ни вперед, ни назад, пока рев рога возвещал о моем возвращении.

Неподвижный, как сама смерть. Слабее, чем когда-либо.

Мужчины в казармах опустили мечи, арбалеты и окорока. Женщины и дети с яблоками и тыквами замерли при виде моего жестокого вида.

Тишина разорвала бодрящий осенний воздух.

Одно единственное глянцевое красное яблоко выпало из опрокинутой плетеной корзины и покатилось по сухой траве.

Тысячи глаз уставились на меня. Ни один человек не пошевелился, не заговорил, даже не дрогнул. Мне показалось, что они тоже затаили дыхание.

А потом, хотя я не мог понять почему, один крепкий, густобровый солдат, лишь в половине своих доспехов, опустился на колено. Одним коленом прижался к земле, шлем в руках, взгляд устремлен на меня.

Не успел я отреагировать, как два солдата рядом с ним последовали его примеру. Встали на колени, сняли шлемы. Взгляды твердые и непоколебимые.

Как могучая океанская волна, медленно нарастающая и затем обрушивающаяся вся разом — вся казарма склонилась передо мной на колени. Море мужчин, женщин, детей — солдат, знати, батраков¹⁸ — кланяющихся своему заблудшему королю, вернувшемуся домой к ним. Ради них.

И именно эта правда заставила мои ноги двинуться вниз по широкой аллее между всеми коленопреклоненными лицами. Эта правда заставила мои глаза гореть, а горло сжаться.

Арвен была мертва.

Я не ездил в Жемчужное и не пробивался домой ради нее. И, возможно, я не хотел признавать это себе — что ни один мой доблестный поступок не вернет ее — но я нашел Белого Ворона, и я убью моего отца, не ради Арвен, а ради этих людей. Они заслуживают короля, который будет сражаться за них, что бы ни случилось.

Я провел десятилетия, движимый местью. Но Арвен знала о Лазаре всего несколько месяцев и все же отдала свою жизнь в надежде защитить жителей Эвенделла. Она тоже любила этих людей. И даже если я и хотел присоединиться к ней — покончить с собой и посмотреть, смогут ли наши души снова оказаться в одном мире — я не сделаю этого. Пока нет.

Только когда я смогу отправить Лазаря в могилу вместе с собой. Я не оставлю этих невинных людей в его когтях.

Стыд должен был бы наполнить меня, когда я увидел их непоколебимые лица — я так долго сражался не за те идеалы, я не выполнил того, что задумал, покидая их, я вернулся не прежним, полным сил…

Но по моим жилам струилась непоколебимая преданность долгу, пока я шел мимо сотен преклонивших колени мужчин и женщин. Именно она вела мои одеревеневшие ноги вперед.

Мимо каждого несгибаемого взора. Мимо непреклонной решимости в их глазах.

Мой народ, ради которого я прошел весь континент до конца. Теперь я стал таким же, как они. Я познал, что значит быть уязвимым. Я понял, как отчаянно я был нужен им. И хотя я не осознавал этого, я тоже нуждался в них.

— Живой.

Уголок моего рта дрогнул в подобии улыбки, когда я обернулся на командира. Он стоял у входа в черный, как смоль, шатер среди моря коленопреклоненных. Сжатая челюсть, короткие волосы, груда черной брони, сверкающей на солнце. Его глаза цвета морской зелени были полны той же непоколебимой решимости, что и у его солдат.

Я не был уверен, что мой голос не дрогнет от сдавленности в горле, когда я сказал:

— Поверь мне хоть немного.

Гриффин кивнул, словно я не шутил, а затем он тоже опустился передо мной на колено.

— Добро пожаловать домой.

На каждом шагу по двору мышцы взвывали от боли. Мимо пикниковых покрывал, мимо корзин, заваленных урожаем. Я был изможден дорогой. Смертельно изможден, что куда противнее обычной усталости и заставляло чувствовать себя хрупким, как стекло.

Гриффин распахнул толстую дверь своего домика, и я зашел внутрь. Пару лет назад он построил это место сам, устроив его на краю замка. Он всегда терпеть не мог спать в комнатах, где каждый день хозяйничают слуги, и иметь охрану у своих покоях по ночам.

