Прекрасное изгнание

12

Арден

Я перевела взгляд с Денвера на репортера, пытаясь понять, как лучше себя повести. Брут, почувствовав мое напряжение, прижался ко мне боком, давая понять, что рядом и готов вмешаться, если потребуется. Я почесала его за ухом, стараясь его успокоить — хотя на самом деле это нужно было скорее мне.

Я окинула взглядом Сэма Левина. Он выглядел как типичный журналист за сорок с лишним: очки в черной оправе, легкая небритость, вид уставшего человека, который ночами пишет статьи и живет на одном кофе. Но я знала, что внешность обманчива. Человек, убивший моих родителей, тоже выглядел так, будто мог бы сидеть рядом с нами в загородном клубе.

— Денвер сказал вам, что я не даю интервью и не фотографируюсь? — спросила я.

Мужчина поправил очки на переносице:

— Я в курсе вашего отношения к СМИ, мисс Уэйверли.

Исайя усмехнулся:

— Мужик, не называй ее так. Она тебя вырубит.

Глаза репортера чуть расширились:

— Как вас называть?

— Арден. Зовите меня Арден.

Имя отдавало горечью, потому что казалось ложью. Хотя именно это имя теперь было моим, оно не принадлежало мне в прошлом. Но и Шериданой я себя тоже не чувствовала. Иногда мне казалось, что я вообще никто.

— Хорошо, Арден. Могу взять разговор на условиях не для цитирования. Ничего из сказанного не будет опубликовано, и на фото вас не будет, — предложил Сэм.

Он вел себя вежливо, куда терпимее большинства журналистов, с которыми мне доводилось сталкиваться, но от этого тревога не исчезла. Я вспомнила данное себе обещание. Жить. А жить — значит делать то, что приносит радость. Например, работать с детьми в нашей художественной программе и знать, что они всегда найдут у нас безопасное убежище.

Я стиснула зубы и перевела взгляд на Денвера. В его карих глазах читалась мольба. Да, возможно, отчасти он все это устроил, чтобы потешить свое эго. Но я знала, что он делал это и потому, что искренне заботился. Хотел, чтобы программа выстрелила.

— Ладно, — пробормотала я.

Денвер перекатился с пятки на носок и захлопал в ладоши, заставив зазвенеть свои бесконечные бирюзовые браслеты. Он и Лолли могли бы ходить по магазинам вместе — у нее просто был вкус к более блестящим версиям его стиля.

— Спасибо, спасибо, спасибо! — Денвер подскочил, чтобы обнять меня, но остановился, услышав тихое рычание Брута.

— Эм… просто поблагодарю тебя отсюда.

Я похлопала пса по голове:

— Freund, Brutus. Freund. (Друг, Брут. Друг)

Рычание сразу стихло.

— У вашей собаки команды на немецком? — удивился Сэм, приподняв брови.

Черт. Вот почему я не любила, когда рядом были репортеры. Мне не нужно было, чтобы кто-то копался даже в том, как обучен мой пес.

— Его тренер был немцем, — солгала я.

Хотя, если уж на то пошло, правду он бы воспринял еще более подозрительно: эти собаки обучались командам на разных языках, чтобы никто посторонний не мог их понять.

Я метнула на Денвера многозначительный взгляд.

Но выручать меня взялся Исайя:

— Сэм, пойдем, я тебя провожу. У тебя ведь встреча с одной из семей, чьи дети участвуют в программе?

— Я бы с удовольствием остался на собрание, — начал Сэм. — Послушал бы о подготовке к сбору средств.

— В другой раз, — пообещал Исайя.

В тот, когда меня, совершенно случайно, не будет рядом.

Как только Сэм скрылся из виду, я развернулась к Денверу.

— Серьезно?

Он покраснел:

— Ну и что такого?

— Что такого? — переспросила я, чувствуя, как закипает раздражение. — Я же ясно дала понять, что не хочу ни интервью, ни внимания. А ты просто за моей спиной устраиваешь мне засаду?

— Сэм здесь, чтобы писать о программе, а не о тебе, — фыркнул Денвер.

— Ден, — мрачно сказала Фара. — Ты же сам надеялся, что она сломается под давлением. А это ни хрена не круто.

— Фара права, — согласился Исайя, возвращаясь к нам.

Щеки Денвера запылали еще сильнее.

— Я просто хочу, чтобы у нас все получилось.

— Все получится, — возразила я.

