Княжий венец

Глава 54.

Все эти дни Тамирис металась как тигрица в клетке. Ее вместе с Надин по прибытию в лагерь проводили в отдельный роскошный шатер рядом с отцовским и… все! Привычные, но слегка подзабытые, золото, шелка и бархат. Зачем они ей? И раньше равнодушна была, а сейчас – тем более. Стража из личной гвардии кагана встала у входа из шатра. Носа не дают высунуть. Не один раз посылала она воинов к отцу с просьбой о встрече. И раз за разом получала отказ. Старый интриган! Кто бы сомневался, что он непременно захочет отыграться.

Маликсар был слишком послушным сыном, его она в гости не ждала. Но обидно было, что Джанибек не приходил. Он бы обязательно рассказал, что происходит, и поразмыслил бы вместе с ней над возможными планами кагана. Тамирис не сомневалась, что отсутствие брата – это очередные выкрутасы отца. Демонстративно наказывает ее неведением за самоуправство. Знает, что это то немногое, чем можно вывести дочь из себя. Невыносимо сидеть в шатре и просто ждать! Чувствовать собственную беспомощность. Время будто остановилось, стало густой патокой, что пульсирует в висках глухой головной болью. Единственное, что мешало ей взбрыкнуть – уверенность в том, что стражников казнят, едва только узнают, что она вышла и попыталась куда-то дойти. Пусть даже и к отцу. Нарушение запрета кагана должно караться. Всегда. Нерадивая дочь будет наказана угрызениями совести за гибель невинных людей.

Единственная, кто радовалась возвращению – это Надин. Служанка с радостью перебирала наряды, ахая над платьями, лентами и заколками для волос. Как настоящая восточная женщина – она обожала украшаться сама и все вокруг. Будучи в этом плане полной противоположностью хозяйке. Чтобы отвлечь госпожу, Надин предлагала ей расшить наряды к имеющимся украшениям, может даже сшить что-то новое с мехами. Когда разрешат выйти из шатра на местные базары Но Тами было все равно. И прежде к нарядам была равнодушна, а сейчас – тем более. Как бы восторженно не щебетала Надин.

В очередной раз Тамирис просиживала у жаровни с книгой, понимая, что перечитывает по четыре раза одну страницу, не запоминая ни строчки. Все ее мысли были далеко за пределами шатра и лагеря. Туда, за крепостные стены раскинувшегося города, стремилась ее душа. Гордая столица ее гордого князя. Раз за разом сердце остро и болезненно сжималось от тоски. Как он там? Все ли хорошо? Удалось ли переговорить с каганом или его тоже мучают неведением? Отец - шайтанов кукловод! Привык дергать за ниточки и наблюдать, как трепыхаются жертвы.

Но если днем еще получалось отгонять назойливые мысли, то ночью тоска наваливалась с утроенной силой. Тами ворочалась в одинокой постели, изнывая от мучительной жажды по своему князю. Почти наяву чувствовала крепкое мускулистое тело за спиной и будоражащий шепот: «Соскучилась, сладкая?». Как же хотелось уткнуться ему в шею, вдыхая умопомрачительный аромат кожи! Задрожать от предвкушения, когда сильные руки нарочито медленно начинают оглаживать тело, а твердые губы с самодовольной мужской ухмылкой тянутся к ней для поцелуя…

Та ночь, когда не знающий запретов Велеслав влез в окно ее спальни, была долгой. Если первый раз был жадным и необузданным, они утоляли жажду друг в друге, то второй – невыносимым от нежности. Нежными были губы, руки, его срывающийся шепот, когда он раз за разом говорил ей слова любви. Что никого нет дороже, только она – его дыхание, его свет. Князь окутывал ее трепетной нежностью, поцелуями и собой. До того мягко и бережно, что слезы подступали к глазам. Тамирис задыхалась от переполнявших чувств, старалась вернуть ему хотя бы часть ласк. Но он был неумолим, твердо настроен отдавать, не получая взамен. Будто знал о предстоящей разлуке, хотел напитать ее своими поцелуями, заклеймить прикосновениями и заполнить семенем.

