Они провели ленивое утро вместе в ее квартире, как в коконе, отгороженном от всего мира. Артём сходил в единственный работающий в такую рань магазин и принёс круассаны и апельсиновый сок. Они завтракали, сидя на полу, прислонившись к дивану, и солнечный луч, пробивавшийся сквозь жалюзи, казался добрым знаком.
Но чем выше поднималось солнце, тем сильнее сжималось сердце Али. Призрачный покой рассвета таял, уступая место суровой реальности. Она наблюдала, как Артём моет посуду на её крошечной кухне — его крупная, уверенная фигура выглядела чужеродно в этом временном пристанище. И она поняла.
— Я не могу переехать к тебе, — тихо сказала она.
Он замер у раковины, но не обернулся. Спина его напряглась.
— Почему? — его голос прозвучал ровно, слишком ровно.
— Потому что если я это сделаю, я никогда не прощу себе этого.
Он медленно вытер руки и повернулся к ней. В его глазах она увидела не гнев, а боль и непонимание.
— Объясни. Пожалуйста.
— Это будет похоже на то, что я сдалась, Артём. Что я не смогла сама и прибежала прятаться за твоей спиной. И наши отношения… они с самого начала будут построены на этом. На моей зависимости от тебя. На ощущении, что я обязана тебе спасением.
Она подошла к нему, готовая к спору, к возражениям.
— Я должна выиграть эту битву на своих условиях. На своей территории. Да, это глупо. Да, это рискованно. Но иначе… иначе я буду не Алей, которая вернула себе дом и дочь. А Алей, которую спас её богатый поклонник. И Илья будет прав. А наши чувства... они окажутся под таким давлением, что могут не выдержать.
Артём молчал, глядя на неё. Его лицо было непроницаемой маской. Прошла мучительная минута.
— "Нестабильная личная жизнь" — идеальный козырь для Ильи. А мой статус инвестора... Он может представить всё так, будто ты ввязалась в сомнительные отношения ради денег. Будто ты не самостоятельна в своих решениях. — наконец произнёс Артем. Его слова были как нож. Именно этих формулировок Аля и боялась.
— Да, — прошептала она, чувствуя, как слёзы подступают. — Это… самоуважение! Я потратила месяцы, чтобы снова научиться уважать себя! Я не могу вот так всё перечёркивать! Иначе мое собственное сердце будет использовано против меня. Как будто любовь — это преступление.
Она ждала взрыва. Ждала, что он назовёт её упрямой дурой, развернётся и уйдёт. Но он вдруг тяжело вздохнул, его кулаки сжались, словно от бессилия перед ее доводами. Он провёл рукой по лицу.
— Чёрт, — выдохнул он. — Ты невыносимая. И ты… безумно храбрая.
Он сделал шаг вперёд и взял её лицо в ладони.
— Ты права. Прости. Я думал о тактике, о выгоде. А ты думала о нас. О том, какими мы будем после всей этой истории.
Его понимание было для неё дороже любых слов поддержки. Она прижалась щекой к его ладони.
— Я должен был предвидеть это, — с горечью произнёс Артем. — Моё прошлое, мои деньги... Всё, что я хотел использовать, чтобы помочь тебе, может стать оружием против тебя. Я ненавижу эту мысль.
— Не говори так. Мне нужна твоя помощь, но я не хочу, чтобы ты спасал меня.
Он кивнул, и в его глазах зажёгся знакомый огонёк — огонёк азарта, вызова.
— Хорошо. Значит, тактику меняем. Если мы не можем спрятаться, мы идём в атаку. Открыто.
— Что ты имеешь в виду?
— Илья хочет использовать сплетни? Мы используем правду. Всю правду. Мы расскажем твою историю. Не для суда. Для людей.
Аля смотрела на него, не понимая.
— Краудфандинг, — сказал он, и его лицо озарилось улыбкой. — Мы запускаем кампанию "Народный хлеб". Рассказываем всё. О доме и о долге. О том, что ты делаешь, чтобы его вернуть. Мы не просим пожертвований — мы предлагаем людям стать частью твоей истории. Предоплата за год вперёд за хлебную подписку: скидки, экскурсии на пекарню — всё, что угодно! Мы превращаем твою борьбу в народный проект!
Идея была настолько безумной и грандиозной, что у Али перехватило дыхание. Выставить свою боль на всеобщее обозрение? Превратить личную трагедию в публичный проект?
— Это… это же полное безумие! — прошептала она.
— Все гениальные идеи кажутся безумием, — парировал Артём. — Ты борешься не только за себя. Ты борешься за каждого, кто оказался в подобной ситуации. И люди это почувствуют. Они помогут тебе. Потому что, помогая тебе, они будут помогать самим себе.
Он смотрел на неё с горящими глазами, и её страх начал отступать, сменяясь странным, щемящим волнением. Это был не побег. Это была атака. Самый смелый и отчаянный шаг из всех возможных.
Аля смотрела на Артема — на мужчину, в чьих глазах читалась не только стальная воля, но и та самая, пожирающая её саму страсть. Он излучал спокойствие и приносил уверенность в её шаткий мир, и мысль о том, что этот человек хочет именно её, всё ещё казалась невероятной.
Он, словно слыша её смятение, шагнул вперёд, и его руки обхватили её талию, прижимая к себе так сильно, что у неё перехватило дыхание.
— Я здесь. С тобой. Всегда, — прошептал он, и его губы нашли её губы.
На этот раз поцелуй стал бурей, сметающей все сомнения и страхи. Это был поцелуй-утверждение, поцелуй-завоевание, в нем было всё: и ярость против их врагов, и отчаянная нежность, и та самая животная страсть, что тлела между ними с первой встречи. Он губил её в этом поцелуе, а она отвечала ему с той же силой, впиваясь пальцами в его волосы, теряя границы между собой и им.
Когда им наконец пришлось оторваться, чтобы перевести дух, они стояли, тяжело дыша, прижавшись лбами друг к другу.
— Чёрт, — срывающимся от желания голосом прохрипел Артём. — Я не хочу отпускать тебя.
Его руки скользнули под подол её платья, ладонь жарко прижалась к её коже, и Аля с трудом подавила стон. Но где-то в глубине сознания зазвонил трезвый колокольчик ответственности. Собрав всю свою волю, она медленно, мучительно отстранилась, оставив между ними сантиметр воздуха, который казался пропастью.
Она посмотрела ему в глаза, сияющие тёмным огнём, и её губы дрогнули в смущённой, немного хитрой улыбке.
— Нам пора, — выдохнула она, касаясь его губ кончиками своих пальцев. — Сначала — покорим мир. А потом... — она обвела взглядом комнату и улыбнулась.
Артем застонал, прикрыв глаза, но в его ухмылке читалось понимание и принятие. Он сдался. Схватив Алю за руку, он накрыл её ладонь своей и прижал к своему сердцу, что билось так же часто, как и её собственное.
— Идём, — сказал он, и в его голосе снова зазвучала твёрдость. — Но я тебе это припомню. Каждую секунду.
— Надеюсь, — бросила Аля через плечо, выскальзывая из объятий и направляясь к двери, чувствуя, как по всему телу бегут мурашки.