Прекрасное изгнание

20

Арден

Женщина, стоявшая на моей подъездной дорожке, выглядела словно с картинки. По всему было видно, что она только что сошла с самолета, но при этом могла бы смело выйти на подиум. Широкие кремовые брюки, которые у меня бы запачкались через две секунды, тонкий коричневый ремень с золотистой пряжкой в виде буквы Н, обтягивающая майка на широких бретелях, заправленная внутрь, и голубовато-белый полосатый свитер, небрежно накинутый на плечи. Образ завершали несколько золотых цепочек на шее.

А еще невозможно было не заметить массивное кольцо с бриллиантом на безымянном пальце. Единственное, что не вписывалось в безупречный наряд, — это старая темно-синяя кепка Yankees. У этой вещи была история. Настоящая, а не та, что создается искусственным состариванием дизайнерами. Это была настоящая, по-настоящему изношенная бейсболка, которую носили снова и снова на протяжении многих лет.

— Эл Бел, — укорил Линк.

— Что? — с притворной невинностью отозвалась она. — Я бы никогда не захотела быть обвиненной в том, что прервала момент.

Линк рассмеялся, и Элли бросилась к нему. Он подхватил ее в воздухе, закружив, пока она смеялась — громко и заразительно. Этот звук ударил меня прямо в грудь, заставив сердце сжаться.

Их связь была очевидна. Она рождена всей их общей жизнью, историей, любовью. Я завидовала. Мне хотелось бы прожить всю жизнь рядом со своими братьями и сестрами. Иногда я думала, была бы я другой, если бы родилась в семье Колсонов, а не попала туда в двенадцать лет. Была бы я более нормальной? Было бы во мне меньше демонов? Наверное, хотя бы спала бы лучше.

Линк поставил Элли на землю, ее ботильоны с широкими каблуками взметнули облачко пыли.

— Что ты здесь делаешь?

Она улыбнулась ему, и в ее светло-зеленых глазах на миг мелькнула тень.

— Разве сестра не может сделать сюрприз брату? — Она перевела взгляд на меня. Улыбка осталась прежней теплой, а тени исчезли. — Он все уши прожужжал про это место. Я просто обязана была увидеть его своими глазами.

— Добро пожаловать. Я Арден. — Я опустила взгляд на себя и поморщилась. — Мне бы переодеться.

Элли рассмеялась:

— Не обязательно. Пижамы — это святое. Особенно, когда у тебя такая шикарная футболка. — Ее глаза вспыхнули. — И такой большой, красивый пес. Привет, любовь всей моей жизни.

Хвост Брута застучал по каменной плитке, но он не подошел.

— Freund, Brutus. Freigeben, (Друг, Брут. Можно) — скомандовала я, отпуская его.

Брут тут же направился к Элли, которая опустилась на корточки и обняла его.

— Ну ты же просто самый красивый пес! И такой умный — понимаешь немецкий!

Линк взглянул на сестру, потом на меня:

— Элли обожает собак.

— У тебя есть собака дома? — спросила я.

На ее лице промелькнула грусть.

— Пока нет. Может, заведем, когда переедем за город.

Губы Линка сжались в жесткую линию. Видимо, он был не в восторге от ее жениха, и мне стало интересно, в чем там дело.

— Заходи, — сказала я, направляясь внутрь. — Я только переоденусь.

Я почти убежала в спальню, и не только потому, что была в пижаме. Внутри все сдвигалось с привычных мест, и мне нужно было время, чтобы прийти в себя. Линк нарушал мою размеренную жизнь, напоминая, что палитра, которой я пользовалась, была лишь серых оттенков, а он одним взмахом кисти превращал ее в радугу. Это было прекрасно… и пугающе. Мне нужно было немного пространства, чтобы восстановить равновесие.

Схватив одежду, я метнулась в ванную. Быстро почистила зубы, переоделась в любимые темно-зеленые карго и серую майку. В самый раз — ухаживать за лошадьми и везти картину в The Collective. Натянула плотные носки, хоть на улице и жара, но они нужны будут для сапог.

Прямо перед тем как открыть дверь, я замерла, услышав голоса. Глубоко вдохнула. Прятаться в ванной вечно не вариант. Сжав руку на дверной ручке, я вышла.

Когда я вернулась в кухню, Элли посмотрела на меня с широкой улыбкой:

— Я скучаю по единорогу из метал-группы, но эти штаны — огонь.

