Развод. Испеку себе любовь

7. Адский день, как и обещали

Адский день начался не с крика петухов, а с оглушительного треска — это сломалось коромысло у старого колодца, когда Аля пыталась натаскать воды. Ведро с грохотом улетело вниз, и утренняя тишина взорвалась эхом и парой крепких выражений, сорвавшихся с её губ помимо воли.

Рассвет только зарился над Сосновском, окрашивая небо в бледно-розовый цвет, когда её телефон окончательно сошёл с ума. Он вибрировал, звенел и подрагивал на грубом столе летней кухни, как раскалённый уголёк. После постов Вики сообщения сыпались градом.

"А это можно заказать?"

"А доставка в Москву будет?"

"Сколько стоит? Я из Сосновска, сам заберу!"

"Девушка, вы гений! Где точка?"

Аля, с мокрыми от холодной воды руками и растрёпанными волосами, смотрела на этот хаос с ощущением, что попала в эпицентр торнадо. Она успела испечь за ночь шесть караваев. Они лежали на чистой ткани, золотистые и душистые, как шесть солнц. Шесть солнц, которые нужно было сейчас кому-то продать.

— Мам! — удивилась Аля. — Ты так рано! Помоги, пожалуйста, найти мои весы! Не помню, куда их убрала.

Маргарита Вениаминовна, с заспанным лицом и в бигуди, выражала явное недовольство и обеспокоинность состоянием дочери. Аля была похожа на электровеник, который вот-вот прикажет долго жить от перенапряжения.

— Что ты здесь крутишься, дочка? — удивилась она. — Зачем тебе весы? Хлеб на вес не продают, поштучно.

— Нужно понять, сколько каждая буханка весит, чтобы цену назначить, — попыталась объяснить Аля, уже чувствуя себя идиоткой. Она, бренд-менеджер с опытом вывода на рынок многомиллионных продуктов, стояла в шесть часов утра в пижаме и не знала, сколько стоит буханка хлеба.

Пока они с матерью взвешивали хлеб на кухонных весах, приехала Вика. Не одна, а с таксистом, который выгрузил на траву два мешка муки, пару вёдер и здоровенный чемодан со своим съёмочным оборудованием.

— Так, друзья мои, начинаем! — объявила она, с ходу включив штатив. — Народ жаждет! Аля, ты просто работай, а я тебя сниму в процессе. Естественно, без пафоса. В духе "утро начинается не с кофе".

— Вик, я не могу, я выгляжу как... — начала Аля.

— Идеально! — перебила подруга. — Настоящая хозяйка! Никакого глянца. Это же тренд — #настоящаяжизнь. Поехали!

Под объективом камеры всё стало казаться ещё более сюрреалистичным. Аля месила тесто, Вика снимала крупным планом её руки в муке. Аля растапливала печь — Вика залезла чуть ли не внутрь, чтобы снять, как поленья превращаются в жар. Маргарита Вениаминовна сначала жаловалась, что "освещают её, как в цирке", но потом втянулась и даже сама поправила платок, когда Вика решила снять её с термосом.

В восемь утра к калитке подошла первая покупательница — пожилая женщина в цветастом халате.

— А это тут, слышу, хлеб продают? — крикнула она через забор. — В телефоне увидала, от Нины, ей дочка сбросила.

Оказалось, Вика не только выложила сторис, но и создала канал в социальной сети с говорящим названием "Хлеб от Али".

Аля, краснея, продала ей один каравай за триста рублей. Женщина вытаращила глаза и стала причитать, что триста рублей для хлеба — это грабеж! Вика сразу же начала убеждать женщину в том, что такого хлеба она никогда не пробовала! Соблазненная запахом выпечки и сладкими речами блогерши, женщина протянула триста рублей. Вика с улыбкой до ушей взяла деньги и отдала замотанных в пакет каравай. Женщина в халате тут же отломила горбушку, попробовала и одобрительно хмыкнула:

— Ничего, ничего. В магазине хуже. Дай-ка ещё один, зятю.

К девяти утра у калитки собрался народ: человек семь пришли поглазеть. В основном соседки Маргариты Вениаминовны и их любопытные родственники. Однако, к удивлению Али, все шесть караваев были распроданы за двадцать минут.

— Всё! — растерянно развела руками Аля, глядя на пустую лавку. — Больше нет.

— А когда следующий? — спросила только что подошедная девушка с ребёнком в коляске.

— Через... через три часа? — неуверенно сказала Аля, прикидывая в уме, сколько времени нужно на расстойку и выпечку.

Народ покачал головой и стала медленно расходиться. Хлеб хвалили, но смеялись и причитали — эка видано, в двадцать первом-то веке хлеб в печи выпекать! Пошли разговоры, что для столичных их маленькая жизнь — шутка. Но была пара человек, которые пообещали вернуться за хлебом.

— Слышишь? — Вика ткнула её локтем в бок. — Они хотят еще! Это же золото! Надо увеличивать объёмы!

Увеличивать объёмы оказалось нечем. Одна печь, одна миска, две руки. После импровизированного обеда Аля закончила вторую партию — ещё восемь караваев.

Внезапно подъехал местный блогер на видавшем виды седане и начал снимать сюжет для паблика "Новости Сосновска". Заголовок родился сам собой: "Столичная бизнес-леди вернулась и накормила район настоящим хлебом". Вика проявила дружелюбие и даже помахала в камеру, но потом быстренько спровадила местного коллегу, который не захотел покупать хлеб.

