Княжий венец

Глава 21.

Не таились они особо. Да и кого им бояться? Девка эвон сказала, что силы ее покинули, бревном лежит. А мужик – даже если здоров, так их семеро. Не осилит. С похабными ухмылками вышли бандиты, встали полукругом, поигрывая оружием. Если мечи были оружием дружинников, то лихой люд предпочитал топор на длинной рукояти или кистень. Неожиданно достать противника, покалечить резким ударом, лучше из-за спины – такой была обычная тактика нападавших в глухих лесах. И телосложением отличались от воинов – небольшого роста, жилистые. Быстрый бой и в случае неудачи – быстрое отступление. Юркому в лесах легче укрыться, чем высокому да широкоплечему. Разбойничья жизнь непостоянная – то куш хороший, то голодные деньки. Оттого и одеты и были кто во что горазд. Грабеж он же как – что схватил, то твое. Наперво – главарь, а остальное его люди расхватают. Оттого щегольские расшитые сапоги с рваным зипуном красуются.

Главарем банды был тот, что впереди стоял. Что интересно, и он среди разноместной компании не был самым крупным – худой, поджарый. Мелковатые черты, глаза острые, с прищуром, да волос жидкий. Судя по шрамам на лице – много где его жизнь мотала, может даже и не первая это его банда. В их душегубском деле главное не резать рукой недрогнувшей, а суметь опасность почуять и сбежать вовремя. Ежели дружинники княжьи прижмут али охрана у купца доброй окажется. Судя по тому, что этот был не молод – опыта ему хватало.

Как старший, одет он куда как солиднее – кафтан, хоть и заляпан бурыми пятнами, но добротный, шапка бобром отороченная, пояс золотом расшитый. А что лицо рябое да немытое – так жизнь в лесу — чай не хоромы боярские. Особливо если приходиться от стражников по болотам улепетывать. Демонстративно в руках держал не холодное оружие, а кнут. Видать за него всю кровавую работу другие делали. Поигрывал им, постукивая о ладонь с грязными ногтями. Рядом с главарем встали громила и юрковатый паренек. Последний – наверняка прихлебай, такие обычно любят шакалить при главном, получая то затрещины, то лишний кусок пожирнее.

- Вот уж не думал, что нам такая удача выпадет, когда за толпой мертвяков проследить решил, - начал главарь. Улыбался, а глаза злые. Алчность в них горит и гордыня. Упивается, что жизнь чужая в его руках. И только от него зависит, как умрет тот, что пока живыми глазами смотрит. Не чужая в нем тьма, а своя, собственноручно выращенная. Когда безнаказанность полная, чего ж не поглумиться-то? Скучна жизнь в лесах, можно и поболтать перед душегубством. Послушать мольбы, может даже сделать вид, что согласишься. Развлечь банду свою, пусть посмеются да потешатся.

- Не говори «гоп», - негромко произнес князь, внимательно, одного за другим оглядывая бандитов, примечая их повадки и оружие. Его главный козырь – внезапность. Пока не осознали они опасности, не навалились всей кучей. Хотя едва сдержал первый порыв – послать эту падаль куда подальше. Ежели бы он с дружиной был – даже не сунулись бы шакалы.

А главарю ой, как не понравилась уверенность жертвы. От прямого взгляда синих глаз холодок побежал по спине, да отмел он его. Нешто путник на меч свой рассчитывает? Дуралей, семеро их. И все убийцы прожженные, не один десяток душ за плечами.

- Ладная у тебя девка. Мне как раз под бок такую. А еще и ворожея! Ой, чую, озолотит.

- Чем это? – Велеслав решил заболтать словоохотливого бандита. Пусть думает, что он хозяин положения, расслабится. А тем временем можно дождаться лучшего расположения. Когда встанут так, что друг другу мешать будут.

- Я ж все селения болотные данью обложу. Чтоб от мертвяков спастись, они последнюю рубаху сымут. Князем местным сделают, ежели пожелаю. Пойдешь ко мне в княгини, красавица?

