Царствование Розы

Глава 11

КЕЙН

Спустя полвека возвращение на Солярис напомнило мне визит в свою детскую школу, но уже взрослым. Я чувствовал уют и что-то до боли знакомое — мои ноги помнили брусчатку города за стенами лучше, чем они когда-либо запомнят Шэдоухолд. Я ведь вырос здесь. Сыграл первую партию в шахматы с братом под тем козырьком у шумного магазина игрушек. Сломал свою первую кость, взбираясь по тем до сих пор неровным ступеням к южной башне — стражника, позволившего мне такую свободу, выпороли на следующее утро в центре города, пока его спина не облезла, как поздний летний персик.

Но эти улицы лишь твердили мне, что того мальчика во мне больше нет. Я мог путешествовать куда угодно — хоть на вершины Жемчужных Гор, хоть на дно Минерального Моря — но вернуться домой было некуда. Ни к стенам моего детства, ни к жизни в Шэдоухолде. Я был кочевником без пристанища, и мне все еще было что терять.

Подумай о светлой стороне, сказал я себе. Ты скоро умрешь.

И это была чистая правда. Скоро я спасу мир от чудовища, коим был мой отец своего отца, и в этом обрету свой дом. Мой гроб станет прихожей. Надгробный холм — камином. А черви — кровлей.

Меня вырвало из мрачных фантазий медное бренчание и фальшивые переборы оркестра. Я запрокинул голову, глядя на возвышавшийся дворец, мигавший алым светом, в котором мелькали тени ликующих людей.

Он праздновал. Устраивал бал или что-то в этом роде.

Вид отца, испытывающего радость, должен был заставить моего внутреннего дракона ощетиниться. Но голые гребни на спине лишь подчеркивали, как я непростительно плохо подготовился для проникновения за эти стены.

Я приблизился, и вход во дворец открылся взгляду. Я едва различал праздных гостей, сновавших в суматохе веселья в затейливых масках.

Солнцестояние Люмеры. Я отсутствовал так долго, что забыл о дне, который когда-то был моим любимым в году. Новые воспоминания о Йейле и Гриффине, нам еще не было и десяти — мы наотрез отказывались наряжаться кем-либо, кроме доблестных стражников. Мы спорили с матерью, которая вручную мастерила для нас с братом великолепные маски из тонкой кожи и настоящей львиной шерсти, чтобы превратить нас в декоративных, царственных зверей.

Это было даже кстати.

Смертный во дворце Соляриса, охотящийся за Клинком Солнца? Целая неделя в Жемчужных горах, проведенная в пути по пухлым, шелковистым облакам и бесконечным снегам, не подарила мне ни одной разумной идеи о том, как осуществить это и не умереть. Причем мгновенно.

Но маскарад был даром богов. Возможно, буквально — мне никогда не узнать.

Оказавшись внутри, раздобыть маску не составило бы большого труда. Зная Солнцестояние, трезвых гостей там было бы меньше, чем я могу пересчитать по пальцам двух рук. Главной же проблемой было проскользнуть внутрь в принципе.

Присев за стоящей каретой, я оценил вход во дворец.

Ряд за рядом тянулись ворота цвета кости с ажурной красно-черной росписью. Толпы облаченных в серебро стражников Фейри толклись между каждым слоем. И за ними, глубоко в сердце крепостных стен, я знал, что каждого приглашенного сверяют с длинным свитком, на лице которого было нацарапано как минимум тысяча имен. Скопление толстых серебряных доспехов будет следить и за этим.

Возможно… возможно, мне и вовсе не понадобится маска.

Те серебряные доспехи Фейри — тщательно подогнанные под каждого стражника, скрывающие все, кроме их лиц под красным забралом²² — были не менее надежной маской, чем любая личина или костюм. Один на один я не мог бы одолеть солдата-Фейри в моей новой смертной оболочке, но при наличии доли творчества и фактора внезапности на моей стороне… у меня был бы хоть какой-то шанс.

Но добраться до одного из стражников у главного входа было нереально.

Я поспешил от шумных ворот к задней части дворца. Мимо повозок, продающих маски монстров, драконов и экзотических птиц — я подавил ничтожную боль, что шевельнулась в моей груди при виде крыльев и чешуи — и через вымощенные булыжником переулки, где высоко между зданиями были развешаны декоративные гирлянды из лайта Фейри.

Охраны там было бы меньше, и пришлось бы иметь дело с меньшим числом стражников. А еще у меня были сады — высокие кусты и ровные газоны — в качестве слабого, но все-таки укрытия.

