тея
Утреннее солнце ласково светило нам с Шепом в спины, пока мы шли к The Mix Up. Его пальцы были переплетены с моими, как будто мы так ходили каждый день последние десять лет. Все ощущалось так естественно. Что-то изменилось прошлой ночью.
Шеп больше не сдерживал себя со мной. И хотя я не была уверена, что он когда-нибудь перестанет относиться ко мне как к чему-то хрупкому, теперь я понимала, что он делает это не потому, что сомневается в моей силе, а потому, что я дорога ему.
Мы замедлили шаг у входа в пекарню, и я обернулась к Шепу.
— Знаешь, тебе не обязательно было меня подвозить.
Он одной рукой убрал с моего лица прядь волос, не отпуская при этом мою ладонь.
— Я хотел. Я возьму любое время, что могу провести с тобой. Я в этом смысле эгоист.
Я улыбнулась ему так широко, что наверняка сияла вся, но мне было все равно.
— А мне нравится твой эгоизм.
Голос Шепа стал низким:
— Точно так же, как мне нравится твоя жадность.
Мое тело вспыхнуло изнутри — воспоминания о прошлой ночи хлынули, как волна.
— Вот этот румянец... Сводит меня с ума, Колючка. Я хочу провести по нему языком, — пробормотал он и наклонился ко мне, целуя долго и медленно, как будто у нас было целое море времени.
Позади раздался радостный возглас, мы оба вздрогнули и отпрянули друг от друга. Я обернулась и увидела Лолли, танцующую в нашу сторону, с поднятыми руками, браслеты звенели на ее запястьях.
— Я так и знала! — завопила она. — Наконец-то ты нашел себе кого-то, кто вернул тебя к жизни, Шеп!
— Лолли, — предупредил он.
— Не порть мне веселье. Разве бабушка не может порадоваться, что ее внук получает все, что надо? — Она повернулась ко мне и подмигнула: — Самые скромные джентльмены всегда самые умелые в постели.
— Лолли! — выкрикнули мы хором.
Я уткнулась лицом в грудь Шепа, задыхаясь от смеха.
— Границы, — прорычал он.
Лолли фыркнула:
— Надеюсь, ты не такой зажатый в спальне.
— Я не хочу это обсуждать, — отрезал он.
— Перестань быть занудой. Секс — это нормально. Нечего стыдиться.
— Я и не стыжусь. Я просто не хочу обсуждать это со своей бабушкой. И уж точно не перед своей девушкой.
Я отстранилась, уголки моих губ поползли вверх:
— Девушкой, да?
Щеки Шепа тронули легкий румянец.
— Очень надеюсь на это.
Лолли цокнула языком:
— Вы даже не обсудили отношения? Я думала, я тебя лучше воспитала, Шепард Колсон. Нельзя упускать хорошую девушку.
Шеп нахмурился:
— Обсудили?
Лолли громко вздохнула:
— Определили отношения. Подключайся уже к реальности.
Шеп только покачал головой и посмотрел на меня с насмешкой:
— Я бы извинился, но такое будет происходить постоянно, так что смысла в этом нет.
Один уголок моих губ дернулся вверх:
— А мне, знаешь ли, нравятся твои извинения.
Шеп зарычал, понизив голос:
— Если ты сейчас возбудишь меня при бабушке, ты потом за это заплатишь.
Я сдержала смех:
— Обещания, обещания.
Лолли захлопала в ладоши и визгнула:
— Обожаю вас!
Шеп вздохнул:
— А ты-то что так рано здесь делаешь? Ты же никогда не встаешь раньше восьми.
Она весело улыбнулась:
— У меня сегодня съезд Любителей Дьявольского Салата в Роксбери. Я продаю свои специальные кулинарные книги.
Я нахмурилась:
— Дьявольского Салата?
— Она имеет в виду травку, — пробормотал Шеп. — Она едет на конвенцию по марихуане. Господи.