— Но представь, как бы это могло выстрелить, если бы мы получили национальное внимание, — настаивал он.

Ладони стали влажными. Этот вопрос всегда был как невидимая формула: сколько внимания к моим картинам — это нормально? А сколько — уже слишком?

Я отказывалась от выставок в топовых галереях, потому что требовалось лично присутствовать на открытии. Это казалось сделкой с мечтой — отдавала кусочки ради безопасности. Хотя шумные приемы и не в моем духе, может, оно того стоило.

— Денвер просто хочет помочь, — тихо сказала Ханна. Она терпеть не могла ссоры, а у художников, как известно, вспыльчивый нрав.

— Все, чего я прошу — предупреждай заранее, — бросила я, сверля его взглядом.

Он потер затылок и вздохнул:

— Извини. Надо было предупредить, чтобы ты могла избежать встречи.

— Спасибо. — Я наклонилась и отстегнула поводок Брута — мы были внутри. — Нам нужно подумать о создании колл-центра для аукциона. Тогда и люди из других городов смогут участвовать в торгах. Может пригодиться, если все-таки получим ту самую огласку.

Денвер пару секунд молчал, а потом расплылся в широкой улыбке:

— Как думаешь, сможем выйти на этих светских львиц с Верхнего Ист-Сайда?

Я старалась не реагировать. Сколько раз мои родители обсуждали новые картины, которые они купили, или те, что собирались приобрести — за деньги, которые в итоге стоили им жизни? Ради чего?

Фара моргнула несколько раз:

— Светские львицы с Верхнего Ист-Сайда? Ты что, пересмотрел Сплетницу?

Они с Денвером тут же начали препираться, как брат с сестрой, а Исайя подошел ко мне и легким движением стукнул плечом.

— Ты в порядке? Могу устроить истерику и потребовать, чтобы журналистов к тебе не подпускали.

Я рассмеялась:

— Спасибо. Но я в порядке. И немного внимания аукциону не повредит.

— Главное, чтобы ты была уверена.

— Уверена. — Я глянула на часы. — Пора начинать. Меня ждет панини с томатами и бурратой из The Mix Up.

Фара хмыкнула:

— Панини зовет тебя всегда.

— Никогда не отпускает, — парировала я. — Потому что я умная.

Мы все заняли места, которые Денвер, видимо, заранее подготовил, и начали разбирать задачи: музыка, команда, телефонная линия, план выставки и, конечно, еда.

— Я предлагаю в жертву Арден, — заявила Фара. — У нее явно отличная мотивация — еда.

Я показала ей средний палец:

— Я с радостью займусь этим. Поговорю с Саттон — может, ее команда из The Mix Up согласится нас обслужить.

— Я обожаю их капкейки дьявольский шоколад, — мечтательно сказала Ханна.

— Найду себе женщину, которая будет смотреть на меня, как Ханна на эти капкейки, — пробормотал Исайя.

Щеки Ханны тут же вспыхнули, и она опустила голову. Ей было двадцать три, она была самой младшей среди нас и легко смущалась от реплик Исайи.

— Шоколад лучше мужчин. Всегда, — буркнула я.

Как будто я сама накликала это: над дверью зазвенел колокольчик, и в помещение вошел мужчина. Но не просто мужчина. Темноволосый, с карими глазами, широкими плечами и грудью, которую подчеркивала светло-серая футболка, сидящая на нем как влитая.

— Ты меня преследуешь, ковбой? — прорычала я.

— Пусть преследует меня когда угодно, — пробормотала Фара, а Ханна прыснула от смеха.

Я метнула на Фару взгляд:

— А твой парень что скажет на это?

Она подмигнула:

— Добро пожаловать в нашу спальню?

Линк усмехнулся:

— Спасибо… наверное.

Предатель Брут тут же рванул к нему, виляя хвостом. Линк присел, чтобы поприветствовать его, почесал за ушами, потрепал по спине. Брут лизнул его в щеку, и Линк рассмеялся — этот звук был до невозможности красивым.

— Черт возьми. Я бы тоже его лизнула, — пробормотала Фара.

— Эй! — возмутился Исайя.

Фара наклонилась и похлопала его по щеке:

— Не переживай. Ты все еще мой любимый натурщик.

— Уже получше, — буркнул Исайя.

Я встала и подошла к Линку и моему предателю-псу:

— Что ты здесь делаешь?

Он поднял на меня взгляд из-под слишком длинных ресниц — таких, что сами по себе могли свести с ума, — и эти ресницы только подчеркивали зелень в его карих глазах.

