Царствование Розы

Глава 31

АРВЕН

Живот мой взбунтовался так яростно, что я была уверена — сейчас извергну наружу и редис, и вишню.

Клетка, продолговатая и тесная, не позволяла мне встать во весь рост, но и лечь было негде. Попытка свернуться калачиком, обхватив колени, привела к тому, что почти все тело онемело.

Если когда-то и существовала экзотическая птица, для которой предназначалась эта клетка или другие пустые, помятые клетки вокруг, то ее след давно простыл. Даже несколько окаменевших перышек на полу не могли рассказать мне, каких же существ держала здесь Этера.

Это не имело значения. Мне нужен был воздух.

Было поздно, и стеклянные стены вокруг потемнели, но по замшелому запаху и извивающимся, вьющимся лозам я могла понять, что нахожусь в оранжерее. Душной, удушающей оранжерее. И заброшенной, если судить по увядшим бутонам и колючим шипам. Все здесь было оплетено лианами и побуревшими листьями, которые стелились по полу, карабкались по стеклянным стенам, обвивали горшечные растения и ножки деревянных грядок. Заброшенность эту нельзя было списать на зиму — вся земля, которую я видела, была суха, как пыль, без малейших признаков влаги. Возможно, сюда никто не заглядывал годами.

Годами…

Я считала свои вдохи и выдохи, бессознательно запустив пальцы в складки блузки.

Раз, два. Раз, два.

Вдох, выдох. Вдох, выдох.

Стало только хуже. Теперь я думала только о своем дыхании — вернее, о его нехватке. А мое сердце… оно колотилось слишком часто. У меня сейчас случится сердечный приступ. Я умру от сердечного приступа, прежде чем смогу сбежать.

Нет, сказала я себе. Ты не можешь умереть от страха.

Тревога живет лишь в мыслях. Если мысли где-то еще, панике не за что зацепиться.

Сколько раз я призывала Кейна, чтобы его голос зазвучал у меня в голове и отвлек меня, когда я томилась в плену в Люмере? Сколько раз я позволяла ему флиртовать со мной или злить меня в моих мыслях, только чтобы забыть, как долго Октавия выкачивала свет из моих жил?

Я могла сделать это снова.

Три вещи. Найди и сосредоточься на трех вещах, которые ты можешь назвать, пташка. Это я могла сделать.

Первое. Давно увядший, прогорклый гранат. Закатившийся к краю пыльной керамической горшки. Высушенный, вроде как…

Проклятые Камни, я не могла думать. Не тогда, когда моя кровь бушевала в жилах с потребностью бежать или двигаться, или дышать больше, или чаще…

Нет. Нет…

Три вещи, Арвен.

Этот голос в моей голове. На этот раз мой собственный. Уговаривающий себя разжать руки и замедлить учащенное дыхание.

Что было вторым? Два мраморных горшка, оба заросшие жгучей крапивой. Я знала из моей книги Флора Эвенделла, что, несмотря на жжение, из этой крапивы можно заварить самый сладкий летний чай. Я представила свою мать и ее терпение, пока чай заваривался, а я ждала свою чашку, привстав на цыпочках.

— Какая же хворь так глубоко тебя потрясла? — прозвенел голос Этеры. Я поняла это только по певучему тону, пока мое зрение продолжало сужаться.

Слова не складывались.

Третье, третье… центре оранжереи находился неглубокий облицованный плиткой бассейн, наполовину заполненный затхлой водой, теперь уже шалфейно-зеленой от водорослей. В его центре — медный фонтан в виде женщины с чешуйчатым хвостом, давно окислившейся и теперь сливавшейся с бирюзовым оттенком воды. Я попыталась представить, как становлюсь совсем маленькой, прохожу сквозь прутья этой клетки и окунаюсь в покрытую мхом воду.

К тому времени, когда Этера, склонив ко мне свою прекрасную голову, наклонилась передо мной, я уже почти дышала. Мой пульс замедлился.

Королева была закутана в темно-багровый мех и такую же шляпу, похожую на ковыль³⁷, с двумя громадными гвардейцами позади нее. Она нахмурилась, поднеся руки к лицу.