Я засмеялась, окидывая взглядом пространство.

— Я бы предложила тебе еду, но тут особо нечего. Твой брат пытался всучить мне какой-то зеленый ад в стакане, но по тебе видно, ты тоже не фанатка жидких пыток.

Элли рассмеялась, звук был легким и живым:

— Она мне нравится, — сказала она Линку.

Его губы дрогнули.

— Рад, что ты одобряешь.

— Тебе повезло. У меня безупречный вкус, — заявила Элли и эффектно перекинула светло-каштановую прядь через плечо.

— Иногда у тебя безупречный вкус, — парировал Линк.

Элли возмущенно округлила глаза:

— Прошу прощения? Кто помогал с логотипом для твоей компании? Кто давал фидбек по маскоту Sparks?

В его глазах плясали искорки:

— А кто в детстве макал виноград в кетчуп и считал это кулинарным шедевром?

— Мне было пять! — воскликнула Элли, раскинув руки.

— Мои рецепторы до сих пор в шоке, — проворчал Линк, но смотрел на нее с явной нежностью.

Внутри у меня что-то сжалось. Я ясно представила себе картину: подросток Линк ест виноград с кетчупом только потому, что это нравится младшей сестре. Есть что-то особенное в таком мальчике. И если он вырос — то не растерял этого в себе. Он заботился обо мне, остался, чтобы убедиться, что все спокойно. Убедиться, что я сыта.

Линкольн Пирс был хорошим человеком. Тем самым редким, настоящим. И это пугало до чертиков.

— Пока вы спорите о достоинствах винограда с кетчупом, я пойду выпущу лошадей и соберусь в город.

Глаза Элли вспыхнули:

— У тебя есть лошади?

Ее радость была почти детской. И хотя, скорее всего, она была старше меня на год-два, мне вдруг захотелось о ней позаботиться.

— Две. Если задержишься — прокачу.

Элли взвизгнула от восторга:

— Это было бы потрясающе.

Я взглянула на Линка, который нахмурился:

— Что? Не любишь лошадей?

Он покачал головой:

— Я просто не уверен, что тебе стоит ехать в город одной. Мы можем поехать с тобой.

Я попыталась не поддаться на его заботу, но она уже обвила меня, как теплый плед. Именно поэтому я не должна была пускать его в свою жизнь.

— Все нормально. Я быстро. Трейс уже заставил включить на телефоне функцию отслеживания, так что он в курсе, где я.

— Арден…

— Все хорошо, Ковбой. Это просто дурацкая шутка.

— Мы не можем быть уверены в этом.

— Ни один маньяк не присылает записки заранее. Я буду осторожна. Обещаю.

Линк смотрел на меня с недоверием. И тревога в его ореховых глазах заставила мое сердце сжаться. Не потому, что это значило, что он заботится. А потому что я знала, каково это — потерять ту заботу, которую ты уже успел почувствовать. Когда все рушится в один миг. И я больше никогда не хотела это пережить.

Ванда подпрыгивала на гравийной дороге, пока я ехала в город. Окна были опущены, и летний ветерок разгуливал по кабине. Брут был на седьмом небе — высунул голову, уши развевались на ветру. Я потянулась и почесала ему зад — хвост тут же застучал в благодарность.

Вот оно. Все, что мне было нужно. Свежий воздух. Мой пес. Моя машина. Моя работа.

Мне не нужны были мрачные мстители, пробуждающие во мне такие чувства, от которых становилось по-настоящему страшно. Даже если от одного его прикосновения оживало каждое клеточка моего тела. Даже если он был единственным, с кем я чувствовала себя в безопасности впервые за десятилетие.

Одна только мысль о том, какие эмоции вызывает у меня Линк, вызывала во мне раздражение. Как он посмел так просто вломиться в мою жизнь и перевернуть все с ног на голову? Как он посмел заставить меня понять, чего мне не хватало все это время за моими высокими стенами?

Телефон зазвонил, как раз когда я свернула на Каскад-авеню. На первом светофоре я остановилась и вытащила трубку из подстаканника. Увидев имя на экране, приняла вызов, включив громкую связь, и вернула телефон на место.

— Чем могу помочь, шериф? — спросила я.

— Рассказать маме, что ты дерзишь мне, хотя я просто забочусь о тебе? — пробурчал Трейс в ответ.

Я усмехнулась:

— Дерзю? Я тебе не шестилетняя дочка, напомню.

— А ведешь себя как она, — немедленно парировал он.