Лолли зыркнула на внука:
— Прям как Трейс. Думает, что меня увезут в багажнике наркокартеля. Я просто продаю кулинарные книги.
— С рецептами с травкой, — добавил Шеп.
Она фыркнула, отряхивая воображаемые крошки с своего воздушного платья:
— Надо давать людям то, чего они хотят. У меня лучший рецепт брауни в трех округах.
Шеп глянул на меня:
— Когда будешь у нас на ужине, и Лолли предложит тебе выпечку — просто откажись.
— Ты совсем не веселый, — пожаловалась Лолли. — Знаешь, у меня есть новый сорт, говорят, он сильно усиливает возбуждение. Могу принести вам...
— Лолли!
Я протирала тряпкой один из множества пустых столиков, но с утра у нас уже была предвыходная суматоха. Если это хоть какой-то намек на то, что нас ждет, — нас накроет с головой.
Над дверью звякнул колокольчик, и я подняла взгляд — в пекарню вбежал Лука.
— Ти-Ти! Смотри, что я сделал! Это такая офигенская штука!
Этот восторженный, типично мальчишеский тон вызвал у меня улыбку.
— Покажи-ка.
— Это настоящая модель ледовой арены. Прямо как у Seattle Sparks. Теперь я смогу заучивать комбинации и все такое, — сказал Лука, поднимая макет, чтобы я могла рассмотреть его получше.
Саттон, переходя через зал, рассмеялась. Ее светлые волосы разметались по плечам. В руках у нее были пакеты, стопка писем и целый ворох детской одежды — Лука, видимо, скидывал с себя вещи весь день.
— Его вожатая в лагере сжалилась и сделала урок труда по теме хоккея — специально для него.
— Она меня понимает, — серьезно кивнул Лука. — Она знает, что я буду самым крутым тафгаем, прям как Жнец. Так что надо начинать уже сейчас.
Саттон сморщила нос:
— Очень надеюсь, что у тебя будет кличка получше, когда начнешь играть.
— Маааам, «Жнец» — это самая крутая кличка в лиге!
Саттон посмотрела на меня с притворной тоской:
— Когда-то я была крутой, но, видимо, мое сияние уже померкло.
— Ты снова станешь крутой, если захочешь научиться кататься на коньках. Тогда мы сможем тренироваться вместе, — предложил Лука с искренним энтузиазмом.
Уголки моих губ дрогнули:
— Я придумала тебе прозвище. Злобная Пекарша.
Саттон рассмеялась:
— Звучит звонко.
Лука поставил свою модель на стойку и принялся танцевать по пекарне, энергично виляя бедрами:
— Злобная Пекарша! Злобная Пекарша!
— Все, ты натворила дел, — простонала Саттон.
— Мы можем напечатать футболки, — усмехнулась я.
Она поставила свои пакеты на прилавок и начала разбирать почту, в то время как Лука юркнул за стойку — наверняка в поисках кексов.
— Ой, я забыла. В этой стопке было что-то для тебя.
Я напряглась. Мне никто не писал. Кроме Никки. И она всегда присылала письма на мой абонентский ящик в соседнем городке.
Горло тут же пересохло, когда я протянула руку за конвертом, который держала Саттон. Почерк был угловатый, без всяких зацепок — как будто специально, чтобы невозможно было определить, кто отправил. Где-то на краю сознания я слышала, как Саттон рассказывает о своих планах на выходные с Лукой, но я уже не могла сосредоточиться ни на чем, кроме письма.
Пальцы дрожали, когда я вскрыла конверт. Внутри оказался лист компьютерной бумаги. На нем — фотография. Моя. Снятая издалека, зернистая, но я узнала одежду, в которой была вчера, когда шла в The Mix Up.
Наверху страницы, размашисто, было выведено красными буквами: ШЛЮХА. Но дальше — только хуже.
Некоторые части моего тела были обведены. Рядом с ногами написано ЖИРНАЯ. Лицо — УРОДКА. Грудь — ШЛЮХА.
И все это звучало в точности как Брэндан.