— Дорогая, ты в порядке? У меня у самой вся душа ушла в пятки от этой затеи.

Ее эксцентричная капризность уже давно перешла от раздражающей к невыносимой. Я угрюмо уставилась на нее, все еще переводя дух.

— Сочувствую.

Она опустилась на колени.

— Я должна задать тебе вопрос, душенька, и мне нужна полная правда

— С чего бы мне делать то, что ты хочешь?

— Я не хочу тебя казнить, — сказала она, кивнув одному из своих стражников, который тоже преклонил колено, обнажив зазубренный охотничий нож. По моему позвоночнику пронесся ледяной холод. — Но у меня нет возможности пощадить тебя, если ты не ответишь

Я сглотнула, не отрывая глаз от зазубренного лезвия

Прекрасные брови Этеры поползли вверх.

— У тебя и короля уже есть дитя?

Мой шок, замешательство или и то, и другое, должно быть, были написаны у меня на лице, потому что королева вздохнула, словно одного моего выражения было достаточно для ответа.

— Как же поистине удачно.

Я тоже вздохнула.

— Да? Что ж, у нас нет детей, клянусь.

Этера кивнула.

— Да, душенька, для меня, очень удачно. Восхитительно, правда. Для тебя, боюсь, не столь великолепно.

Не успела я вскрикнуть, как стражник Этеры сжал мою блузку своей мозолистой рукой и рванул меня на себя, ударив о прутья клетки. Он занес кинжал, намереваясь вонзить его сквозь щель мне в грудь.

— Постойте! — завопила я, судорожно уползая назад затекшими членами и оставаясь на месте. — Постойте…

Мне нужно было выиграть время. Мне нужно было….

— Пожалуйста, у меня всего один вопрос!

Стражник замер, и Этера, с изящным любопытством склонив свою болезненно-прекрасную голову, взглянула на него, и сияющие волны ее волос покатились по плечу.

— Почему? — выдохнула я, пользуясь его минутной нерешительностью. — Если уж вы собираетесь убить меня, так скажите хоть это. Почему мою жизнь пощадили бы, будь у меня ребенок?

— Ну, тогда я бы уже ничего не могла с этим поделать, не так ли?

Мои мысли неслись быстрее, чем двигались губы.

— Вы убиваете меня… чтобы гарантировать, что у меня не будет ребенка от Кейна?

Этера снова ухмыльнулась, те бирюзовые глаза окружены обширными яркими белками ее глаз. Она захлопала в ладоши.

— Да, да, очень сообразительно!

Да почему, в здравом уме

Она была безумной, совершенно безумной. Не в своем уме.

Мне нужно было задержать ее. Отвлечь, пока не подоспеет помощь. Или пока мне в голову не придет что-нибудь похитрее.

И я не знала, даже когда говорила:

— Но у меня есть кое-что, что вам нужно… — сработает ли это. Позволит ли она мне вообще договорить.

Этера сузила на мне свои прекрасные глаза, длинные темные ресницы опустились.

— Ты принимаешь меня за дуру?

— Нет, Ваше Величество. Конечно нет.

Кинжал стража Этеры замер между прутьев клетки. Он наблюдал, как она раздумывала. Я была уверена, что не дышу.

В конце концов уголок ее рта дернулся вверх, и вместе с этим на ее губе и щеке возникла маленькая трещина. Расселина, словно в осадочной породе.

Я, наверное, скорчила ужасную гримасу, потому что она махнула на меня изящной рукой и сказала:

— О, тише. Поделись всем, что ты так хотела сказать. — Затем она кивнула своему гвардейцу, который вложил свой зазубренный нож в ножны, отпустив меня обратно к прутьям.

— Я не хочу сказать ничего неподобающего, но… — я позволила своим глазам скользнуть по ее лишенному ногтя пальцу и тонкой трещине на щеке. — Мне кажется, вы нездоровы, Ваше Величество. Вы знаете о силе, что мне подвластна… я могла бы помочь вам. Исцелить вас. Сделать вас снова здоровой.

Глаза Этеры расширились так, что я испугалась, не выскочат ли они сейчас из орбит. Она была из таких. Королева постучала длинным, накрашенным пальцем по своему подбородку в форме сердечка.