- Иди к шайтанам [1]! – твердо произнесла Тамирис, с трудом повернув голову.

- Ты смотри! Не понял куда, а видать послала. Строптивая! Ох, и ответишь за это сегодня же. Этим самым ртом меня радовать будешь, - главарь похабно улыбнулся, погладив промежность.

Тамирис невольно вздрогнула от омерзения. И тотчас же крепче сжали ее сильные руки.

- Ничего не бойся, птичка. Полежи пока, а еще лучше глаза закрой. Не надо тебе видеть то, что сейчас будет.

- Леслав, - фиалковые глаза испуганно распахнулись. И увидел в них то, что не говорит валорка словами. Беспокоится она за него! А раз беспокоится, значит небезразличен он! Глупая радость расцвела в груди огненным цветом.

Но девушка, несмотря на удушающую слабость, разозлилась. Как этот босяк смеет так говорить сней? Повернула голову и опалила взглядом.

- Ты, облезлый, с чего решил, что помогать тебе буду? А не придушу при первой же возможности?

Рассмеялся главарь, зло сверкнув глазами.

- Побереги силы, красотка. Понадобятся. А мне ты ничегошеньки не сделаешь. От дурман-травы все шелковыми становятся. Из злой кошки течной сукой станешь. А мы еще и полюбовника твоего заберем. Если попытаешься чего удумать – я его на ленты резать буду. Самолично. А пока – плетей двадцать сейчас получит, за язык твой не сдержанный.

Щелкнул хлыст у сапога бандита, предсказывая, что сейчас будет.

Два взгляда – синий и фиалковый, вновь встретились. И на сей раз в обоих плескалась ярость. И не известно, чьей было больше.

- Ты эта... Мужик, одёжу сымай, мы ее чичас поделим. Да не попорть! Твоей бабе ее потом стирать и штопать, - шакал главаря подал голос, гаденько ухмыляясь ртом, в котором многонько зубов не доставало. Не раз видать за длинный язык наказывали. А все не наука.

- Хлыст, а ты нам девку дашь спробовать? Давно бабы не было, нутро горит, – прогудел громила с близко посаженными глазками и тяжелыми надбровными дугами. Видать за силу в их отряде отвечает. Невысокий, но широченный, от сутулости ажно шеи не видно. Закинул тяжеленный кистень[2] на плечо и облизнулся, глядя на девушку.

Банда мгновенно оживилась.

- Ты, Первуша, губенку-то закатай! Куда тебе такая краля?

- Хотя я бы на себе ее покатал!

- После него не бабы, а старое мочало. Если выживают.

- Ты ж порвешь, как в прошлый раз было.

- Так охота же… - скорбно поджал губы здоровяк, - может она хоть руками...?

Отряд нестройно заржал, кто-то даже закривлялся, изображая женские стоны.

- Ну-ка, цыц! Моя это девка. Сам ее валять буду. И для дела она пригодится, - блеснули колючие глазки из-под светлых бровей.

Велеслав, устроив девушку поудобнее, встал на ноги. Перевел глаза на лесной сброд, чувствуя, как холодная ярость наполняет душу. Они посмели открыть поганые рты на НЕЕ!

- Не рановато ли чужую женщину делите?

- Так и не твоя она! Эвон, у нее обручья брачного нет. Нешто плохо просила? Неумелая? – визгливый шакал начал бесить более главаря.

- Так бы она хоть богов могла молить о заступничестве. И в селениях ее б не тронули, ежели мужнина жена. Здесь на Болотах только богов и боятся. Эх ты, полюбовничек… - это уже главарь решил к совести воззвать. Снисходительно улыбнулся, а в глазах ни грамма жалости. Перевидал он таких парочек… А ведь бывало и такое, что мужик сам свою бабу отдавал в надежде, что его не тронут. Таким главарь всегда самолично кишки выпускал. Чтоб подыхал и глядел, как ее всей бандой насильничают.

- Не твоего ума дело, душегуб.