— Разве ты не слышала? Я строю дом.

— Ну и?

— А значит… мне нужно будет его обставить. Я подумал, будет здорово, если кое-что в нем будет местного происхождения. Кто-то сказал мне, что именно здесь это можно найти. — Взгляд Линка скользнул за мое плечо, стал чуть жестче, и он поднялся на ноги.

— Миллиардеры, — буркнула я.

И тут я почувствовала: тепло у спины. Оглянулась и увидела, как Денвер стоит слишком близко. Он протянул руку Линку, при этом задевая мою.

— Здравствуйте. Денвер Уик, управляющий The Collective. С удовольствием покажу вам все и порекомендую подходящие работы.

— Линкольн Пирс. Спасибо, но я бы предпочел просто побродить и посмотреть, что зацепит. — Он перевел взгляд на меня, и задержал его на долю секунды дольше, чем нужно.

И за эту секунду моя кожа вспыхнула, соски напряглись, губы приоткрылись от резкого вдоха. Мое тело — идиот. Официально.

Линк задержал взгляд на моих губах, явно уловив это движение, и в его глазах вспыхнуло больше золота.

— Может, ты расскажешь мне о художниках, Злюка?

— Если ты не расскажешь, я расскажу, — откликнулась Фара с места встречи.

Где-то глубоко внутри промелькнула острая вспышка ревности. Я знала, что она шутит — у нее был парень, автомеханик, и она была счастлива. Но все равно мне не нравилась мысль, что именно она будет водить Линка по галерее. Быть рядом. Чувствовать его запах кедра и бурбона.

— Мы как раз обновляем экспозицию, так что сейчас выставлено совсем немного работ, — сказала я, надеясь, что Линк просто уйдет. Так было бы проще. Менее запутанно. Хотя и думать об этом — уже было ложью.

Линк не сводил с меня взгляда, словно читал каждый проносящийся в голове мыслительный обрывок.

— Но ведь даже так я смогу почувствовать стиль художников, разве нет?

— Наверное, — проворчала я.

— Нам нужно закончить встречу, — напряженно произнес Денвер.

Я взглянула на него, замечая, как натянулась кожа вокруг глаз. Обычно он бы прыгал от радости при виде потенциального богатого клиента.

— Может, ты просто пометишь территорию вокруг нее? — крикнула Фара. — Нам же тогда будет проще.

В глазах Денвера сверкнуло, карий цвет стал почти янтарным.

— Я всего лишь напомнил, что мы не закончили. Нам еще нужно решить, кто отвечает за музыку на благотворительном вечере.

Исайя встал, снова выручив меня.

— Это на мне, босс. — Он перевел взгляд на меня, лукаво улыбаясь. — Все знают, что Арди не стоит доверять музыку.

Позади меня кто-то рассмеялся.

— Как человек, который собирается прийти на этот вечер, мои уши благодарны, — заметил Линк.

Исайя расхохотался, подошел и протянул руку:

— Я — Исайя. Рыжая королева полевых цветов — Ханна, наш акварелист. А вот черный кофе, такой же черный, как ее сердце, — это Фара. Ее работы — смешанные техники, ты их увидишь по всему залу.

Линк тепло пожал руку:

— Значит, ты работаешь с глиной. — Он кивнул на скульптуру в углу. — Смело. И чертовски захватывающе.

— Приятно слышать, — сказал Исайя, отпуская руку.

Меня прошибло удивление.

— А как ты понял, что это не моя работа?

Линк снова взглянул на меня. Этот взгляд заставил меня поежиться.

— Я знаю твои работы. Знаю стиль. Знаю, что они заставляют меня чувствовать.

Фара схватила со стола несколько листовок и начала обмахиваться ими, как веером.

— Боже правый, мне срочно нужна сигарета.

У меня пересохло во рту. Захотелось схватить хоть что-нибудь попить. Все, что я смогла вымолвить, было:

— Ох…

Исайя рассмеялся:

— Это будет весело.

Я повернулась к нему, сверляя взглядом, от которого ему стоило бы пересмотреть свои слова.

Он поднял руки:

— Что я такого сказал?

— Я ухожу, — пробормотала я и достала из кармана ключи. — Развлекайтесь.

Во мне вспыхнуло раздражение. Но я знала: это ложь. Это чувство прикрывало нечто другое. Что-то вроде смеси стыда и боли.

