Княжий венец

Глава 26.

Немного у знахарки сил осталось. Но вот сон крепкий, беспробудный наслать – сил хватило. Оттого и не слыхал обычно чутким ухом Велеслав, как девушка тихо ускользнула из избы. Продолжил спать, пока что-то не разбудило. Глядь – вовсю утро на дворе, а в избе тишина.

Подскочил, на ходу рубаху натягивая. Бросился к печи – никого. Он наружу, на ходу сапоги натягивая.

- Проснулся, мил-человек? – хитро улыбнулась Ружица, закрепляя пучки трав на веревке у крыльца.

- Где она?

- Так ушла. Засветло еще, - пожала плечами старая.

- Куда ушла? – взревел князь. В груди резко заныло, будто вырвали что-то. И дышать вмиг тяжело стало.

- Откуда ж я знаю. Девка свободная, идет куда хочет. И с кем хочет. Так?

- Я тебе, старая, сейчас голову окручу. Говори, куда Тамирис ушла?

- Как и все птицы – рассвет пошла встречать. Ей без красоты и радости нельзя. Сам знаешь.

- Так уж день на дворе!

- Значит, еще что нашла. А может и помог кто? Сам видал – вчера охотников помочь – с полдеревни. Даже обручье мнимое не помогло.

Враз потемнели от гнева синие глаза. В лицо знахарка попрекала, а крыть нечем.

- Ладно. Сам найду, - нырнул в сени, подхватил оставленный плащ. На ходу пригладил пятерней волосы. Случайно заметил перед крыльцом рукомойник. Наскоро плеснул в лицо воды, окончательно просыпаясь.

- Ишь как потеря задела. А ежели это на всю жизнь будет, а?

- Да что б тебя…!

Быстрыми шагами ушел князь, что не нагрубить. Надоела хуже горькой редьки нравоучениями. Кого учить вздумала, старая?

Прошел несколько домов и охолонил немного. Ярость оно конечно приятно да только разум наперед идти должен. Итак, кто знать может о том, выходили из деревни али нет? Правильно – дозоры. Вчера ж полвечера обсуждали, как их грамотнее организовать. Сказано – сделано. Поднялся к дозорным на стену, расспросил как ночь прошла, все ли покойно. На его счастье, бесхитростные селяне сами сообщили, куда пропажа ушла. Уверенные что для дела троих мужиков чародейка прихватила. Троих?! Едва не взвился князь. Это вообще в какие ворота? Пытался до него разум достучаться, да только жгучий яд уже бежал по венам, а в голове картинки одна другой постыднее. Не приведи Боги тронет ее кто или посмеет с поцелуями лезть… А ежели она сама…?!

Хоть и злилась валорка на Леслава за самоуправство, но голова планомерно просчитывала варианты событий. Почти согласилась в собственной голове, что хороший выход из ситуации – себя женатыми объявить. Оттого спокойно и путешествуют вдвоем, и на постой в одной избе останавливаются. Все прилично, никто пальцем показывать не будет. Почти уже открыла рот, чтоб слова десятника подтвердить, как вдруг мысль обожгла: ему ж только этого и надо! Сразу же начнет лезть с поцелуями или еще чего похуже. И никто его не остановит! Еще и на нее посмотрят, как на полоумную – мол, чего это от собственного мужа шарахается? Раз зовет в постель совместную – долг ее туда идти. Вот же паршивец! Едва не угодила в ловушку. Ох, и попадись он ей сейчас!

Мужчины с легким удивлением смотрели на ее замолчавшую девушку. Пришлось откашляться, собираясь с мыслями.

- Э…гхм, понимаете… По обычаям моей родины браслет – это… Это… Это – подарок на помолвку! Даже не на помолвку, а сговор парой быть. Присмотреться друг к другу. А когда женятся, дарят кольца, вот. Потому не муж и жена мы вовсе. И не стоит Леслава ждать. Пойдемте, что за место показать хотели?

Враз повеселели парни – и те, что помладше, и ровесник ее, Воят. Потеплели у того глаза, и легкая улыбка в бороде спряталась. Неловко девушке было врать, да только не она это начала.

Спустились вчетвером по узкой лесенке и дружной толпой направились к воротам. А им навстречу люди улыбаются, кланяются даже. Благодарят, о здоровье справляются. Без подобострастия, но с уважением.

У одной избы попросил Воят остановиться. Мужчина посмурнел, в светлых глазах боль заплескалась.

- Подождите меня, я недолго. Друг тут мой живет. Один из первых пострадал. Не разорвали его мертвяки, выжил. Да только покалечили сильно. Один он у матери кормилец, а теперь сам лежачий. Ни мази, ни притирки не помогают. Я им еды ношу, от остального он отказывается. Добрый охотник был. Как брат мне, жизнь несколько раз спасал.