- И не твоего уже, мил-человек. Мое обручье носить будет, понял? Меня ласкать и охаживать. Пока ты в землице гнить будешь, - осклабился, послав голодный взгляд на Тамирис.

Чуть-чуть подобрался Велеслав, ни единым мускулом на лице не выдавая гнева. Только глаза потемнели до грозового-синего. От этой темной синевы бояре миргородские заикаться начинали, да только не знали бандиты лесные – кто перед ними.

Шакал главаря чуйкой не обладал, а выслужиться хотелось. Потому, осмелев, подскочил к внешне спокойному Велеславу. Заговорил громко и визгливо, с присвистом беззубым.

- Ты эта… Чего замер-то? Меч отдай и сымай одежу! Да не изгваздай, смотри, со страху.

Дернул за рукав, угрожающе поигрывая кинжалом, и полег первым, получив княжьим мечом наотмашь. Воспользовавшись замешательством, Велеслав рванул к бандитам и быстрыми ударами уложил еще двоих. Не чета душегубы княжьим дружинникам. А уж самому князю и подавно. Пел меч его, упиваясь поганой разбойничьей кровью.

Не стал Велеслав разговоры вести. О чем? Просить о милосердии? Так по глазам видно, что не знают о таком бандиты лесные. Угрожать? Напрягутся и готовы к отпору будут.

Вновь раздались крики по поляне. Ничуть не хуже тех, что мертвяки издавали. Да только в этих криках изумление поначалу было – как это один и не побоялся супротив целой банды выйти? Не было сроду такого, или убегали путники, или в ноги бухались. Не сразу поняли, насколько грозный противник им достался. И безжалостный. А когда поняли ошибку, поздно было – подыхали, заливая бурым жухлую траву.

Дольше других пришлось повозиться со здоровяком. Кистень оружие страшное, особливо в умелых руках. Удары сыпались резкие и неожиданные. Несколько раз опасно просвистело над княжьей головой, да раз за разом уворачивался он, нанося ответные удары. Заставляя громадного разбойника рычать по-звериному и еще яростнее махать смертоносной цепью. Широкоплечий душегуб был умелым, но неповоротливым. Слишком на силушку рассчитывал, за что и поплатился. Рухнул к ногам князя со вспоротым животом.

Ничего пред собой князь Миргородский не видел, кроме тех, кто посмел покуситься на его валорку. А ведь Птичка на Болота пришла и их спасать тоже. Уроды! Делили ее, как трофей, да способы обсуждали, как с ней будут… Псы поганые, гореть вам веки вечные!

Когда заканчивал с последним, за спиной раздался страшный хрип. Инстинктивно отскочил в сторону, оборачиваясь и выводя меч вперед - перед ним с занесенным кинжалом стоял главарь, выкатив глаза от ужаса. А ведь ранее уложил его Велеслав, достав мечом. Как подняться сумел? И не только поднялся, а с кинжалом бросился в подлой атаке со спины. Понимая, что этот противник никого живым с поляны не выпустит. Вот только не случилась подлая атака. Выронил главарь оружие и вцепился руками в удавку, сотканную из Тьмы. Тонкая, но крепкая нить тянулась из ладони едва сидящей, раскачивающейся от слабости девушки. Последним усилием сжала она кулак и хрустнуло горло нападавшего. Подался главарь вперед и наткнулся на меч княжий.

- Ты … кто? – прохрипел душегуб, захлебываясь кровью.

- Я – князь твой, падаль, – процедил Велеслав, переводя взгляд с расширившихся, но уже подернутых пеленой смерти глаз Хлыста на девушку.

В эту же секунду носом хлынула у Тамирис кровь, заливая грудь белоснежной рубахи. Окончательно силы покинули. Закатила глаза и начала падать вперед, да только успел он. Кинулся, подхватил и прижал к себе в ужасе глядя на залитое кровью лицо.

- Милая… да зачем же ты…, - рванул, не глядя, кусок своей рубахи, стараясь остановить алый ручеек из носа, - я бы и сам справился. Зачем? Слезинки твоей не стоят псы поганые.