Только сейчас эти воспоминания жгли, заставляя судорожно сжимать ноги от пульсирующего неутоленного желания. Внизу живота тяжелело и сладко сжималось, стоило только вспомнить... Невыносима жажда по этому мужчине! Кажется еще немного – и она все же решится на побег. Босиком побежит по стылой земле, не задумываясь перелезет крепостную стену по веревке. Не только князю по ним ловко лазить. Хотя конечно же нет, последствия гнева отца на побег будут ужасны. И в первую очередь – для Миргорода. А городу, который подарил ей столько счастья, она не сможет навредить никогда.

Но недовольство зрело. Нет ничего хуже для свободолюбивого человека, чем запереть его в ограниченном периметре шатра. Валорка твердо решила, что завтра напишет письмо отцу, раз он не находит времени переговорить с ней с глазу на глаз. Сколько можно!

Был уже поздний вечер. За стенами шатра почти не раздавалось звуков – в обед и после заката покой повелителя запрещалось нарушать. Тамирис раздумывала – готовиться ли ей ко сну или еще бестолково просидеть с книгой? Не хотелось ни того, ни другого. Нетронутым унесла ужин недовольная Надин. Какой уж тут аппетит, когда внутри все сжимается от тоски и неизвестности.

На улице стемнело, служанка разожгла толстые восковые свечи, ворча, что опять зазря госпожа портит глаза книгами. А что еще остается? Разглядывать ковер и жалеть себя?

Внезапно откинулся полог ее шатра. Тами вскинула голову. Отец?! Пожаловал лично? Каменно-спокоен и надменно-холоден. Как всегда. Хищное лицо ничего не выражает. Трудно понять – зол или доволен. Удивительно, что пришел сам, а не вызвал в свой шатер для беседы. Ой не к добру! Сердце настороженно замерло и понеслось вскачь. Каган бросил короткий взгляд на вышивающую Надин – и ту сдуло с места.

Тамирис грациозно, как предписывают правила, поднялась и почтительно склонила голову. Каган – ярый сторонник традиций и этикета, она обязана изображать послушную дочь. Даже если все внутри гневно шипит и противится этому. Незачем злить повелителя понапрасну, когда беседа еще не началась.

- Отец.

- Здравствуй, дочь.

Каган опустился на подушки, разбросанные по ковру. Ничего не оставалось, как последовать его примеру и сесть рядом. Все внутри невольно сжалось – с чем пожаловал? Какие судьбоносные решения принял? Пронзительный взгляд давил, но она не опустила глаза. Немногим каган позволял подобное.

- Я вызвал к себе сегодня миргородского князя, - произнес он медленно и веско.

Тами не смогла сдержать едва заметной усмешки. Вызвал, как же! То же мне, властелин вселенной. Который отдал единственную дочь половецкому старому сластолюбцу.

- Вот как? – произнесли губы ничего не значащее.

Сидящий напротив всегда внимательно следил за лицами собеседников, выискивая момент, когда ударить побольнее. Поэтому она давно научилась напускать на себя равнодушный вид.

- Все ли у тебя хорошо? Всем довольна?

- Да, отец.

- Тогда покажи мне свои косы, дочь.

Тами удивилась сама себе – внутри ничего не ёкнуло, даже крупинки страха не было. Не сводя с него глаз, равнодушно перекинула обе короткие косы на грудь.

По лицу кагана мелькнула тень ярости.

- Значит, это правда! Он приволок твою отрезанную косу и требовал тебя! Как ты посмела?! – от злости он вскочил на ноги.

- Посмела что?

- Ты еще спрашиваешь?! Ты и этот…

- «Этот» – это миргородский князь, а не конюх.

- Как он посмел к тебе прикоснуться? Ты – дочь кагана!