- А друг не обидится, если я осмотрю его раны? – осторожно поинтересовалась Тамирис.

- Я думал ты только по этим… по мертвым только. А можешь? – враз повеселел мужчина.

- Мы не пойдем, – хором гаркнули близнецы. Тами удивленно повернулась, - злой он сейчас, хуже медведя по весне. Опять браниться начнет и сапогами бросаться.

Девушка спрятала улыбку: любой мужчина становится невыносимым, когда болеет.

- Я пока не знаю, что с ним. Но осмотреть могу, если он не сочтет это оскорбительным.

- Никуда не денется. Пошли! – подхватив ее под руку, Воят взлетел на крыльцо, открыл дверь в сени и грохнув кулаком по вторым дверям, вошел в избу.

- Принимай гостей, хозяйка! – преувеличенно бодрым голосом гаркнул.

У печи хлопотала миловидная женщина невысокого росточка. Аккуратно заплетенная светлая коса с проседью, вышитый передник поверх домашнего платья. Все такая ладная, со спины и не дашь ее годков. Она что-то ловко поместила в зев печи, и отставила ухват[1].

- Воят, милый, заходи, - улыбнулась, пряча потухшие глаза, - всегда тебе тут рады. А я пирогов с утра наделала. Поешь с нами?

- Не могу, Зоряна. Тороплюсь. Зато гостью привел. Слыхала поди про вчерашнее, как отбились мы?

- Как не слыхать, когда радость такая, - натруженные руки женщины затеребили передник, - Боги смилостивились. Послали нам гостей-помощников.

- Так вот она это, гостья. Тамирис звать.

Женщина вскинула на гостью удивленные глаза. В них бездна вопросов была – мол, зачем к ним-то пожаловала? Но губы другое произнесли:

- Видать услыхали Боги наши молитвы о помощи. Вы проходите, не стойте на пороге. Все одно – угощу, чем богаты.

- Я сам тебе еды принес. И брат позже прибежит, полтуши косули принесет. Не за тем я здесь. Хочу, чтобы гостья на него взглянула, - кивнул он на огороженный занавеской угол.

- Никто мне не нужен! И тебе, Воят, сюда таскаться не след! Видеть не могу твою рожу жалостливую! – рявкнул оттуда басовитый голос.

- Прости, девушка, - виновато обняла щеки руками мать, - не со зла он. Это болезнь все…

- Дайте мне уже сдохнуть! Надоели все!

- Как был ты дурак… - начал Воят.

- Давая лучше я, - остановила его Тами. Чем ближе она подходила к отгороженному углу – тем отчетливее ощущался запах гниения. Хотя окна в горнице открыты были настежь.

- Уходите все! Вон пошли! – рявкнул низкий голос. Но Тамирис решительно отодвинула занавеску.

На кровати полулежал лохматый, со всклокоченной неопрятной бородой мужчина. Молодой еще, ровесник Тами. Рыжие вьющиеся волосы, когда-то красиво лежащие волнами, сейчас торчали паклей в разные стороны. На осунувшемся лице сверкали злые зеленые глаза. Тело крепкое, даже под рубахой видно – охотник. Был. Взмахнул пудовыми кулаками и.. осекся. Застыл, изумленно разглядывая гостью.

- Здравствуй. Меня Тамирис зовут.

- Уходи. Красивая, да не по мне уже… - пробубнил он, отворачиваясь.

- Ныть прекрати. И не мешай, - резко осадила она его, - помочь не обещаю. Пока только посмотрю.

- Что там смотреть. Мерзота одна…

- Вот на нее и посмотрю. А ты помолчи.

Вскинул болезный удивленные глаза. Головой косматой мотнул, но промолчал. За спиной валорка чувствовала присутствие матери и Воята. Стояли молча, затаив дыхание.

Девушка перевела взгляд на лежащего. Закатанные штаны демонстрировали опухшие, перебинтованные до колен ноги, из которых, несмотря на повязки, сочился гной и сукровица. Язв на ногах было много, давно видать его недуг мучает.

Тамирис простерла над ранами руки.

- Как звать? - бросила мимолетный взгляд. Не молчать же.

- Пламен, - нехотя буркнул болезный, незаметно разглядывая незнакомку, как следует.

- Хорошее имя. Рыжее, - Тамирис, склонив голову набок прислушалась к ощущениям.

- Не заговаривай зубы. И не старайся. Ничего мне не поможет.

Были у нее подозрения, что не обошлось без колдуна, которого они разыскивают. Не должен был парень выжить – а подишь ты. Счастливая случайность. Стоит попробовать.

- Это мне решать. Давай-ка я повязки сниму.

- Не надо. Там вообще гадость, - дернулся молодой мужчина, брезгливо поморщившись.