Я высунула язык на телефон, даже зная, что он этого не увидит.

— Ты либо язык мне показываешь, либо средний палец.

Я резко выпрямилась, когда загорелся зеленый.

— Ты что, камеры в моей машине поставил?

Трейс рассмеялся — и, черт возьми, как же приятно было это слышать. Он вообще редко смеется в последнее время. Я не знала, в чем причина: в тяжести развода, в воспитании Кили с рождения или в самой сути его профессии. Он всегда был серьезнее нас всех, и всегда придерживался правил. Но теперь это было чем-то большим.

— Если бы ты была Кили, я бы уже заставил тебя убирать за лошадьми за такую дерзость, — сказал он с легкой усмешкой.

Я вела машину по главной улице, наслаждаясь клумбами на перекрестках с яркими цветами и туристами, лениво разгуливающими по магазинам.

— Я уже почистила стойла сегодня утром. Может, этого хватит?

— Допустим. — Он помолчал, и я напряглась. — Поздно ночью поступил звонок. Миссис Хендерсон сказала, что какие-то подростки играли в звонок-драпанул в масках из «Крика». Сегодня утром пришли еще несколько похожих сообщений.

Я вскинула кулак в воздух:

— Говорила же. Придурковатые детские розыгрыши.

— Больше никто не говорил о записках.

— Трейс, — смягчила я голос. — Если бы со мной не было того, что было, я бы и сама не стала сообщать о записке.

Он вздохнул:

— Возможно, ты права. Я поговорил с агентом из ФБР, который ведет твое дело. — Я затаила дыхание. — Она говорит, что никаких сдвигов нет. Грейди Эллисон получает только одного посетителя в тюрьме — свою мать. Она приезжает раз в месяц. Он не пользуется ни телефоном, ни электронной почтой. Никак не мог быть причастен к этому.

Одно только имя Грейди Эллисона вызывало у меня дрожь. Этот человек хладнокровно убил моих родителей и еще бог знает скольких. Все ради пары лишних купюр.

— Это только подтверждает, что это был розыгрыш, — сказала я, включая поворотник у съезда к галерее и пытаясь собраться. — Они что-нибудь еще сказали?

— До сих пор не знают, кто его нанял и зачем. Неизвестно, какие дела твой отец действительно зарубил, кроме тех немногих, которые удалось отследить изначально. Если бы картина была полной, может, они бы смогли выйти на заказчика.

Я стиснула челюсть:

— Если они так и не нашли новые зацепки, то нет никакого смысла, чтобы спустя столько лет кто-то вдруг решил пойти по мою душу. Я ведь не помню ничего сверх того, что уже рассказала.

И это меня съедало. Я прокручивала в голове голос снова и снова, пытаясь его узнать. Но все было без толку. Обувь нашли — модные лоферы за тысячу долларов с листами ожидания, но ни один из владельцев в районе Бостона не совпал с подозреваемыми.

Трейс тяжело вздохнул:

— Ладно, ладно. Ослаблю хватку.

— Спасибо.

— Но все равно хочу, чтобы ты была осторожна. Я добавил ферму Коупа в маршрут патрулей. И, пожалуйста, держи включенными геолокацию и звук.

Я пробурчала что-то себе под нос.

— Арден, — строго произнес он. — Не заставляй меня подключать Нору и Лолли.

— Это уже жестокие методы, — буркнула я.

— В тяжелые времена — тяжелые меры.

— Да-да. Обещаю.

— Спасибо. Где ты сейчас? Я слышу твою машину.

— Вот это детектив! — пробормотала я. — Завожу картину в The Collective, потом домой. Есть предчувствие, что сегодня день скульптуры.

— Хорошо. Только не забудь, что сегодня ужин. И я пригласил Линка.

Я выругалась про себя. Совсем забыла, что Лолли потребовала моего явления во плоти. Казалось, это было в другой жизни. А присутствие Линка только усложняло все. Он видел слишком многое.

— Я приду.

— Отлично, — сказал Трейс. Потом добавил: — Мы просто заботимся о тебе. Ты знаешь это, да?

Ком встал в горле. Глотка горела.

— Знаю. Прости, что не всегда это показываю.

— Не неси чепухи, — отрезал он. — Заботиться о тебе легко. Даже когда ты колючая, как кактус.