Никогда большего страха не испытывал. Понял, что в кошмарах ему теперь будет видеться, как стоит его валорка на коленях, едва жива. Рубаха кровью залита, сил и на щепоть нет. Но спасает. Спасает его.

Унес он девушку подальше от злого места. Лагерь разбил у ручья. Перво-наперво донес ее до воды, умыл лицо, кровь подсохшую, стирая. Клубилось внутри что-то, то ярилось, то страхом сжимало. Вот зачем, а? Не впервой ему раны получать. Подумаешь, огрел бы его главарь, да увернулся бы. Пусть бы сам кровью истекал, только бы не она, тростинка хрупкая. Как ни умывал, как не просил – не пришла в себя. Унес к лошадям, лежанку ей нарубил, укрыл теплее.

Пробовал поцелуями отогреть – но видать совсем далеконько ушла, не было тепла на ее коже. Только его удовольствие прошивало раз за разом. Отошел, чтобы окончательно голову не потерять. И так ведет с нее, как отрока, бабы не знавшего.

Что делать-то? Только ждать теперь. Огонь развел, помня, что голодна Тамирис опосля как с Тьмой наворожит. Накормить и отогреть перво-наперво надо. Руки дело делали, а глаза постоянно к ней стремились – может шевельнется или звук какой подаст? Не нет. Тиха и недвижима. И бледная, как снег.

Только когда варево на огне забулькало, на себя Велеслав глянул – рубаха порвана, да следы крови на ней. Чужие. Душегубов и ласточки его райской.

Отошел к ручью, рубаху скинул и обтираться начал. Порезы были кое-где небольшие, там, где нагрудник кожаный не защитил. Промыть раны надо, душегубы сами были немыты-нечесаны и оружие их под стать хозяевам. Может заодно водица холодная отвлечет, потому как беспокойство за валорку грызло хуже зверя лютого. А ну как захворала? Отчего так долго в себя не приходит?

- Тами, так нельзя! Сколько я тебя учила? Последний резерв трогать нельзя! Ты жизненный путь свой укоротила!

- Ну, мам…

- Глупышка моя, это опасно, - теплые карие глаза смотрят с укором.

- Знаю. Но как было по-другому?

Вместо ответа – тяжелый вздох.

Как же невыносимо хорошо! Лежать головой на маминых коленях, запрокидывать лицо и стараться поймать нежный взгляд, в котором столько беспокойства. Теплая маленькая ладошка гладит по волосам, наполняя душу умиротворением. И не замутненным счастьем. Но что-то скребется там на донышке сознания. Тами отмахивается, ей хорошо, но это «что-то» зудит как комариный укус, мешая окончательно расслабиться. Мысль о долге.

- Тебе нужно возвращаться, - мама хмурится, а в глазах жалость. И печаль. Отчего?

- Я не хочу! Хочу остаться с тобой! – только с мамой можно капризничать и не важно сколько тебе лет.

- Нельзя, малышка. Здесь не место живым. Тебе пора.

- Мам, пожалуйста!

- У нас мало времени. Ты, и так задержалась тут дольше нужного. И запомни, из самой горькой, безнадежной ямы есть выход. Слушай зов и не опускай руки.

- Я еще вернусь, мам?

- У тебя есть шанс не вернуться сюда, Тами. Воспользуйся им, мой птенчик.

- Я так тебя люблю, мам…

Невесомый поцелуй в лоб растворяется. Как и все, что она видит вокруг. Глаза открыты, но перед ними клубящаяся серая мгла. Она уползает. Медленно, ленивой кошкой выпуская из когтей. И первое что Тами увидела чуть поодаль – это роскошная мужская спина. Широкая, крепкая. Гладкая кожа кое-где покрыта шрамами, но под ней с ленцой перекатываются мышцы.

Несколько секунд Тамирис откровенно любовалась тем, как мужчина проводит по плечам мокрой тканью, позволяя влажным ручейкам ласково оглаживать спину, стекая вниз. Вдруг отчего-то стало жарко. Дыхание участилось. Захотелось тряпицу взять в собственные руки и… Мужчина, словно что-то почувствовав, повернул голову. Красивый, хищный профиль привел ее в чувство. Так вот на кого она так бесстыдно пялилась! Небо, какая же дура!