— Но ты была опутана лилиумом. Ты не можешь совершать никакие блага своим лайтом сейчас, не так ли?

Я сглотнула тошноту.

— Нам придется подождать, пока он не выйдет из моего организма.

Бирюзовые глаза Этеры загорелись, и я съежилась, вопреки здравому смыслу.

— И позволить тебе уничтожить мой дом вместе со мной и всеми моими дорогими созданиями внутри?

— Нет, — поклялась я. — Никогда. Если вы желаете остановить разложение, Ваше Величество, вам придется мне довериться.

Этера разглядывала меня, ее рот сжался в тугой узел.

Я заставила себя смотреть куда угодно, только не на убранный нож стража Этеры.

— Я не сторонница насилия. Я позволила вашим людям схватить себя лишь затем, чтобы освободить своих друзей. Я помогла вам положить конец той кровопролитной бойне. Я не желаю видеть ваш дом разрушенным или отнимать вашу жизнь. Я просто хочу спасти свою.

— Очень хорошо, — сказала она в конце концов, поднимаясь. — Я вернусь проверить тебя завтра утром.

И затем она удалилась в вихре меха и волос цвета вина. Я полностью выдохнула.

В оранжерее было холодно, и я знала, что наступающая ночь принесет лишь новую порцию снега на стеклянную крышу. Я обхватила себя руками как могла в неудобной позе, пытаясь не дрожать.

В этой удушающей темноте я могла разглядеть лишь паутину и побуревшие засохшие лозы, что карабкались по стеклу и стелились по пыльному полу. И я не могла сосредоточиться. Мой разум вновь и вновь возвращался к одному: почему Этера хочет помешать тому, чтобы у Кейна и меня родился ребенок…

Прежде чем мне в голову пришла хоть одна сколь-нибудь стоящая теория, стеклянная дверь с скрипом отворилась. Вошла служанка в розовом, неся миску с чем-то мясным и теплым и кружку горячего питья, из которой в холодный воздух оранжереи клубился пар.

Служанка опустилась на колени и ловко просунула ужин между прутьев клетки. Но прежде чем я успела принять из ее рук миску и кружку, из-за дверей оранжереи донесся шум.

Мои глаза взметнулись вверх.

Выражение лица служанки исказилось от самого что ни на есть настоящего страха, в то время как крики и грохот дверей нарастали где-то снаружи. Она бросила на меня последний испуганный взгляд и бросилась прочь, расплескав горячий суп по полу оранжереи.

Она не просто побежала — она помчалась к дверям сломя голову, и звук ее шагов по полу отдавался в моих окоченевших костях. В своей спешке она распахнула стеклянную дверь настежь, и меня окатило порывом снежного ночного ветра. Ветер заставил мои зубы стучать, пока она бросала меня в замерзающей оранжерее, в которую, похоже, уже ворвалось насилие.

И я не могла ничего поделать, кроме как сидеть и слушать, как крики приближаются. Возгласы королевы пронзали воздух, смешиваясь с низким рыком кого-то… не Кейна. Незнакомого голоса.

Еще больше визга…

Я вцепилась в проволоку клетки. Не будь во мне лилиума, я бы смогла разорвать эти железные прутья и выскользнуть наружу. Но вместо этого я разбила упавшую кружку о твердый пол и сжала в руке осколок, словно кинжал.

— Мы здесь еще не закончили! — донесся дрожащий голос Этеры прямо от входа в оранжерею.

Стеклянные двери распахнулись, и моя кровь…

Поразительный, леденящий мужчина, стоявший передо мной, превратил мою кровь в лед.

Бледная, почти прозрачная кожа, будто он избегал любого солнечного света, седые волосы, пронзительное выражение на изысканном, точеном лице — все это соответствовало ожидаемой красоте Фейри-мужчин. Но именно светящиеся, зловещие глаза цвета запекшейся крови вырвали у меня из груди последний вздох. Их острая, пронзительная сосредоточенность. Их жажда.

Александр Хейл. Я знала это каждой клеткой своего тела.