Я всегда знала, что у меня проблемы с общением. Немногочисленные отношения, что были, больше напоминали мимолетные связи. Встречи с временными людьми: художник, с которым мы познакомились на ретрите в Седоне, фотограф, снимавший диких животных и уехавший через месяц. Никого я не впускала в свое пространство. Мои стены были непробиваемы.

Это было не нормально. Но ничего во мне никогда не было нормальным. И раньше это меня не задевало. До сих пор.

Я щелкнула пальцами, подзывая Брута. Он послушно подошел, уловив мое настроение. Я пристегнула поводок и вышла за дверь. Мы были уже на полпути по дорожке, когда Линк догнал меня.

Он не пытался схватить меня, не остановил — просто шел рядом.

— Все в порядке?

— В порядке, — солгала я. — Возвращайся, посмотри работы. Кто-нибудь из них с радостью все покажет.

Мой живот скрутило от одной только мысли, что кто-нибудь из них сможет зацепить Линка. Подойти ближе. Насладиться его светом. Глупо. Глупо. Глупо.

— Я не хочу, чтобы мне кто-то другой показывал. Я хочу услышать об этих работах от той женщины, которая создает полотна, что хватают за горло и не отпускают. Которая пишет так, что картины остаются с тобой даже после того, как ты отвернулся. Которая заставляет тебя взглянуть в темные уголки собственной души.

Я споткнулась на ровном месте. Его слова были как красивые удары в живот. Линк поймал меня за локоть, чтобы удержать, и я подняла взгляд, ища хоть какую-то ложь в его лице. Как он мог знать? Как мог вытащить из моей головы ровно то, чего я хотела добиться своим искусством?

— Хорошо. — Это было все, что я смогла сказать. Но для Линка этого оказалось достаточно. Он засиял, будто я только что подарила ему щенка.

— Назови день и время и я приду.

— Когда все новые работы будут развешены. Но они пойдут на аукцион, так что приготовь чековую книжку, если хочешь что-то купить.

Улыбка Линка стала еще шире:

— Думаю, справлюсь.

Я фыркнула:

— Миллиардеры.

Линк громко рассмеялся:

— Мы — просто ужас.

Я снова зашагала вперед — Линк шел по одну сторону, Брут по другую.

— Это ты сказал, не я.

— Зато ты будешь уверена, что, когда заберешь у меня все до последнего цента, деньги пойдут на благое дело.

Я не смогла удержать легкую улыбку. Хоть он и был миллиардером, относился ко всему с самоиронией.

— Так и есть. Программы после школы и на лето дают многим детям место, куда они могут прийти, когда это нужно. И возможность выплеснуть все, что происходит у них внутри.

Я почувствовала, как взгляд Линка легонько скользнул по моему лицу, прощупывая, не давя.

— Так же, как искусство стало выходом для тебя.

Пытаясь не поежиться, я сильнее сжала ключи в руке, почувствовав, как острые зубцы врезаются в ладонь.

— Если я смогу дать хоть одному ребенку ту отдушину, что когда-то дали мне, — все будет не зря.

Я не удержалась — бросила на Линка взгляд. Хотелось знать: понял ли он. Его лицо смягчилось, зеленый цвет глаз стал чуть светлее.

— Уверен, ты дала это не одному, Арден.

То, как он произнес мое имя… впервые оно не казалось чужим. Словно оно действительно принадлежало мне. Словно это была я.

— Надеюсь.

— Я знаю.

В этом было что-то слишком личное. Ощущение, что Линк понимает меня, было настолько сильным, что мне понадобилось пространство. Когда впереди показался мой пикап, я облегченно выдохнула.

— Я напишу тебе, когда все работы будут на месте.

— Отлично, — сказал Линк, не подходя ближе, будто чувствовал, что мне нужно побыть на расстоянии.

Я сошла с бордюра и направилась к водительской двери. Один из флаеров по поводу аукциона и сбора средств был подложен под дворник. Я машинально потянулась за ним, но что-то привлекло мое внимание — вспышка красного.

На наших флаерах не было ничего красного. Мы разработали дизайн вместе: сочетание стилей всех четырех художников, заголовок в темно-синем цвете, дата, время и место проведения — зеленым внизу. А этот флаер…

На нем были угловатые красные буквы вверху. Яростные, словно выцарапанные. Мое дыхание участилось. В ушах загудела кровь.

Я ЗНАЮ, КТО ТЫ НА САМОМ ДЕЛЕ.