Тамирис зажмурила глаза, но было уже поздно. Мужчина подлетел к ней бешенным вихрем.

- Очнулась, Тами?

И столько беспокойства в низком бархатном голосе, что прикидываться спящей как-то стыдно. Тем более – что день на дворе. Какой уж тут сон.

- Да, - открыла глаза, мгновенно утонув в сине-зеленых озерах.

- Слава богам Светлым! Столько часов в беспамятстве. Ты мне седых волос добавишь, девочка.

- Ты… ты ранен? – сказала первое, что на ум пришло. Ведь много было бандитов! Спросила, а голос срывается. Слишком красив мужчина, чтобы оставить равнодушной. Хоть и покрылись гладкие щеки короткой щетиной, да не портит это его. Лишь более опасным, будоражащим выглядит. И екает от его вида сердце глупое. Ему не нужное.

- Ерунда, царапины, - поморщился князь, - а вот ты зачем так напрягалась?

Мужские пальцы осторожно касаются щеки, заставляя закрыть глаза от немудреной ласки. Это не похоть, это такая неприкрытая нежность, что к глазам подступают невольные слезы. Становится стыдно. За чувства свои взбунтовавшиеся, за то, что лежит перед ним беззащитной. И склонился над ней так низко, что дыхание его на своем лице чувствует. Еще немного и… Нельзя!

- По… помоги встать, - шепнула, отводя взгляд в сторону. Только бы на губы эти греховные не глядеть.

- По силам тебе?

- Смогу. Я все смогу. Что нужно будет.

Велеслав усадил ее, закутанную в плащ, не сводя внимательных глаз. А она не знала куда свои девать. Волнение охватило глупое, удушливое. Откуда оно? Почему? Полуголых мужчин она перевидала в походах. Почему на этот раз? Смущенно опустила глаза и увидела, что ее рубашка безобразна заляпана кровью. Откуда? Ах, да… Из носа. Вспомнила ощущение теплых струек, заливающих губы.

- Мне переодеться надо.

- Рубаха рядом лежит. Я сам не стал, чтоб ты… не серчала.

- Спасибо, - вместе с благодарностью – удивление. Неужели бабник несносный удержался от того, чтобы ее голую и беззащитную рассмотреть? А мог бы и не только это… В голове всплыли обрывки грязных слов бандитов. Судя по тому, что они сейчас не на берегу того озерца, а воин, хоть и покрыт свежими царапинами, но спокоен – все закончилось.

- Пойду лошадей гляну, - деликатно дал понять, что мешать не будет.

Тамирис невольно вскинула глаза на поднявшегося на ноги мужчину. Невозможно хорош! Плечи широкие, руки сильные с дорожками вен на запястьях. Грудная клетка плитами гладкими, вот уж на ком прикорнуть можно. Или прижаться, ища защиты. Пыталась разозлиться, внушая себе сколько женских голов на этой груди засыпало – а не вышло ничего. Хорошо хоть отошел десятник быстрым шагом. Не стала глядеть ему вслед. Во-первых, чтоб себе лишнего не позволять. А во-вторых, не сомневалась, что не будет воин поглядывать. Есть у него недостатки, но верность слову – на лице написана. А с гордыней рука об руку еще и самоуважение идет. Потому не позволит себе Леслав подлого поступка. В открытый бой пойдет, но не исподтишка.

Переоделась споро, чтоб не сверкать прелестями на весь лес. Мужчина вернулся, тоже рубаху надел.

- Еда готова. Будешь?

- Буду, - силы и вправду надобно восстановить. Особенно после того, как у нее ума хватило из последнего резерва черпать.

Положил ей каши в тарелку, протянул и рядом сел. Обеспокоенных глаз не сводит. Только и остается, что есть молча и глядеть ровно в тарелку. А все равно чувствуется его присутствие. Больно энергетика у десятника властная. Тяжелая даже. Вроде и не давит сейчас, а ощущается. И как он так делает?