Я не показывал лица, прячась в складках плаща. Я понимал, что это лишняя предосторожность — вряд ли какой-нибудь простой горожанин узнал бы меня после стольких лет. Даже если бы и узнал, любой решил бы, что низвергнутый принц должен быть безумцем, чтобы вернуться в Солярис без армии, да еще и в человеческом обличье. Все подумали бы, что им просто померещилось — никто не может быть настолько глуп, верно?

А вот и нет. Ошибаетесь.

Моя глупость не знала границ.

Сухие, подстриженные сады, окружавшие черный вход, примыкали к богатым районам Соляриса, обступившим городские стены. Те, что ближе всего ко дворцу, были самыми заметно величественными и статными. Если бы мне пришлось убегать от солдат Фейри — или пытаться — у меня был бы шанс спрятаться в каком-нибудь дворянском дворике или высоком агатовом дверном проеме.

Я скользнул за ровную подстриженную изгородь. Здесь, сзади, сады и дворцовый комплекс разделяли лишь одни ворота с копейными навершиями. Сердце начало колотиться чаще. Я извлек меч из ножен и просунул его под мышкой, пропустив лезвие сквозь ткань туники. Со стороны это выглядело как настоящее колотое ранение. А темная ткань моей одежды скрывала, есть ли кровь. Я натянул капюшон.

Став на колени на колючую траву, я глотнул влажного воздуха Соляриса.

— Помогите, — выдохнул я, выползая из-за изгороди на открытый вид замка. Двигаясь в сторону пригородных, галечных улиц, я извился назад за другой ряд низких, высохших кустов. Я скользил по грязи, осторожно, чтобы не проткнуть заправленный клинок прямо через мою грудную клетку. — Боги милостивые!

Я пополз еще медленнее. Затем я хрипло выдавил еще одну невнятную мольбу.

В нескольких футах от меня раздались шаги. Торопливые, но без особой спешки.

— Сэр, это владения короны.

В висках застучала победная кровь. Я ответил стоном, не показывая лица. Стражник вздохнул и, присев, наклонился осмотреть мою смертельную рану.

— Что с вами случилось?

Я напал на него одним быстрым движением.

Мой плащ послужил отличной петлей, туго обернувшейся вокруг шеи бьющегося в конвульсиях солдата — одновременно сковывая его и заглушая крики. Я с хрипом поднялся на колени, сжимаемое судорогой сердце готово было выпрыгнуть из груди, и откатился вместе с ним за ближайшую высокую изгородь. Нависая над ним, я затягивал ткань все туже и туже. Его лицо — круглое, обмякшее от шока и нехватки воздуха — приобретало ужасающий лиловый оттенок. Мускулы горели огнем, со лба капал пот. Солдат царапал меня, вырывая ногтями целые клочья кожи с шеи и щеки. Боль едва доходила до моего сознания.

Показалось, что прошла целая вечность. Он хрипел и давился. Я думал лишь о том, что его серебряный шлем теперь мне еще нужнее — все лицо в царапинах.

— Пожалуйста, — прохрипел он, почти не слышно. — Просто позвольте мне…

Смерть унесла с собой его последние слова.

Вот это вечеринка.

Бодрая мелодия оглушала меня, ритм барабанов отдавался в груди ровным сердцебиением. Женщины, одетые как произведения искусства, танцевали с безудержной страстью, а мужчины, пьяные и слюнявые, увивались вокруг них. Воздух был напоен ароматом жареной птицы и горячего рома с маслом. Я пробирался сквозь толпу к банкетному столу и по пути стащил у слуги полный бокал багряного березового вина.

Воспоминание о шоколадных волосах и бездонных глазах Арвен всплыло в моем сознании. Я чуть приподнял бокал и сделал большой глоток крепкого напитка.

Это была прекрасная ночь для смерти.

Если я и мог похвалить отца за что-то, так это за его прозорливость. Этот человек всегда был на шесть шагов впереди меня. Впереди всех. Разумеется, как только он понял, что клинок нельзя уничтожить, он приставил к нему круглосуточную охрану. Вероятно, самых свирепых существ, известных человечеству.

А это означало, что клинок находится в одной из пещер.

Чудовища, которых Лазарь заковал в цепи под этими полами… они заставляли мои кошмары выглядеть как снотворное. на их фоне мои кошмары казались безобидными сновидениями. Подземелья, где они сидели, были единственными катакомбами, куда мы с Гриффином так и не полезли. Даже в моменты самого отчаянного бунтарства… или самого сильного опьянения.