- Ты хочешь с этим жить? Нет? Тогда я разматываю ноги, а ты рассказываешь, как было, - повернулась к стоящим за спиной, - только принесите мне для начала что-то, чтоб руки помыть. И еще пустой таз понадобится.

- Я мигом! – встрепенулась хозяйка.

Через несколько минут Тамирис уже вытирала вымытые руки полотенцем. После чего, даже не морщась, начала разматывать ткань.

- Может я подсоблю? – тихо прошелестела женщина у нее за спиной, - не пачкай руки, гостья.

- Мне не трудно. Пламен, а ты чего затих? Рассказывай, как все случилось.

- Напали мертвяки. Не сразу меня наши отбили. Поначалу думали просто раны. Знахарка мази да отвары носила. А ничего не помогло. Вот теперь так и лежу.

- Если бы не ее помощь – ты бы не выжил, - спокойно отметила Тамирис, когда освободила одну обезображенную ногу от ткани и принялась за другую.

- Да лучше бы сдох, чем такая обуза матери! – воскликнул мужчина, - лежу и воняю мертвячиной.

- Пламен… - горестно выдохнула за спиной мать.

- Я тебя сейчас по лбу стукну, чтоб мозги на место встали. Ноги у тебя остались, не отгрызли их. Уже за одно это ты радоваться должен. Понял, дурак?

- Вот радость – бревном лежать. Какой мне прок с этих ног?

- Боги, какой несносный! Одно слово – рыжий.

- Это чем это тебе рыжие не угодили? – насупился мужчина.

- Да все вы бешеные. Хоть и поцелованные солнцем.

Крякнул мужчина от неожиданной похвалы и неосознанно попытался пригладить пальцами косматые вихры.

Тамирис, тем временем, уложила вторую ногу рядом с первой в приготовленную бадью. И вновь вымыла руки.

- Ну что красавица? Нравится? Может и замуж за меня пойдешь? – скривил мужчина губы.

- Нужен ты мне такой ворчливый. А смолчал бы – может и подумала.

Тот охнул от удивления и растерянно захлопал глазами. За спиной Воят едва сдержал смешок. Вот только Тамирис недосуг было разглядывать удивление в зеленых глазах. Повернулась к напряженной матери.

- Подобных ран более на теле нет?

- Нет, - торопливо заговорила за ее спиной мать ворчуна, – токмо ноги. А все остальное чисто.

- Хорошо. А сейчас скажи, только честно – боль стерпеть сможешь? - строго и властно посмотрела на мужчину. Нежничать сейчас не получится, слишком запущенно все. В зеленых глазах затеплилась слабая надежда.

- Хочешь сказать, что поможешь? – скривил больной губы, которых за косматой бородой почти видно не было.

- Если выдержишь. Будет очень больно.

- Можно подумать мне сейчас приятно.

- То, что сейчас будет, ни в какое сравнение не идет. Воят, найди ему деревяшку какую. Чтоб зубы не искрошил.

Получив деревянный чурбачок, мужчина сжал его руке.

- Готов?

- Ну, если не поможешь… - засунул в рот деревяшку и сжал зубами изо всех сил.

Тамирис выпустила Тьму. Охнула и уткнулась в плечо Вояту ошарашенная мать. Тот лишь сжал кулаки, не отводя глаз с происходящего. Волосы от увиденного шевелились, но только молчал он, сцепив зубы не хуже, чем друг.

Мелкими крупинками сидела тьма в тканях и мышцах. Одним из первых пострадал Пламен, это, как ни странно, его и спасло. Тогда колдун только пробовал силы и расходовал субстанцию экономно. Было бы ее немного больше – не выжил бы мужчина. Осторожно, будто ювелирным пинцетом, потянула на себя. Песню призыва произносила шепотом. Не нужна здесь сила голоса, слишком мало тьмы. Хоть она злая и голодная.

Мужчина старался молчать, кривился как мог. Но приглушенные стоны раз за разом слетали с губ. И каждый раз вслед за ним всхлипывала мать. Простите, никак по-другому. Зло, как сорняк, слишком легко и незаметно прорастает в самую глубину.

Стоны переросли в глухие крики, но Тами не обращала внимания, вся сосредоточившись на деле. Каплю за каплей вытягивала, тщательно высматривая, вглядываясь всеми своими умениями. Сложно это, будто в стогу искать горсть бисера. Если бы не снадобья знахарки – вряд ли бы Тами сейчас взялась за такое. Резерв восполняется тяжело, хотя расходуется наоборот – молниеносно. Его по капле цедить надо, а в пылу битвы не всегда успеваешь остановиться.