- Это я к нему прикоснулась. И неоднократно. Отчего ты так злишься, отец? Оттого, что я возлегла с мужчиной, которого выбрала? Или оттого, что у него хватило смелости прийти и просить моей руки?

- Ты..! Да ты…! – каган едва не задыхался от ярости. Склонился над ней, сжимая кулаки. Но Тамирис была спокойна, как покрытые льдами Северные горы. Свое она уже отбоялась. Лишь чуть прищурились глаза.

- Не жди от меня раскаяния, я ни о чем не жалею. Я – Говорящая с Тьмой и жить мне оставалось полгода. Поэтому – да, посмела. Посмела узнать какого это. Позволить себе вместо долга – чувства, - в фиалковых глазах появились первые искры ярости.

- Это неслыханно! Неприлично! Моя дочь…

- Значит с немощным старцем, которому ты меня отдал – это было бы правильно? Главное – соблюсти традиции? – Тами тоже вскочила на ноги и встала напротив него. Хватит играть покорную овцу! Сейчас решается ее судьба, ее счастье на кону! И она молчать не будет.

- Это правильно! Была бы свадьба и половец стал бы тебе мужем…

- Дряхлый старик для молодой женщины не может быть правильным мужем! Ты даже сам в это не веришь! И да, я сделала так, как посчитала правильным для себя. Так, как я захотела. Как подсказало сердце. Сама выбрала мужчину и ни о чем не жалею.

- Но он от тебя отказался!

- Как и ты от матери, - ударила словом, не собираясь щадить. Хватит с нее игр в дипломатию! Самая болезненная тема между ними. Лишь один раз Тами позволила себе кричать на кагана, обвиняя в смерти матери, задыхаясь от боли и гнева. Тогда из тронного зала, куда она ворвалась, трусливо сбежали все – включая старшего визиря с длинной белой бородой. Путаясь в полах дорогих одежд, разбежались сворой испуганных тараканов. Неизвестно чем бы все кончилось, если бы после обвинительных выкриков она не упала в обморок, после чего три дня провалялась в горячке. Дворец замер, предвкушая расправу над строптивой дочерью. Многие в гареме потирали ручки, слишком уж раздражала кагани крутым нравом и острым языком. Наиболее осмелевшие даже делали ставки – какую казнь выберет повелитель. Но он удивил всех – сделал вид, что ничего не произошло. Да, ее не наказали за выходку. Хотя тема матери с тех пор была под негласным запретом.

После ее гневных слов мужчина сжал челюсти. Сильно, едва ли не до хруста. Открыл рот, чтобы что-то сказать – и вновь не смог вымолвить ни слова. Маска равнодушия слетела с его лица, как осенний лист с ветки. Даже под загаром стало видно, как побледнело лицо, а в холодных глазах появилась застарелая боль. Та, которую он прятал ото всех. Каган устало нахмурился, потер лоб ладонью. Обессиленно опустился на подушки, будто бы внезапно перестали держать ноги. Сцепил пальцы в замок, чтобы скрыть дрожащие пальцы. Вздохнул тяжело и заговорил, сухим надтреснутым голосом.

- Мы никогда не говорили с тобой, дочь. О том, что произошло… Наверное пришло время. Да, я виноват. И живу с этим чувством вины уже много лет. Я забрал твою мать из Храма совсем юной, потому что потерял голову. Женился вопреки всем правилам и запретам. В Жанис невозможно было не влюбиться, настолько она была хороша. Это было лучшее время в моей жизни. Я забросил гарем, выслал жен и наложниц в другой дворец, подальше от столицы, чтобы не огорчать ее. Чтобы не ревновала. Она была такая нежная и одновременно вспыльчивая. Настоящий огонек! – мужчина улыбнулся воспоминаниям. Тем, где его любимая женщина жива, а он – счастлив.