Лучший путь к логовищам лежал мимо возвышенного банкетного стола на украшенном помосте, через замковые кухни и вниз в…

— Дорогие гости.

Многослойные юбки, тяжелые, как промокшие тряпки, замедлили свой вихрь вокруг меня. Лакированные туфли замерли на полпути. Желчь подступила к горлу.

Я не слышал голоса отца со времен событий в Бухте Сирены.

Голова закружилась от внезапно нахлынувших ярких воспоминаний о криках Ли и Арвен. О песке, который пропитался кровью. О лязге металла, заглушаемом затихающими аккордами оркестра. Я опустил подбородок и ускорил шаг, пробираясь сквозь толпу, сердце колотилось. Серебряный шлем скрывал мое лицо, я знал это, но он и раньше умел вычленять мои мысли из толпы. Хотя в юности я научился успокаивать разум в его присутствии, я не смел даже взглянуть на тот помост, рискуя позволить эмоциям взять верх.

— Какое триумфальное празднование в честь нашего щедрого урожая, — объявил Лазарь.

Толпа пьяных знатных Фейри возрадовалась.

Крысиные мозги. Проклятые идиоты, все до одного. Как они могли вестись на его манипулятивную болтовню?

Я уставился в потертый клетчатый пол главного зала. Осталось каких-то десять футов. Может, двенадцать. Я мог проскользнуть на кухню, пока он обращается к подданным. Добраться до логова чудовищ за несколько минут, если буду действовать быстро.

Я ускорил шаг, пробираясь мимо пышногрудых женщин и толстобрюхих мужчин, которые уплетали еды столько, что хватило бы накормить все голодающее королевство. Каждый слишком резкий шаг, привлекавший недоуменные взгляды гостей, заставлял меня сбавлять темп, пока мои ноги не стали двигаться скованно, словно я пробирался сквозь болото.

Пять футов.

— Я не мог бы и придумать ночь лучше, чтобы возвестить о величайшем союзе, который когда-либо видело наше царство…

Я уже различал масляные лампы, освещавшие коридор, ведущий на кухни. Повара, слуги и мойщики, суетящиеся, как куры, чтобы доставить каждую закуску и напиток толпе. Я увернулся от одного такого спешащего официанта, поддерживая его поднос с пустыми бокалами и пробормотав:

— Простите.

— Я представляю вам, — продолжал мой отец, — прекрасную последнюю чистокровную Фейри, которая согласилась стать моей королевой.

От этих слов я застыл на месте, уставившись в коридор, а кровь в жилах заледенела.

Моей первой мыслью было, что мой отец лжет своему народу. Он делал это раньше. Бесчисленное количество раз. Он был из тех правителей — из тех людей — кто сказал бы подданным что угодно, лишь бы это служило его целям. Он сказал бы им всем перерезать глотки, если бы это принесло ему больше лайта, больше власти, больше богатств… Неужели он не гнушался нарядить какую-нибудь неопытную девушку Фейри и представить ее своему двору в качестве пойманной чистокровной Фейри?

За доли секунды пронеслась другая, куда более ужасная мысль: Он выставит на показ Арвен для них. Ее разлагающийся, пронзенный труп. Его толпа будет ликовать, пока он…

Нет.

Меня тошнило. Больной, извращенный, порочный — подобное варварство могло родиться лишь в моем сознании, а не в реальности. Он бы не… даже он не смог бы…

Пока замаскированные гости вокруг меня разразились оглушительными аплодисментами, и болезненное любопытство взяло верх, я поднял голову к банкетному столу.

Рядом с моим отцом стояла женщина в золотых одеждах и замысловатой маске в тон.

Это не она. Не терзай себя. Это не она.

Но… эти вьющиеся каштановые волосы, ниспадающие на спину, мягкий контур челюсти, полные, тревожные губы… все так похоже. Она стояла там, затянутая в уродливое золотое одеяние, облегавшее ее бедра и худые руки, выставлявшее грудь напоказ, словно угощение для сластолюбцев. Ее милые раскрасневшиеся щеки. Длинная изящная шея. Грудь, вздымающаяся…

Все во мне замерло.

Никакая маска — даже та роскошная позолоченная, что скрывала половину ее нежного лица — не могла скрыть от меня те теплые оливковые глаза.

Жива. Она была жива.

Там, где бушевало опустошение, — все исчезло в одно мгновение. В глазах помутнело от слез. Колени подкосились, я едва устоял. Это было наяву?

