Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1

Глава 80

Первый луч утреннего солнца, пробившийся сквозь разбитое окно заброшенного храма, упал на три фигуры, сбившиеся в кучу за спиной закопчённого каменного идола. Три принцессы, некогда олицетворявшие роскошь и власть, представляли собой жалкое зрелище. Их некогда великолепные шёлковые платья превратились в грязные, порванные лохмотья, волосы спутались и были украшены прошлогодними листьями и паутиной. Голод сводил желудки судорогой, а жажда пересушила горло до хрипоты.

Тан Мэйлинь первая застонала, пытаясь пошевелиться.

— Умираю… — прохрипела она. — От голода, от жажды, от этой… этой грязи! Я чувствую, как по мне ползают букашки!

Тан Лань медленно открыла глаза. Взгляд её был усталым, но ясным. Она посмотдела на пересохшие губы сестёр, затем на свою ладонь. Слабый, едва заметный туман потянулся от её пальцев к влажному утреннему воздуху. Несколько капель воды сконденсировались прямо из ничего, застывая в воздухе и превращаясь в три небольших, идеально прозрачных комочка льда, размером с виноградину. Они повисели в воздухе, сверкая в солнечном луче, а затем Лань бережно сняла их и протянула сёстрам.

— Вот. Это хоть немного поможет.

Мэйлинь и Сяофэн уставились на неё с одинаковым изумлением. Сяофэн осторожно взяла ледяной шарик, словно это была драгоценность.

— Ты… ты всегда это умела? — прошептала она.

Лань отрицательно покачала головой, её лицо было сосредоточенным и чуть бледным.

— Нет. Появилось недавно. И ци маловато. Это пока всё, что я могу. Хватит только на то, чтобы не умереть от жажды в дороге. «Я почти всю силу потратила на щит для Сяо Вэй, но она хотябы жива…»

Пока они рассасывали ледяные шарики, приносящие невероятное облегчение, встал вопрос о дальнейшем выживании.

— Мы не можем ходить в таком виде, — констатировала Лань, окидывая взгляд свои лохмотья. — Мы светимся, как новогодние фонари на помойке. Нужна простая одежда. И новые имена. От Танов нужно отречься полностью.

— О, имена! — встрепенулась Сяофэн, в её глазах блеснул огонёк, которого не было давно. Для дочери учёного мужа это была та сфера, где она чувствовала себя уверенно. — Я придумала!

Она повернулась к младшей сестре.

— Ты будешь Ся Янь. Лето и Яркая красота. Пусть все видят твоё пламенное обаяние, — Сяофэн лукаво улыбнулась. Это имя было идеальной маской, скрывающей колдовскую сущность Мэйлинь под маской простой кокетки.

Мэйлинь, Ся Янь, нахмурилась, оценивая.

— Ся Янь… Звучит… броско. Мне нравится. По крайней мере, не «Цветочек» какая-нибудь.

Затем Сяофэн посмотрела на Лань.

— А ты… ты теперь Лэн Шуан. Холодный Иней. — В её голосе прозвучала лёгкая грусть. Это имя отражало не только новую ледяную ци сестры, но и ту холодную стену, что выросла вокруг её сердца.

Лань кивнула, не выражая эмоций. Имя было подходящим.

— А я буду Линь Ваньюэ, — говорила Сяофэн. — Нежная Луна в Лесу. Хочу тишины, покоя и чтобы меня никто не нашёл.

— Прекрасные имена, Ваньюэ, — с лёгкой иронией произнесла новоявленная Лэн Шуан. — Но чтобы стать этой Луной в лесу, нам сначала нужно выбраться из столицы. Пока все ворота на замке и нас ищут.

— Значит, нам нужен план, — отозвалась Ся Янь, с внезапной деловитостью потирая руки. — И еда. План — это хорошо, но сначала — еда! Я готова продать эту самую заколку за миску лапши!

Сяофэн вздохнула, глядя на свою воодушевлённую младшую «сестру». Их побег только начинался, и первым испытанием был не поиск убежища, а поиск завтрака для трёх бывших принцесс, не имевших ни гроша в кармане. Путь к свободе обещал быть долгим и голодным.

План, предложенный Лань, был прост до гениальности, что, впрочем, не делало его менее унизительным для трёх особ императорской крови. Суть заключалась в том, чтобы отыскать в трущобах самый убогий и, по возможности, пустой домишко и «позаимствовать» у хозяев немного одежды, оставив взамен в качестве платы одну из немногих уцелевших заколок сестёр. Эта идея заставила Мэйлинь поморщиться, будто от запаха тухлой рыбы, а Сяофэн побледнеть так, что её лицо почти слилось с белизной её испачканного воротника. Но альтернативы — расхаживать по улицам в клочьях императорского шёлка, крича о своём происхождении, — попросту не существовало.