И, зная то, что я знала о Хемоличе, он чувствовал, как леденящее ощущение от его вида бежит по моим венам. Легкий, изящный взлет его темной брови говорил мне об этом.

Он был как гончий пес. Он чуял мой страх.

— Ты, должно быть, Арвен.

— Где Кейн?

Не удостоив меня ответом, он шагнул к моей клетке и одним угрожающим движением пальца щелкнул железную защелку.

Когда я немедленно не выскочила наружу, Кровавый Фейри нахмурил брови.

— Я не кусаюсь.

Я не рассмеялась. Он тоже.

В конце концов я выбралась из клетки с грацией долговязого новорожденного ягненка. Пока я вставала на ноги, он уже вышел.

Ночь поглотила дворцовый сад темнотой, и несколько мермагических фонарей, украшавших арки и фонтаны, отбрасывали на лезвия травы и комья инея призрачное голубое сияние.

Вместо ожидаемых тел павших солдат Розы я увидела лишь нетронутый свежий снег. Я слышала крики, но предположила, что Александр перебил всех по своему приходу.

Мои сапоги хрустели по снегу, пока я пыталась поспевать за длинными ногами Кровавого Фейри. Как бы ужасен он ни был, он был высок, строен и изящен, а рядом с ним я чувствовала себя суетливой крысой. Слабость во всем теле лишь усугубляла это ощущение.

— Почему Кейн не пришел освободить меня?

Он ничего не сказал, и мое сердце ударилось в ребра.

— Где он?

Александр не обернулся на мой вопрос, хотя и произнес:

— Я сказал ему ждать снаружи.

— И он подчинился?

У позолоченной арки, оплетенной снежными лозами, Хемолич наконец обернулся ко мне. Его кроваво-красные глаза пылали.

— Я был должен твоему королю долг. Он потребовал долг. Но с условием, что все будет по-моему.

Кейн обратился за помощью к Александру, чтобы освободить меня. Кроме своего отца, я не знала никого, кого Кейн презирал бы так же сильно, как этого ледяного человека передо мной. В моей груди теплой искоркой вспыхнула благодарность.

В конце садовой дорожки Александр одной рукой распахнул тяжелую дворцовую дверь, и я ринулась за ним внутрь, пока она не захлопнулась у меня перед носом. Длинный коридор был пуст, и из соседних комнат не доносилось ни единого звука. Зловещая тишина делала акварельные обои и позолоченные молдинги зловещими, а купидончики на картинах казались призраками, наблюдающими за нами.

Дворец был пуст? Он что, убил всех внутри? Знают ли люди Этеры, что меня освободили, или они бросятся за мной в погоню, как только обнаружат пустую клетку? Я все еще была слишком слаба, чтобы защищаться практически от кого бы то ни было, даже от смертных солдат.

По крайней мере, сейчас у меня был мейт-волосый телохранитель-Хемолич. Что бы он ни сделал — или не сделал, судя по отсутствию крови или тел — я была благодарна.

— Спасибо за…

— Не надо. — Голос Александра прозвучал тихо, пока он шел по следующему коридору, засунув руки в карманы.

— Почему я не могу поблагодарить тебя за твою доброту?

— Во мне нет доброты. — Каждое слово давалось ему с видимым усилием, будто он сдерживал порыв вцепиться мне в горло. Я сглотнула — звук вышел громким. Ноздри Александра трепетно расширились.

— Кейн был отравлен лилиумом, когда нашел тебя, — продолжила я, пока мы сворачивали в новый коридор, с потолка которого низко свисали хрустальные люстры. Мне приходилось пригибаться, пропуская их сверкающие гирлянды. — Ты мог убить его, но не стал. Разве это не доброта? Или милосердие, по крайней мере?

Александр не удостоил меня ответом, уверенно прокладывая путь, будто он прекрасно знаком с дворцом, сворачивая в нужные коридоры и бесшумно приоткрывая двери. Его взгляд упорно избегал моих глаз, руки так и не покидали карманов, а вокруг не было видно ни стражи, ни прислуги.

— Они все мертвы?

Его кадык дернулся, хотя он не ответил мне. Я побледнела, сожалея о вопросе.