Собрав едва ли две щепотки субстанции, сжала их в кулаке и прижала ладонь к медальону. Тот нехотя вспыхнул беловато-зеленым, послав тупую отдачу в солнечное сплетение. Будто ее лошадь в грудь лягнула. Тихо простонала, но вновь выпростала над израненным пальцы. Теперь самое легкое – раны, освобожденные от тьмы, мгновенно вскрылись. Из них хлынул поток жутко смрадного. И от облегчения громко выдохнул мужчина. Теперь надо дожать, чтобы ничего не осталось и подсушить. А сухие корки будут надежной защитой для новых тканей. Организм молодой, справится быстро.

- Все, - выдохнула и поднялась с кровати. Перед глазами плясали мушки и немного мутило. Надо бы на воздух, и побыстрее. Но едва только сделала шаг назад, как ее руку поймали и прижали к губам.

- Вторая мать ты мне теперь. Слышишь?! – в зеленых глазах горела ошалелая радость вперемешку со слезами. И мужчина вовсе не стыдился.

- Не говори глупостей. Просто поправляйся, ворчун. И мать свою не обижай, натерпелась, небось, от тебя, несносного, - Тамирис осторожно погладила по бородатой щеке и отняла свою руку. Повернулась к стоящим за спиной. У Воята бы почти такой же ошалелый взгляд, как у друга. Всегда одно и тоже – сначала восхищение, а следом бояться начинают. Как бы не убежал ее провожатый. И такое бывало.

- Ты… - начал охотник.

- Пойдем, - мотнула она головой мужчине, не желая выслушивать дифирамбы. И в этот момент на колени бухнулась мать. Обняв колени валорки, женщина залилась слезами.

- Спасибо тебе, девушка! Тысячу раз спасибо! Век за тебя всех Богов молить буду.

- Ты что творишь, уважаемая! Прекрати! – Тамирис попыталась отцепить от себя рыдающую мать, но та вцепилась намертво. Сотрясаясь всем телом, она плакала и благодарила одновременно.

- Прошу, женщина, отпусти меня. Мне воздуха не хватает. Отпусти, прошу…

Только после этого, хозяйка дома разжала руки, оставшись сидеть на полу.

Тамирис присела перед ней на корточки:

- Кто ты? – прошептала благоговейно та.

- Человек, как и ты. Не думай глупостей. Лучше позови знахарку, пусть она осмотрит раны – заживлять я не умею. А пока – пообещай мне больше никогда не плакать, ладно?

Та часто-часто закивала, судорожно глотая слезы. Тамирис полезла в кошель и наощупь достала золотую монету. Всунула в руку растерянной женщины.

- Не понимает твой сын, как ему повезло, что мать рядом. Счастье это самое большое, какое на свете бывает. Сейчас не понимает, потом поймет. А пока – пообещай сшить себе самое красивое платье. И постричь своего заросшего ворчуна. Хорошо?

Новый кивок. После чего женщина не удержалась. Крепко обняла валорку, стиснула в объятьях. И тут же, словно застеснявшись, отпустила, расцеловав в обе щеки.

- Спасибо тебе, девушка!

- Пойду я. Постараюсь зайти через несколько дней. Ворчун, будешь мать обижать – лично тумаков надаю!

- Не буду более, спасительница моя!

Опираясь на руку Воята, Тами вышла на улицу и почти рухнула на лавку. Хотел он рукой приобнять да не решился. Лишь за талию чуть придержал, когда порог перешагивали. Оперлась на стену избы спиной, вдыхая свежий воздух. Прикрыв глаза, задрала голову и подставила лицо солнцу. Как же хорошо!

- Вы чего там так долго? – не удержался от расспросов Чеслав, - я зайти хотел, глянуть. Так меня этот зануда не пустил. Еще крики слышно было. Что было-то? Помогли?

Вместо ответа кивнул Воят. Не выпустил ее ладонь и сейчас наслаждался, упиваясь глупой радостью от прикосновения к прохладным пальцам.

- Вот это да! Эх, жаль нас нам не было.

- Раз не были – значит не нашего ума дело, - веско произнес спокойный Тихомил.

- К тебе, девушка, опосля такого полдеревни выстроится, - задумчиво произнес охотник, не в силах не любоваться ее лицом.

- Я не лекарь, - мотнула она головой, - в нем сидела тьма, только поэтому я смогла помочь. С остальным ваша знахарка сама справилась бы.

- Так что там было-то? Что делали? Опять Пламен в драку полез? – не утерпел близнец.

- Потом все, балабол. Наверное, никуда сегодня не пойдем? Эвон ты бледная какая.

- Пойдем, обязательно. Чуть отдышусь и пойдем. В красивом месте мне намного легче станет, - осторожно выпростала она пальцы из чужой ладони.

[1]Ухват- длинная палка с металлической рогаткой на конце, которой захватывают и ставят в русскую печь горшки и чугуны