Я со стоном рухнул на стул за его кухонным столом. Мраморная столешница была пуста, если не считать солидного меча и оселка. Гриффин всегда любил уединенные занятия, где работают руки.

— Где ты пропадал, Кейн?

Хотя он был моим старейшим другом, я, вероятно, провел в его суровом домике меньше двух часов за всю жизнь. Стены были сделаны из голого, побеленного дерева. Кровать, на антресолях над нами, аккуратно застелена. Простые белые хлопковые простыни. Ни книг, ни листовой зелени, ни искусства. Никакого хлама вообще.

— Ты что, отшельник?

Гриффин проигнорировал мой вопрос, закрыл дверь и, развернув стул, уселся на него лицом ко мне — два стула. У Гриффина было всего два стула.

— Ты перестал присылать воронов неделю назад. У меня был готов отряд к выступлению на рассвете.

— Надо достать тебе еще стульев, — сказал я, поворачиваясь, чтобы осмотреться.

— Кейн, — отрезал он низким голосом. — Что случилось?

Я провел пальцем по холодному столу Гриффина, вдоль тусклого меча. Ни пылинки.

— Я нашел Белого Ворона. Он был не столько колдуном, сколько Богом Фейри.

Челюсть Гриффина напряглась.

— Какого черта.

— У меня были схожие чувства.

— И что? Он помог тебе?

— Он лишил меня лайта.

Мой командир не проявлял эмоций. Даже когда его родителей вешали у него на глазах. Но сейчас его глаза цвета морской волны буквально забурлили.

— Кейн…

— Не навсегда. — Я услышал, как он резко выдохнул от облегчения. — Если я коснусь Клинка Солнца, я перерожусь чистокровным Фейри. Я смогу занять ее место в пророчестве и убить отца.

— Очередная охота за клинком. — Гриффин вздохнул. — Почему у меня ощущение, что мы уже это проходили?

— Мы ничего и не будем делать. — Мой взгляд скользнул по его безликому серванту с стеклянными дверцами и нерастопленному камину, несмотря на осенний холод. — Я уезжаю сегодня вечером в Уиллоуридж. Я заставлю Бриар открыть для меня портал. Если, конечно, наша магически-истощенная ведьма еще не пришла в себя?

Гриффин скривился.

— Она все еще с Бриар. Прогресс не сказать чтобы блестящий… Но я не уверен. В последнее время она со мной особо не разговаривает.

Всякая охота подшутить над его проблемами с Мари угасла при виде неподдельного сожаления в его глазах.

— Почему?

— Она винит меня. И тебя. За Арвен.

Моя кровь похолодела при упоминании ее имени.

— Ты не имел никакого отношения к… тому, что случилось в тот день.

— Я сказал ей, что знал о Хемлоке. И что позволил вам уйти вдвоем. Она имеет полное право ненавидеть меня.

Вина врезалась в меня, точно кузнечный молот. Это я позволил Арвен сделать тот шаг. Я буду жалеть об этом до конца своих жалких смертных дней. Гриффин не заслуживал такой участи.

Я открыл рот, чтобы сказать ему это, но его бесстрастный взгляд дал понять, что моя жалость ему не интересна. Меняя тему, я проговорил насмешливо:

— Когда ты говоришь не блестящей…

— Никакой существенной магии, насколько мне известно.

— Прошло почти два месяца.

Челюсть Гриффина стала жесткой.

— Она напугана.

— От чего?

— Боится подвести всех, я думаю, — сказал он, уставившись на свои костяшки, побелевшие от того, что он вцепился в спинку стула.

— Что насчет отца маленькой провидицы?

Это было обещание, которое мы дали Бет, девочке, которая могла предвидеть будущее, еще в Ущелье Крэга. Спасти ее отца, Вона, из лап Янтарного, если он жив.

— Вообще-то мы нашли его. Его держали в том же лагере, куда Халден и его люди привезли Арвен, еще в Перидоте.

Снова ее имя — как осколки льда в сердце. Мои пальцы сжали край стола.