- Как чувствуешь себя, птичка?

- Лучше уже, спасибо. Тот… берег – далеко он?

- Зачем спрашиваешь? – хмурятся густые брови.

- Огню нужно тела предать. Чтоб не встали повторно.

- Завтра пойдем, - отрезает князь.

- Нет, сегодня, максимум к вечеру. Сложно, но можно их второй раз поднять. Не стоит давать колдуну дополнительных людей.

- Колдуну?

- Да, мужчина. По остаточному следу на неспящих увидела.

- И как же ж такое видеть можно?

- Ну… если очень грубо, то прикосновение к чужой силе – это как рукопожатие. Ты же можешь отличить мужскую руку от женской? – улыбается девушка в его удивленные глаза. Приятно видеть самоуверенного воина обескураженным. Ничего он не смыслит в ворожбе и силах. Оттого чувствует себя учеником-первогодкой. А Тами обожает учить.

- Твою – так точно отличу. Больно нежные у тебя пальцы. Не знаю даже как просить …

- О чем?

- Постираться нам с тобой нужно. И твоя рубаха и моя кровью изгвазданы. Пока не присохло, надобно их…

Тами скорчила насмешливую мордочку.

- Я не против. Если покажешь как.

- Погодь, но стирать-то! Стирать все бабы умеют! – Леслав ошарашен настолько, что Тами едва смех сдержала.

- Все, как ты говоришь бабы еще умеют скандалить и плакать. А я – нет. Покажи как – и я постараюсь освоить стирку, - девушка отложила пустую тарелку и посмотрела на него прямо и твердо. Что такое? Да, она призналась, что чего-то не умеет. Так не стыдно же это! Лучше так, чем прийти к воде и развести руками.

- Не девка, а сундук со странностями. Слаба ты, давай в другой раз.

- Нет, сейчас. Лучше мне, да и пройтись не мешает. Говори, что делать надо.

- Пошли, научу, - вздохнул воин.

Через некоторое время у ручья двое неумелых мучили перепачканные рубахи. Велеслав мельком видал, как денщик его стирал одёжу в походах. Но чтоб князь сам, хоть раз … А Тами такая ерунда как хозяйственные дела, вообще никогда не интересовала. Надевала чистое взамен грязного, не задумываясь, откуда оно в сундуках берется.

Потому, стоя на коленях, бок о бок, неумехи месили рубахи, как тесто, неловко жамкая руками. Не выдержав, она начала хохотать первой. Глядя на нее, ее смеющие глаза, рассмеялся Велеслав.

- Вот спросят, чем я в походе по Болотам занимался, молчать буду, как рыба. Кому сказать – кашу варил да рубахи стирал.

- Так каша у тебя чудно получается. Глядишь – и с рубахами научишься. - Тами неуклюже намылила ткань и снова начала тереть ее руками. От непривычной работы кожа покраснела и счесалась. - Нет, это невыносимо! За такую тяжелую работу должны платить золотом. Все руки этой стиркой содрала.

Она сердито и неловко отжала собственную рубаху, повесила на ближайший куст. После чего с наслаждением опустила кисти в холодную родниковую воду.

- До утра так сидеть буду …

- Сильно болит? – Велеслав повесил свою рубаху и присел рядом. - Дай погляжу.

Не успела и опомниться, как достал он из воды натруженные ладони и осторожно подул. Тамирис замерла от мешанины, что в душе колыхнулась. Надо бы вырвать пальцы, сказать что-то смешливое или резкое, а она… Глядит растерянно и не хочет, чтобы он переставал. Удобно лежат ее руки в больших ладонях.

- Что ж ты нежная такая, - наклонился и осторожно поцеловал ранку.

-Это еще зачем? – резко вырвала она руку. Нахмурилась, посмотрела грозно.

- Для пользы дела. Ты когда в прошлый раз беспамятстве лежала, я рукитвоей губами коснулся – будто молния маленькая прошла и потеплела кожа в том месте.

