Развод. Испеку себе любовь

37. География одиночества

Два дня без Артёма растянулись в странную, мучительную вечность. Пекарня работала как часы — бизнес жил своей жизнью, пульсируя и разрастаясь. А Аля же чувствовала себя смотрителем гигантского, идеально отлаженного механизма, в сердце которого зияла пустота.

Она пыталась заполнить её делами. Встретилась с риелторами из списка Артёма. Он оставил ей распечатанный список с контактами и запиской "Опеке нужны официальные документы. Хотя бы попробуй посмотреть варианты квартир". И она попробовала. Смотрела унылые однушки на окраинах и малометражные квартиры в хрущёвках с облезлыми обоями.

Аля переступила порог очередной однушки в панельной пятиэтажке на окраине. Риелтор бодро рассказывала о "хорошем районе", но Аля видела другое — пожелтевшие обои с разводами, крошечную кухню, где негде развернуться, и единственное окно, выходящее на серую стену соседнего дома. Воздух пах затхлостью и чужими жизнями.

"Здесь можно поставить диван для Сони..." — попыталась она представить, но воображение отказывалось рисовать картины уюта. Вместо этого перед глазами вставали образы их старого дома — солнечные зайчики в саду, запах яблонь, комната дочери... Она молча кивнула риелтору и вышла, чувствуя, как камень ложится на сердце.

Меньше, чем через час Аля уже стояла в полуподвальной квартире, где влажность оседала на стенах тонкой плёнкой, а из окон открывался вид на мусорные контейнеры. Хозяйка, женщина с вечно недовольным лицом, тут же начала диктовать условия: "Гостей не приводить, музыку не слушать, по вечерам тишина".

"Соне здесь будет нечем дышать", — промелькнуло в голове у Али. Она представила, как дочь возвращается из школы в эту сырую темноту, как будет делать уроки при искусственном свете... Сердце сжалось.

Следующий вариант оказался на последнем этаже пятиэтажки, с протекающей крышей и сквозняками, гуляющими по комнатам. Риелтор уверяла: "Зато вид на город!", но Аля видела лишь трещины в стенах и ржавые трубы.

У Али на душе было скверно. Каждая квартир была похожа на клетку. Временную, чужую. После этих походов она возвращалась в пекарню, к запаху свежего хлеба, который пахёл больше домом, чем любое из предложенных жилищ.

Вечером второго дня Вика застала её за столом, где она в сотый раз пересчитывала цифры.

— Слушай, тебе надо развеяться, — твёрдо заявила подруга, отбирая у неё калькулятор. — Ты не человек, ты — калькулятор с признаками депрессии. Пошли в "Бочонок", выпьем по бокалу сидра.

"Бочонок" являлся пабом в центре, куда заглядывала местная молодежь и приезжие. Аля отнекивалась, но Вика была непреклонна. В глубине души Аля понимала, что надеется — иррационально, безумно — увидеть там его. Ведь он должен был скоро вернуться, и может быть уже приехал?

В пабе было шумно и накурено. Они устроились за высоким столиком у окна. Аля машинально потягивала сидр, почти не слушая болтовню Вики о новых трендах в фуд-фотографии. Её взгляд блуждал по залу, выхватывая незнакомые лица. Никого. Конечно, никого. Какая глупая, девичья надежда.

И вдруг её сердце ёкнуло — в дальнем углу, в полумраке, за столиком, сидел Илья. И не один: рядом с ним, внимательно слушая, сидела ухоженная блондинка в элегантном деловом платье. Илья жестикулировал, улыбался своей новой, уверенной улыбкой, и его рука лежала на спинке стула женщины. Очень знакомо. Очень по-собственнически.

— Смотри-ка, твой благоверный не теряет времени, — свистнула Вика, заметив направление её взгляда. — Нина Семёнова, из мэрии. Отдел по поддержке предпринимательства. Ходят слухи, что на повышение идёт.

Аля почувствовала, как её тошнит. Но не от ревности, а от горькой, едкой обиды. Он разрушает её жизнь, играя на её чувствах к дочери, а сам в это время устраивает свою. Уверенно, с размахом. Со "стабильностью".

— Пойдём отсюда, — резко сказала она, отодвигая бокал.

Они вышли на холодную улицу. Аля глубоко вдохнула воздух, пытаясь очистить лёгкие от сладкого дыма и горечи.

— Всё нормально? — обеспокоенно спросила Вика.

— Абсолютно. Просто ещё раз убедилась, что он — чужой человек. И это хорошо.

Они попрощались. Аля поехала не к маме, а в пекарню. Это было единственное место, где она могла думать.

Цх был тёмным и пустым. Она включила свет, и её встретили стройные ряды холодных металлических столов. Тишина. Она прошла к своему рабочему столу и замерла — рядом с ноутбуком лежал небольшой свёрток в коричневой бумаге, перевязанный бечёвкой. На нём не было подписи.

Сердце снова забилось часто-часто. Она развязала бечёвку дрожащими пальцами. Внутри лежала книга. Не новая, в потрёпанном переплёте. "География мира для детей". Старое советское издание. Она открыла книгу. На форзаце был стикер: чётким, знакомым почерком было написало всего три слова: " Для Сонечки ".

Ни имени, ни даты. Но она поняла — он был здесь, и он привёз ей… не цветы, не дорогой подарок. Аля прижала книгу к груди и закрыла глаза. По щекам текли слёзы, но на этот раз это были не слёзы отчаяния. Она чувствовала что-то другое — сложное, пугающее и бесконечно тёплое.

Это была не просто книга. Это была часть его детства, его воспоминаний, которую он подарил даже не ей, а ее дочери. В этом потрёпанном переплёте было больше дома, чем во всех осмотренных квартирах. Он не дарил ей дорогих безделушек или пустых обещаний. И это значило для неё больше, чем любые слова.

Она боялась его возвращения, но ждала его. И теперь он был здесь. Их игра в отстранённость зашла в тупик. Тишина между ними стала громче любого слова. И следующее движение в этой партии должен был сделать кто-то из них. Аля с ужасом осознавала, что, вероятнее всего, это придётся сделать ей.