Уголки моих губ дрогнули в улыбке, когда я свернула в переулок за галереей. Он был слишком добр ко мне, слишком мягок. Из-за этого я чувствовала себя только хуже — потому что не могла ответить ему теми словами, что он заслуживал. Не могла сказать «люблю». Будто если скажу, то потеря будет еще болезненнее, когда она случится.

— Ты — лучший брат, — прошептала я. Этого было мало. Но это все, что я могла дать.

— Скажу Коупу, — фыркнул он.

Я рассмеялась:

— Ты хочешь, чтобы меня выгнали?

— Никогда, — отозвался Трейс. — Ладно, мне пора. Если что-то нужно — звони или пиши.

— Обязательно. И будь осторожен.

— Всегда, — сказал он и повесил трубку.

Я попыталась стряхнуть с себя разговор, пока ставила машину у черного входа The Collective, но он все еще сидел в голове. Переведя рычаг в положение «парковка», я услышала два уведомления. Подняв телефон из подстаканника, не сдержала улыбку.

Ваша группа теперь называется “Любимчик Арден и остальные”.

Трейс: Арден сегодня наконец призналась. Я ее любимый.

Кай: Кто-нибудь проверьте А. Трейс, наверное, шантажирует ее. Мы же все знаем, что я — ее любимый.

Коуп: Ты че несешь? Я единственный, кому Арден доверяет Брута, если ей надо куда-то уехать.

Роудс: То есть ты просто живешь ближе всех? Пять минут пешком.

Коуп: Жестоко, Ро-Ро. Неожиданно подло.

Шеп: Можете все заткнуться. Я построил ей студию. Очевидно, я любимчик.

Фэллон: Вы все нелепы. Мы же знаем, кто на самом деле любимчик Арден. Лолли.

Кай: Это нечестно. Лолли, наверное, подкупает ее брауни с травкой.

Я фыркнула от смеха.

Я: Брауни — это прекрасно. Только без травки. После всего, что я слышала о Ро, которого случайно накрыло в колледже, я держусь подальше.

Фэллон: Ты про это??

Она скинула видео, которое мы видели миллион раз, но оно все равно не надоедало. Роудс бродил по саду Лолли и напевал цветам, разговаривая с ними.

Роудс: Ты же говорила, что удалила это! ПРЕДАТЕЛЬНИЦА!

Фэллон: Извини. Я солгала. Это слишком бесценно, чтобы удалять.

Кай: Фел крошка, но страшная. У нее слишком много компромата на нас всех.

Фэллон: И вам всем стоит об этом помнить, когда я попрошу помочь на школьной ярмарке в следующем месяце.

Были кое-какие протесты, но в целом все согласились. Если твоя сестра работает в органах опеки, как тут откажешь?

Выключив двигатель, я выскользнула из кабины и жестом подозвала Брута. Мы направлялись прямо в галерею, так что поводок я не брала и поклялась бы, что мой пес глянул на меня с благодарностью.

Стоило мне захлопнуть дверцу, как знакомая темная шевелюра показалась в проеме задней двери. Исайя расплылся в улыбке, выходя наружу.

— Как моя любовь всей жизни?

Я скорчила рожицу:

— Жива-здорова, сердцеед.

Он направился ко мне, присев, чтобы почесать Брута.

— А говорят, теперь уже ты — сердцеедка. Говорят, сегодня утром у тебя был папочка миллиардер.

Он приподнял брови, подчеркивая намек, и я почувствовала, как загорелись щеки.

— Все не так, — пробормотала я.

— Ну конечно, не так.

Я показала ему средний палец, а Исайя лишь рассмеялся.

Он поднялся, и я заметила глину, размазанную по его поношенной футболке.

— Слышал, ты привезла новую работу. Нужна помощь?

Меня накрыла волна благодарности — не за саму помощь, а за то, что он отпустил тему. Исайя любил поддевать, но всегда был рядом, когда было нужно.

— Было бы здорово. Она еще не до конца высохла, надо аккуратно.

Исайя отсалютовал двумя пальцами и направился к кузову моей машины. У меня был специальный защитный чехол для перевозки работ — на случай, если пойдет дождь, пойдет снег или, как сейчас, поверхность будет еще липкой.

Он привычно откинул крышку, но, дойдя до картины, вдруг остановился и взглянул на меня:

— Арди. Это потрясающе.

Щеки мои снова вспыхнули.

— Спасибо. Это… эм…

— Необычно, — закончил он за меня.

Я кивнула:

— Выводит меня из равновесия.