- Тогда… в тот страшный день мы с твоей матерью поссорились. Глупая, никому не нужная ссора, но я решил показать свою власть и наказать ее за строптивость. А наказал сам себя. Объявил, что возьму новую жену, более покладистую, а ее вышлю вон. На мгновение загордился, тем, что смог сделать ей больно. Жанис так резко замолчала… До сих пор помню ее глаза… В них была боль и жалость. Она уже знала, чем все кончится, пока я упивался самодовольством. Почему она меня не остановила?! Почему не потребовала взять слова обратно! Если бы я знал! Если бы только знал…

Тами судорожно сглотнула. Тяжелые воспоминания горечью подкатили к горлу. Для нее внезапная потеря матери была той раной, что еще кровоточила, не собираясь заживать. Ведь не должно было быть так, чтобы яркая молодая женщина так внезапно угасла, оставив ее одну. Им даже не удалось попрощаться… Но, как оказалось – ее черствому холодному отцу тоже было больно тогда. Может именно поэтому он никогда не приходил на могилу матери? Не потому, что ему все равно?

- Когда ты мне все рассказала… Тами, ты ведь помнишь – я закрыл ее покои. Я был с ней все время. Все те страшные дни, когда она угасала. Звал, умолял простить, клялся ей в любви, хотя никогда не говорил таких слов! Но моя нежная все равно ушла… В тот день я умер вместе с ней. Как он, этот князь, смог сделать то, что не смог я?!

- Я не знаю отец, - Тами опустила глаза, не в силах смотреть на волчью тоску в холодных глазах, - Велеслав пришел за мной туда, во тьму. Прорвался. Кричал о любви и звал меня, так долго, пока я его не вспомнила. И захотела вернуться. Тьма отпустила…

- А я не смог… - каган задумчиво вертел массивный золотой медальон в виде оскаленной головы тигра. Сжал его с силой, будто хотел смять знак собственной власти. Смять самого себя, чтобы унять хоть на секунду терзающую тоску. - Не смог вернуть. Не смог и заменить ее. У меня после твоей матери не было жен. И детей. Ты же знаешь, Малик – племянник, которого я усыновил после смерти брата. Сделал исключение, чтобы помочь семье.

- Знаю, отец, - она подняла глаза. После такого тяжелого разговора Тами совсем другими глазами посмотрела на отца. Он позволил ей увидеть себя непомерно уставшим, опустошенным. Сколько лет он нес в себе груз вины? И будет нести до конца жизни. Без права исправить ошибку или простить себя. Это тяжело и страшно, потому что – навсегда. С ним, выжженым изнутри, уже хотелось воевать. Наоборот, в душе поднималась щемящая жалость. Зачем тебе весь мир, если его не с кем его разделить?

Повисла тишина. Но не тяжелая, давящая, а мягкая. Обволакивающая, будто теплое верблюжье одеяло. Каган задумчиво хмурился, просчитывая что-то в голове.

- Ты точно не уйдешь как все «Говорящие» в двадцать шесть? – с подозрением спросил.

- Нет. Теперь не уйду, - откуда-то она теперь точно знала это. Будто ее Тьма тихонько шепнула на ухо.

- Раз уж у нас с тобой сегодня вечер признаний… Знай, что одной из причин, почему согласился отправить тебя к половцам – было нежелание видеть твой уход. Я сидел перед постелью твоей умирающей матери… Не мог, не захотел смотреть, как умрешь еще и ты, моя девочка. Малодушно хотел, чтобы это случилось в другом месте. Простишь ли меня?

Брови Тамирис поползли вверх, а дыхание замерло где-то в горле. Отец никогда и ни перед кем не извинялся! Никогда в нем не было снисхождения к чужим слабостям. И вдруг…

- Мне не за что тебя прощать. И я благодарна, что судьба привела меня в Миргород.

- Миргород… м-да, интересный город. В котором сильные колдуны и наглые князья.

- Здесь много интересного, отец, - мягко улыбнулась Тами, сдерживая вспыхнувшую в душе надежду.