— Значит, денежки на нас поднять он захотел, а как помочь малому бизнесу — это там три сотни жалко! — ворчала Вика. Но хлеб они все-таки распродали — вернулась девушка с коляской, еще пара человек подтянулась. Прибежала даже девочка лет 15, подписчица Вики, взяла один каравай и попросила сфоткаться. Вика охотно согласилась и даже засняла ее в сторис. Девочка убегала с улыбкой до ушей и обещанием вернуться еще.

Аля чувствовала себя загнанной лошадью. Руки ныли от постоянного замеса, спина — от скрюченной позы у печи. Но был и кайф. Пьянящее чувство, что всё, кажется, получается.

Эйфорию оборвал звонок. Незнакомый мужской голос, жёсткий и не терпящий возражений.

— Алёна Игоревна? Говорит участковый уполномоченный Сидоров. Ко мне поступила жалоба. Вы осуществляете несанкционированную торговлю в неположенном месте без разрешения СЭС и документов на продукцию. Прошу прекратить незаконную деятельность до выяснения обстоятельств.

Аля опустила телефон. Воздух из неё вышел, словно из проколотого шарика.

— Что случилось? — насторожилась Вика.

— Участковый. Жалоба. Говорит, торгую незаконно.

Маргарита Вениаминовна ахнула и схватилась за сердце.

— Я же говорила! Надо было справки собирать, в администрацию идти!

— Мам, какие справки? У меня 87 дней! — почти крикнула Аля. У неё начали дрожать руки. Она посмотрела на печь, где подходила третья партия теста. На телефон, где продолжали приходить заказы. И тут её взгляд упал на табличку на заборе: "Частная собственность. Охраняется законом". Идея, отчаянная и на грани фола, родилась мгновенно. Она набрала номер участкового.

— Уважаемый... товарищ участковый? — начала она, стараясь говорить максимально официально. — Торговли как таковой я не осуществляю. Это частная территория. А я... провожу дегустацию для друзей и соседей. Безвозмездно. Пожертования они оставляют по собственному желанию. На развитие... пекарного искусства.

На другом конце провода повисла пауза.

— Дегустация? — скептически протянул участковый.

— Именно так, — твёрдо сказала Аля. — В рамках личного потребления и поддержания добрососедских отношений. Закон о защите прав потребителей на безвозмездное распространение образцов не распространяется. Она блефовала, но блефовала уверенно, используя язык, понятный чиновнику. Участковый что-то пробурчал про "смотреть будем" и положил трубку.

— Ух ты! — выдохнула Вика. — Гениально! "Дегустация"! Снимаю продолжение: "Как мы победили систему с помощью одного слова".

Но напряжение не отпускало. Весь этот день был похож на бег с препятствиями. Аля понимала — так продолжаться не может. Нужно легализоваться, находить помещение, налаживать процессы. И самое главное — найти на все это деньги.

Вечером, когда последний покупатель ушёл с тёплым караваем, а Вика уехала монтировать видео, Аля подсчитала выручку. На столе лежали её первые заработанные купюры. Четыре тысячи двести рублей. И это за несколько суток постоянной работы! Аля никогда в своей жизни так не упахивалась. Давно позабытые годы материнства всплыли в сознании, но тогда она была уверена в завтрашнем дне и своем муже. Сейчас она уверена только в том, что у нее ничего не выйдет. Эйфория прошла, наступила отчаяние.

Аля перевела взгляд на телефон и открыла список заказов в новом канале: он растянулся почти на две недели вперёд. Затем девушка посмотрела и на кучу грязной посуды. Да это смешные деньги! Каплей в море по имени "1.8 миллиона". И такими темпами больше она не заработает.

Она села на порог летней кухни, прислонилась лбом к прохладному косяку и закрыла глаза. От печи ещё шёл жар. Тело гудело от усталости, но мозг отказывался отключаться, проигрывая снова и снова цифры: прошел еще один день, а она заработала только чертовы четыре тысячи.

Она проиграла сегодняшний бой с системой? Нет. Она отвела его в ничью. Но война только начиналась. И следующим её ходом должна была стать не очередная буханка хлеба, а поход в администрацию. Она поднялась, отряхнула с коленей муку и потянулась к мешку.

— Ладно, красавица, — прошептала она усталой печи. — Давай ещё одну смену. Пока я не придумала, что делать дальше.

И ночь снова наполнилась запахом дыма и теста. Теста, которое Аля замешивала не только из муки и воды, но и из злости, упрямства и одной-единственной надежды.

Через несколько часов в кармане завибрировал телефон. Аля ненадолго вынырнула из водоворота неродосных мыслей и вернулась в реальность. Но на этот раз это был Илья.

"Слышал, у тебя первый блин вышел комом. Участковый, проблемы... Я же говорил, что это безнадёжная затея. Ещё не поздно всё обсудить. Я в Сосновске."

Аля не стала читать дальше. Она не стала отвечать. Она просто сидела и смотрела, как последние угольки в печи медленно гаснут, оставляя после себя пепел.

Для Али эта борьба давно перестала быть только финансовой битвой. Каждый удар ладонью о тесто был ударом по образу той Али, которой она стала за двенадцать лет брака — удобной, предсказуемой, живущей по расписанию, утверждённому кем-то другим. «Я не просто пеку хлеб, — ловила она себя на мысли, с силой вдавливая ладони в упругую массу. — Я замешиваю себя заново. Из злости, слёз и собственного упрямства».

Дом — это не просто недвижимость, а символ права на собственный выбор, на ошибки, на ту самую «собственную жизнь», которую она так легкомысленно променяла когда-то на обещания стабильности и тепла. Проиграть Илье означало не просто лишиться крыши над головой. Это означало капитулировать, признать, что он был прав — что она не способна сама, без его указаний и контроля, выстроить свою судьбу. И от этой мысли Але становилось тошно.