Развод. Испеку себе любовь

2. За два месяца до…

Снег за окном кружился большими, ленивыми хлопьями, застилая серый московский пейзаж мягким белым одеялом. В их просторной кухне пахло корицей, мандаринами и ёлкой, которую уже давненько нужно было разобрать и убрать в кладовку. Аля, закутавшись в огромный кашемировый плед, допивала третью чашку кофе, пытаясь закончить отчёт. Сонечка, сидя на полу, с упоением собирала замок из конструктора, нашептывая сказочные диалоги его обитателям.

Але казалось, что дома слишком тихо. Она поймала себя на мысли, что прислушивается к знакомому звуку — щелчку ключа в замке, шагам в прихожей, голосу, который спросит: "Кто дома?". Но было только тиканье часов и бормотание дочери.

Илья работал. Он всегда работал. Даже дома его физическое присутствие часто было лишь иллюзией. Он сидел с ноутбуком в кабинете, его взгляд был прикован к экрану, его мысли — к графикам, сделкам, цифрам. Их квартира, когда-то наполненная смехом и спорами до хрипоты, превратилась в бесшумный, идеально отлаженный механизм, где каждый занимал свою ячейку.

Дверь в кухню скрипнула. Вошёл Илья. Не в пиджаке и с галстуком, как обычно после офиса, а в мягком домашнем свитере. Он выглядел уставшим, но на его лице была редкая в последнее время улыбка.

— Сонь, а что это у тебя? — он опустился на корточки рядом с дочерью.

— Это замок, папа! Принцесса в башне живёт.

— Надо её спасать?

— Не-а. Она там счастливая. У неё много платьев и ручной дракон!

Илья рассмеялся, и Аля почувствовала, как что-то ёкает внутри. Этот смех, такой же, как в самом начале, когда они были просто Алей и Ильёй — двумя студентами, влюблёнными в жизнь и друг в друга.

Он подошёл к ней, обнял сзади, прижавшись подбородком к её макушке.

— Как ты?

— Устала, — честно выдохнула она, закрывая ноутбук. — Сонечка капризничала весь день — снова была температура, она ничего не ела и не хотела спать.

— Ты слишком много берёшь на себя. У тебя же удаленка, могла бы отдохнуть.

— Удаленка — это значит работать с ноутбуком на коленях, пока ребёнок на больничном наконец заснёт. Первоклашки очень много болеют, — усмехнулась она без радости.

Он замолчал. Его руки всё ещё лежали на её плечах, но напряжение в них было ощутимо. Он ненавидел, когда она жаловалась. В его картине мира он был добытчиком, строителем их общего будущего, а её роль была — создавать уют, быть мягкой, принимать.

— Я всё для нас делаю, Алёна, — тихо сказал он, и в его голосе прозвучала знакомая нота упрёка. — Ипотека, машина, няня для Сони, чтобы ты могла работать. Я тащу этот воз один.

"А я что? Я сижу без дела? — кричал внутри неё голос. — Да и когда последний раз эта няня была! Сонечка, кажется, еще в сад не ходила”. Но она промолчала. Споры последних месяцев были похожи на хождение по кругу. Они не слышали друг друга, а оборонялись.

— Я знаю, — прошептала она вместо этого. — Просто тяжело.

Он вздохнул и отошёл к окну, глядя на падающий снег.

— Слушай, насчёт Сосновска... Твоя мама опять звонила. С документами там полный бардак, нужно разбираться.

— Я съезжу на выходных, — сказала Аля.

— Не надо. Я всё улажу. У меня там связи в администрации. Ты лучше с Соней побудь. Или отдохни наконец.

В его словах снова сквозила та самая, ставшая уже привычной, опека, которая душила сильнее упрёков. Он "улаживал". Всегда. Её карьеру — "сиди дома, семья важнее", её отношения с матерью, её прошлое. Он методично отрезал её от всех проблем, превращая в вечную девочку, сидящую в золотой клетке.

— Илья, я могу сама...

— Я знаю, что можешь, — резко оборвал он. — Но не должна. Мы — семья. Мы — команда. Доверься мне.

Он повернулся, и его лицо снова стало мягким. Он подошёл, взял её за подбородок.

— Всё будет хорошо. Я обещаю. Мы справимся.

Он поцеловал её в лоб, прямо как Соню — нежно и покровительственно. И в этот момент Аля с абсолютной ясностью поняла: он не видит в ней равную. Он видит ещё одного ребёнка, которого нужно направлять, оберегать и контролировать. Её успехи, её амбиции, её усталость — всё это было милой блажью, детскими капризами на фоне его “взрослой”, настоящей жизни.

Он отошёл к Соне, снова погрузившись в игру. Аля смотрела на них — на красивого, уверенного мужчину и их прекрасную дочь, на то как Соня увлеченно показывает папе свой придуманный мир, а в её пшеничных волосах отражаются огоньки гирлянды. Такая идеальная картинка — та самая, о которой она мечтала.

Почему же сейчас, глядя на это, она чувствовала себя такой одинокой? Почему её сердце сжимается не от любви, а от леденящего предчувствия, что этот красивый, заснеженный мир вот-вот растает, обнажив голую, промёрзшую землю?

Она встала и подошла к окну. Снег всё кружился, беззвучно и безнадёжно. Он падал на землю, чтобы к утру превратиться в серую, неприглядную слякоть.

“Возможно, это конец?”, — подумала она тогда, впервые позволив себе это страшное слово. Ещё не конец любви, не конец семьи. Но конец веры в то, что они могут быть счастливы так, как когда-то, в старом доме в Сосновске, под проливным дождём, целуясь на крыльце еще совсем юными.

Тогда они были настоящей командой. А сейчас для Илья она была просто ещё одним его проектом. И, судя по всему, самым неудачным.