Исайя улыбнулся:

— Если тебе кажется, что ты стоишь голая перед толпой — значит, это стоящее. Важное.

— Говорит человек, который обожает позировать обнаженным.

Он рассмеялся:

— Справедливо. Пойдем, занесем ее. Люди с ума сойдут, когда увидят.

Живот скрутило от волнения. Я надеялась, что зрители почувствуют связь с этой работой… но в то же время не была уверена, что смогу с ней расстаться. И это было проблемой.

Мы осторожно пошли к черному входу, стараясь не задеть ни одну машину и не споткнуться. Завидев нас, Ханна бросилась к двери:

— Я подержу.

— Спасибо, — сказала я и оглянулась, проверяя путь.

Мы внесли картину и поставили ее на мольберт, который оставил Денвер. Видимо, он хотел сфотографировать работу, прежде чем убрать ее в одну из студий для сушки.

— Вау, — пробормотала Ханна, голос стал мягким. — Это потрясающе.

— Спасибо, Ханни.

Она вздохнула, провела рукой по растрепанным рыжим волосам:

— Мне самой пора браться за работу. Я отстаю.

Я внимательно посмотрела на нее. Под глазами — темные круги, пальцы испачканы краской.

— Ты в порядке?

Ханна выдала вымученную улыбку:

— Мне тяжело идет этот проект.

Я-то знала, каково это.

— Хочешь, я гляну? Поговорим, поищем идею вместе. Я с этой тоже застряла, но потом все сложилось.

— Я помогу, — вмешался Исайя. — Я, конечно, по глине, но искусство есть искусство, да?

Ханна засияла, будто мы протянули ей мешок с бриллиантами:

— Было бы здорово. Спасибо.

Над дверью звякнул колокольчик, и я обернулась. Денвер вел внутрь какого-то мужчину. Не того журналиста с другого дня. Этот выглядел… скользким. И очень богатым.

Блестящие туфли, совершенно неуместные в горах. Безупречно отглаженные черные брюки. Белоснежная рубашка, аккуратно заправленная. Часы в алмазной окантовке. Даже волосы уложены волнами с гелем — как скульптура.

Мужчина скользнул по нам взглядом, но тут же остановился на картине.

— Скажите, это ее новая работа?

— Да, — ответил Денвер, улыбаясь, как кот, проглотивший канарейку.

Брут прижался ко мне, молча давая понять, что он рядом. Я положила руку ему на голову.

— Арден, это Квентин Арисон. Он хотел ознакомиться с работами до аукциона, — представил Денвер, все еще с той же самодовольной улыбкой.

Взгляд Квентина метнулся ко мне, резкий, заставляющий отступить. Брут зарычал, и я даже не пыталась его остановить. Квентин уставился на меня, не проявляя ни страха, ни сомнений.

— Арден Уэйверли. Такая юная и красивая женщина создает такие мрачные полотна. Интересно.

Он двинулся ко мне, шаги плавные, медленные.

Брут поднял шерсть и снова зарычал, уже громче.

Квентин бросил взгляд на пса:

— Интересный выбор спутника.

— Он защищает, — сказала я, не отводя взгляда. Вокруг были люди, но пальцы чесались дотянуться до ножа в кармане.

— А если я захочу взять вас за руку?

— Ему это не понравится, — процедила я.

— Убедительно. — Он перевел взгляд на картину. — Мне нравится. Она мне нужна. Кровь… она зовет.

Меня передернуло, в животе скрутило. Я ни за что не хотела, чтобы эта работа попала в его руки. Особенно если он вообще не понял, о чем она.

Он снова посмотрел на меня:

— Пойдемте поужинаем. Вы расскажете мне о моей картине.

Он уже считал ее своей. Гнев вспыхнул во мне.

— Обойдусь.

В глазах Квентина сверкнуло раздражение и что-то еще — опасное.

— Я известный коллекционер. Думаю, вы захотите пересмотреть свое решение.

— Коллекционеры меня не волнуют. — Я говорила искренне. Мои работы либо откликались людям, либо нет. Я не собиралась что-то объяснять тому, кто будет их судить.

На его щеке дернулась мышца:

— Я могу открыть вам множество дверей, Арден. Не упустите шанс.

Я уже открыла рот, чтобы послать этого самодовольного ублюдка куда подальше, но не успела. Потому что воздух прорезал новый голос. Голос, холодный, как лед, и оттого обжигающий. Голос, который я знала.

— Кажется, она сказала «нет».