— По настоянию ее родителей мы вернули Бет в Шэдоухолд для ее же безопасности. — Его губы искривились. — Она немного…

— Да уж. Какие-нибудь видения?

— Пока ничего.

Солнце пробивалось через полукруглое окно над каменной кухней, превращая чистый мраморный стол между нами в сияющее пятно света.

— Ты же знаешь, я иду с тобой, — сказал мой командир через минуту.

— Нет, ты останешься здесь. Подготовь войска к войне на случай, если я провалюсь.

— На случай, если ты провалишься? Ты имеешь в виду, на случай, если тебя, смертного, убьют в Люмере? Так и будет.

— Приятно чувствовать такую поддержку.

— Я, блядь, не шучу, Кейн. — Мышца на челюсти Гриффина задрожала. — Тебя должны поддерживать шесть армий. Или тридцать.

Моя кровь закипела.

— У нас нет шести армий, не так ли? Если только не было вестей от Цитрина? Или от предателя?

— Ага, — сказал он, почесывая затылок. — Кое-что произошло.

Я приготовился.

— Только прекрасные новости, я уверен.

— Янтарное Королевство больше не стоит в Перидоте. Амелию восстановили в правах законной королевы. Она отстраивает заново Бухту Сирены и прислала тебе письмо, в котором говорит, что ее армия не будет сражаться на нашей стороне. Я сомневаюсь, что они вообще будут воевать.

— Она прислала чертово письмо? — Будь у меня мой лайт, я бы, возможно, уничтожил безупречную кухню Гриффина.

— Да.

— Королева Перидотовых Провинций… — я промычал себе под нос. — Эрикс в ярости? Свергнут собственной дочерью? — Я мог только представить выражение лица того самодовольного ублюдка.

— Эрикс мертв.

И без того прохладный каменный дом стал еще холоднее. Возможно, виной была моя новая, смертная природа, но я с трудом подавил озноб.

Амелия. Способна на обман, предательство, а теперь и на отцеубийство. Какую королеву получил Перидот.

— Когда наш конвой прибыл к кораблю Федрика в Сэндстоуне, чтобы отправить короля в Цитрин, как мы и планировали, Эрикс был обнаружен отравленным в глубине кареты.

— А Цитрин?

— Бродерик и Изольда думают, что мы пытались подставить Федрика за убийство Эрикса. Это…

— Нелепо, — прорычал я. — Они идиоты.

— Возможно, нам следует отплыть туда вновь. Увидеть, возымеет ли что-то мольба на коленях. Я не брезгую таким.

— Ха, — без всякого юмора сказал я.

— Стоит попробовать.

Гриффин был моим ближайшим другом с детства. Моим единственным настоящим другом последние несколько десятилетий. Мало того, он был верным, самоотверженным и надежным командиром моей армии. Он был со мной во всем. И для Арвен тоже.

И я знал, что несправедливо взваливать это на него. Я брошу его на произвол судьбы. Мало того — оставлю ему в наследство одни поражения и распавшиеся союзы. И войну, которую не выиграть. Но те люди, что сейчас преклонили колени, — все люди этого континента — нуждались в Гриффине. Они заслужили лидера с принципами и несгибаемой волей. Лидера, который делает правильный выбор.

— Ты должен выяснить. Я отправляюсь в Люмеру. Так или иначе, это будет твоя проблема, Гриффин. Когда меня не станет… я хочу, чтобы ты занял мое место на Ониксовом троне.

— Не надо. — Он вздохнул, опустив голову и потирая виски. — Не говори этого.

— Ты единственный, кому я доверяю.

Когда взгляд Гриффина встретился с моим, в нем была скорбная решимость.

Моя улыбка была слабой.

— Вот почему у тебя это отлично получится.

— А что если…

— Никаких «а что если». Я либо преуспею в поисках клинка и убью отца, что также даровало бы мне смерть, либо умру, пытаясь это сделать.

— И что…? — Гриффин громко сглотнул, малейшая тень эмоции мелькнула на его лице. — Ты говоришь, что это все?

Я уставился на каменный пол, лишь бы не встречаться с его взглядом.

— Да. Это все.