- Ты представляешь, этот венценосный мальчишка заявил, что дает мне срок до завтра, иначе объявит войну и придет за тобой!

- Он такой, - не смогла сдержать улыбки, - несносный, наглый, забирающий все, что считает своим. Но я люблю его.

Тамирис долго боролась с порывом и наконец не выдержала: качнулась и прижалась головой к отцовскому плечу. В несмелой нежности. Хотя знала, что отец ненавидит прикосновения, для него это глупость и слабость. Но сейчас был такой щемящий душевный момент, что она отмела страхи и сделала так, как велит сердце. Да, даже самое гордое одиночество ждет, когда к нему прикоснутся с теплом.

Каган вздрогнул и замер на мгновение. Но потом суховатая мужская рука потянулась и погладила ее по голове.

- И чем он заслужил такое сокровище, как ты? - вырвалось невольное, ревниво-отцовское.

- Учитывая, что у меня твой невыносимый характер – еще неизвестно, кому повезло, - усмехнулась Тами, пододвигаясь ближе. Сильная рука, та, что могла без колебаний посылать на смерть тысячи – бережно обняла и прижала к боку.

- У нас с тобой золотой характер, дочь. Он отсеивает слабаков.

- Так отсеивает, что никого вокруг не остается. Скажи, отец, зачем ты пришел с армией?

- Письмо Джаника могло быть написано с кинжалом у горла. Я не мог рисковать вашими жизнями.

- Но у нас нет вражды с Миргородом. Зачем было князю пленять нас?

- Джаник – наследник. И его жизнь стоит очень дорого. Хотя он порой ее не ценит, ввязываясь в сомнительные дела. В политике, дочь, не бывает вечных союзов, только временные. Я не хотел быть в роли униженного просителя под стенами города.

- Знаешь, отец, я прожила здесь недолго. Но поняла, что здешние люди очень сильные и поэтому позволяют себе быть верными. У них верность слову стоит дороже собственной жизни. Они верны друзьям, женам, даже врагам. Я знаю точно – это их будут предавать, но они себе никогда не позволят.

- Ты уже считаешь этот народ своим, да, девочка моя?

Тамирис подняла глаза и посмотрела на отца. Лицо того разгладилось, ушла колючая холодность в глазах, будто отпустило что-то давно терзавшее. Осталась лишь теплая грусть.

- Здесь все пробирается в сердце так незаметно, что ты не успеваешь ничего понять. Просто в один день открываешь глаза и понимаешь – ты дома, а кругом – свои. Я не знаю, воля ли это местных Богов или земля такая особенная, но здесь душа будто на своем месте.

- Умом все понимаю, но как же мне не хочется оставлять тебя на чужбине, Тами! Я привык, что ты – только моя и будешь рядом, сколько отведено. И вдруг… Ты же знаешь, что ни один мужчина тебя не достоин?! – поцеловал дочь в лоб.

- Ты поэтому отказывал всем женихам?

- Поэтому. И потому, что не мог тебя отпустить. Да, эгоистично. Но ты – последняя ниточка, что связывает меня с моей Жанис. Ты смотришь на мир ее глазами. И кстати, твоя подмена с Надин, могла обмануть Маликсара, но не меня.

- Отец..?

- Ты все очень ловко провернула, я не сержусь.

- Прости, что взяла дело в свои руки и сама устроила свою судьбу. Но, поверь, я выбрала лучшего, отец! Хотя временами он напоминает мне тебя, - она мягко рассмеялась, уловив удивление в глазах кагана. Почему они раньше не говорили так душевно? Почему не подпускал к себе? Хотя бы чтобы разделить совместную боль.

- Куда ему до меня! Ладно хоть волос темный, нам только белобрысых детей в роду не хватало.

- Зато у них будут верные друзья. И вы – те, кто воспитает наследников настоящими мужчинами.

- Обещай, что будешь приезжать в гости. И привозить внуков! Даже – девочек, - добавил каган нехотя.