Я окинул взглядом потные, сияющие лица, гротескные горы еды и бочки со спиртным. Я был здесь. В Солярисе. И она тоже.

Арвен — моя Арвен — была жива.

Даже с Белым Вороном я никогда не позволял себе надеяться. Но я сомневался, что женщина, на которую я смотрел сейчас, когда-либо сдавалась. Одна эта мысль — о том, как она могла бы рассказывать о днях, проведенных в твердой вере, что я приду за ней, ее нежная рука в моей, пока она говорит, — едва не заставила меня вновь опуститься на колени.

Но я устоял, не отрываясь от ее затемненных глаз, в которых, когда она смотрела на ревущую толпу, читалось лишь отвращение.

— В честь нашего священного Солнцестояния, — сказал мой отец рядом с ней, — мы даем священную клятву произвести на свет наследников, достойных этого дворца.

Его слова швырнули меня обратно на эту плоскость. В эту реальность… наследники.

Толпа, все еще вопящая от восторга, зашумела еще громче, когда Лазарь приблизился к ней.

— Истинных наследников Фейри, которые восстановят эту великую страну. Наследников, что вернут больше лайта, самого мощного лайта, обратно в ее почву. И мы начнем нашу задачу…

Арвен вздрогнула, когда он потянулся к ней. Погладил ее щеку. Ее шею. Ее руку.

Я впился носками в пол, сдерживая порыв броситься на него. Встать между ней и его проклятыми руками. Он трогал ее своими гребаными руками.

Лазарь ухмыльнулся, с фамильярностью обхватив ее зад перед обезумевшей аудиторией.

— Сегодня ночью, — пообещал он.

Нет… нет.

Церемония жатвы²³.

Вот почему он облачил ее в тот мерзкий, унизительный наряд. Почему лапал ее перед всем своим двором.

Я прошел мимо визжащей женщины в маске гуля, когда Лазарь схватил лицо Арвен одной рукой. Не нежно. Не как прикосновение между королем и его королевой. А со злобой. Так сильно, что я видел, как втянулись щеки под его пальцами, видел, как она отшатнулась от его прикосновения и попыталась вырваться. Но он был сильнее и рванул ее к себе.

Я уже несся сквозь хрюкающую, визжащую толпу, когда он прильнул губами к ее.

Желудок свело судорогой, и я застыл.

Мои глаза были прикованы к зрелищу, которое я не мог вынести.

Он целовал ее. Это был мерзкий, злобный поцелуй. Предвестие того насилия, что должно было случиться.

Арвен изворачивалась. Пыталась увернутся от этого вторжения.

А больные, подхалимские придворные вокруг меня все еще ликовали, словно наблюдая за гармоничным союзом.

Я уничтожу его. Я должен. И если бы мог, я бы убил и каждого члена его двора тоже. Медленно. И с упоительным удовольствием.

Лазарь отпустил Арвен и жестом призвал толпу утихнуть. Без их улюлюканья и хлопков я слышал только бешеный стук сердца и свое сдавленное дыхание.

Но сначала я должен был действовать разумно. Ради нее мне нужно было укротить свои необузданные и импульсивные порывы — по крайней мере, на какое-то время.

Арвен была жива. Она пережила падение. Пережила то, как ее пронзили насквозь. И мало того, что жива — она, наверное, все эти месяцы провела здесь. В Солярисе. С моим отцом. В качестве его невесты. Он, наверное, избивал ее. Вытягивал из нее лайт. Творил с ней… такое, что словами не передать.

И я не смогу спасти Арвен, не смогу содрать шкуру с моего отца и заставлять его есть ее, пока она отрастает снова, тысячу лет подряд, — пока сам не стану чистокровным. Если я сейчас брошусь к тому помосту, меня убьют в ту же секунду.

И тогда он проведет церемонию оплодотворения перед всем своим банкетом знати без происшествий. Архаичная практика, совершаемая в полночь каждого Солнцестояния Люмеры. Та, в которую мой отец и его двор верили, что она поможет ему зачать чистокровного наследника, на которого он всегда надеялся.

Все эти мужчины и женщины, наблюдающие в почтительном молчании, как он будет брать ее…

Я не мог… не позволю этому случиться.

Я перевел взгляд с Арвен, сидевшей теперь за столом и смотревшей на свою тарелку с павлином, и рванул с невиданной скоростью. Не к трону, не к пещерам, а к своей единственной надежде успеть к Арвен раньше отца.