Она скептически глянула, но мужчина выглядел спокойным и даже немного смущенным. Будто неловко ему было признаваться. Может правду говорит? Да ну, ерунда какая, не бывает такого! Врет, наверное, чтоб она уши развесила. Хотя после того, как не побоялся один против семерых выйти – заслужил он ее доверие. Этим, а не странными рассказами.

- Ладно, пойдем. Нам вещи ближе к огню развесить нужно, чтоб быстрее высохли, - Тами поднялась на ноги, игнорируя протянутую руку. Хватит с нее этих мимолетных прикосновений. Не важно с умыслом или без. Они смущают и разбивают внутренний покой, мешают сосредоточиться. Отвлекают от дела.

- А почему ты не заживишь свои руки? Драгомир вон не раз воинов лечил, самые страшные раны срастались.

- Моя сила не умеет этого. Очистить раны, подсушить края, но не заживлять. Это только светлые могут. Мы с ними как живая и мертвая вода.

- Прости, если вопросами надоедаю. Никогда не встречал таких, как ты.

- Темных, ты хотел сказать? Я Драгомиру говорила, скажу и тебе – не темная я. Могу управлять этой силой в небольшой мере, но не отдаю ей душу. Не отравляет она мне разум ненавистью ко всему живому. На наших землях часто встречались те, кто готов отдать себя Тьме за власть и силу. У вас такого нет, боги ваши крепко держат землю в ладонях. Да и волхвы светлые не дремлют, не дают злу прорастать. У нас по-другому… - девушка осеклась, задумчиво глядя на костер. У князя руки сжались от желания прижать к себе и успокоить. Едва удержал себя на месте.

- А ты как стала такой?

- Да кто ж судьбу выбирает? Ты вот, волен был свою выбрать? Так и я. Дар от матери перешел, его развивать надо было, иначе задушила бы меня сила, не найдя выхода. Пока мать жива была – учила. И она, и другие… Это потом, когда храм разрушили, училась по книгам и дневникам маминым.

- Страшный у тебя дар, птичка.

- Страшный. Но когда знаешь, что кроме тебя зло остановить некому… Делай что должно и будь что будет. Хватит обо мне, - решительно поднялась с лежанки, оправила одежду, - смеркается уже – идем. Пора закончить с телами.

- До утра не терпит?

- Нет, днем сила темных слабеет. А мне сейчас не хочется напрягаться из-за такой мелочи, как уничтожение останков.

- Пошли, неугомонная, - Велеслав поднялся следом, пристегнул перевязь с мечом. Кто знает, какие еще недруги по лесам шлындают, - а ты посмотреть не можешь сколько еще мертвяков осталось?

- Это невозможно. Я чувствую только тех, кто рядом. И то, очень приблизительно могу определить количество.

Девушка шагала, с удивлением замечая, как легко говорить с десятником, причем на разные темы. Вопросы он задавал острые, словно саму суть предмета видел. Далеко пойдет!

- Колдун этот скольких поднять может, скажем, за раз? – по дороге, он не задумываясь, раз за разом отодвигал низко растущие ветви, чтоб не задевали драгоценную темноволосую голову.

- Этот? Не более пяти. По моим ощущениям – не самый сильный он. Вернее, не так – опыт есть, а вот внутренние резервы небольшие. Оттого силу крови использует. Очень мощное это подспорье.

- Выходит, пока мы колдуна не уничтожим, так и будет он поднимать мертвяков?

- Скорее всего.

- Понять не могу – зачем он это делает? Земли же обезлюдят.

- Возможно, не планирует он всех жителей уничтожать. Может, как хотел разбойник, обложить данью. А может, накопит силы и пойдет на крупный город. Пришли, разжигай костер, начнем, пожалуй.

[1]Шайтаны– злые духи. Часто используется как ругательное слово.

[2]Кистень- старинное оружие для нанесения ударов, состоявшее из короткой палки с подвешенным на ремне или цепи металлическим шаром, гирей и т. п. и с петлей на другом конце, надевавшейся на руку.