— Попрятались, — его голос прозвучал ядовито, в то время как он плечом распахивал дверь в парадный зал. — Словно перепуганные мыши.

Большой зал был смежен с гостиной, и в нем зияло то самое разбитое окно, впускающее в покои леденящий воздух ночи. Исполинский золотой вяз с его бесценными ветвями все так же торчал из проломленного стекла, наполовину вывалившись из ныне пустой арочной рамы.

Хотя слуги, судя по всему, пытались навести порядок, повсюду еще валялись отдельные книги, осколки стекла, а на полу застыли бурые подтеки крови. Я разглядела брошенные влажные тряпки и ведра с замутненной мыльной водой — все это было разбросано впопыхах, словно все уборщики разом бросили работу и бежали.

Мой взгляд метнулся к Александру — его кроваво-красные глаза были пристально устремлены на меня. Я и не заметила, что остановилась.

— Ты пугаешь их.

Его глаза горели.

— Я пугаю и тебя тоже.

Я сглотнула с трудом.

— Нет, это не так.

Его ноздри дрогнули, словно он учуял запах. Затем он безжалостно склонил голову набок.

— Она лжет.

— Ладно. — Я резко вдохнула, возобновляя нашу ходьбу. Возможно, это был мой единственный шанс на честный разговор с этим человеком, в котором столько ярости и одновременно столько силы. Кто был нам нужен, если мы хотели выиграть эту войну. — Ты пугаешь меня, да. Но мне тебя тоже жаль. Я… я тебя понимаю. — Его челюсть напряглась, и я вздрогнула, неприятная реакция на его суровость. — Ты страдал. Вот что я имею в виду. Ты…

— С тонкостью намеков у тебя плохо, чистокровка. Мои люди больше не станут орудием. Будет мудро оставить остальные свои докучливые мысли при себе.

Но я не могла. Не тогда, когда у меня еще оставалась надежда. Призрачный шанс, что…

— Разве ты не видишь? Если Лазарь победит, они…

— Не спорь со мной, — прошипел Александр, делая шаг ко мне с явным намерением. Я отпрянула так резко, что прижалась к масляной картине, чувствуя запах свежего лака.

Но он лишь убрал руки обратно в карманы и продолжил путь к фойе. Я перевела дух и тщетно пыталась унять бешеный стук сердца, пока мы шли мимо декоративных арок и роскошной пастельной мебели в напряженной тишине.

Наконец мы добрались до входа в замок. Там стоял единственный стражник — первый, кого мы встретили во дворце за всю ночь.

— Я действительно это имела в виду, — прошептала я так тихо, что сама не была уверена, прозвучали ли слова вслух. — Что ни ты, ни твой народ не заслужили тех страданий, что выпали на вашу долю. И мне жаль. Будете вы сражаться с нами или нет.

— А разве ты не презираешь меня? На моих руках кровь семьи твоего короля.

— Я должна верить, что в каждом есть частичка света. Даже в тех, кто кажется абсолютной тьмой.

— Должна? — спросил он с недоверием.

Презрительно это было или просто надменно, мне было все равно. Я так же кивнула ему.

— Иначе я не смогу жить в этом мире. Из всей этой жестокости должно родиться сострадание, иначе я просто не вижу пути вперед. Какой тогда смысл во всем этом?

Александр ничего не ответил, его взгляд был пустым, пока он шел дальше.

Стражник Розы выпрямился и с гримасой распахнул для нас массивные белые золоченые двери. Прохладный ветерок коснулся моего лица. Там, в оживленном центре города, за воротами дворца, стояли Кейн, Мари и Гриффин.

Прежде чем я успела броситься вниз по отполированным ступеням к ним, гвардеец Розы плюнул в Александра, пробормотав:

— Мерзский ебаный змей.

Я замерла — готовая к драке, потрошению… чему бы то ни было, что непредсказуемые, жестокие Хемоличи вроде Александра делают, когда их так оскорбляют…

Но он, лишь щелкая каблуками, спустился по ступеням мимо меня, все так же держа руки в карманах, его холодные красные глаза были устремлены на падающий снег.