Их «благородной целью» стала лачуга на самой задворках, от которой так и веяло нищетой, вчерашней жареной рыбой и отчаянием. Судя по гробовой тишине, хозяев не было дома — они, видимо, отправились на рассвете на тяжёлую работу.

— Ты — самая проворная, — без тени сомнения заявила Лань, указывая на Сяофэн взглядом полководца, отправляющего лучшего лазутчика на верную смерть.

— Я? Проворная? — пискнула Сяофэн, с ужасом глядя на крошечное, заляпанное грязью окошко под самой крышей.

Процесс, уже опробованный при бегстве из храма, повторился с удвоенным комизмом. Сяофэн, подсаженная сестрами, с трудом втиснула в проём голову и плечи, но её бёдра, воспитанные на дворцовой кухне, намертво застряли в раме. Она беспомощно повисла, болтая ногами в воздухе и напоминая не то гусеницу, не то очень неудачно застрявшую курицу.

— Толкай! — прошипела она в пространство лачуги, её голос был приглушён стеной.

— Я толкаю! — огрызнулась Мэйлинь, с силой упираясь руками ей в ягодицы. — Ты слишком много ела этих сливочных пирожных в дворце!

Лань, наблюдавшая за этой суматохой с каменным лицом, на котором читалась вся глубина её отчаяния от необходимости командовать таким «спецназом», наконец не выдержала. Она молча подошла, оценила ситуацию и с силой, не чуждой деревенскому кузнецу, толкнула Сяофэн в самое уязвимое место.

Раздался глухой удар о что-то мягкое внутри (судя по звуку, о соломенную подстилку), а затем приглушённое, полное боли и обиды: «Ой-ой-ой-ой!..»

Мэйлинь, оставшись снаружи, удовлетворённо вытерла руки о свои лохмотья.

— Ну вот. Проникли. Теперь бы только не наткнуться на хозяев. А то объяснять, что принцесса императорской крови застряла у них в окне, будет несколько… неловко.

Лань лишь вздохнула, предвкушая, какие ещё испытания готовит им этот «простой до гениальности» план. А изнутри лачуги уже доносились звуки возни и сдержанные возгласы Сяофэн, нашедшей, судя по всему, сундук с «сокровищами».

Внутри лачуги царили теснота, полумрак и стойкий дух дешёвого рисового вина, смешанный с запахом рыбы и пота. Тан Сяофэн, потирая ушибленный при падении лоб, с отвращением озиралась. В углу она нащупала ногой грубый деревянный сундук.

— Здесь есть сундук! — прошептала она в щель под окном, стараясь не дышать слишком глубоко.

— Ну и что в нём? — с наигранной надеждой спросила Тан Мэйлинь, всё ещё стоявшая снаружи. — Может, хоть какой-то простенький шёлк? Или, на худой конец, не поношенный бархат?

— Две поношенные рубахи, одна штанина с дыркой на колене и что-то… о боги, похожее на портянки, — доложила Сяофэн голосом, полным глубочайшего презрения, как будто она обнаружила не одежду, а гнездо ядовитых змей.

Тан Мэйлинь скривилась так, будто ей предложили надеть дохлую крысу.

— Фу! Ни за что! Я лучше буду ходить в своём платье! Оно хоть и порвано, но из императорского шёлка!

— Твоё «платье» висит на тебе клочьями и привлекает больше внимания, чем алое знамя императора на параде, — холодно и безапелляционно парировала Тан Лань. — Бери. И побыстрее.

Драгоценная добыча была выброшена через окно. Процесс переодевания на грязной земле за лачугой, в кустах, пахнущих чем-то кислым, стал новым испытанием для их аристократических душ.

Тан Мэйлинь, получившая простую крестьянскую блузу из грубой ткани и поношенные штаны, смотрела на себя с неподдельным ужасом.

— Это… это колется! — жаловалась она, ёрзая всем телом, как будто её осыпали крапивой. — И оно пахнет луком! Я теперь буду пахнуть, как деревенский кухарка!

Тан Сяофэн, облачившаяся в нечто бесформенное, серое и безвозвратно утратившее форму, выглядела совершенно потерянной. Широкие штаны постоянно норовили сползти с её тонкой талии, и она то и дело подтягивала их, краснея от смущения.

Тан Лань оказалась единственной, кто отнёсся к процессу с мрачной практичностью и стоицизмом. Она молча надела свою поношенную одежду, подобрала волосы в тугой, неброский узел и теперь выглядела как суровая, замкнутая, но странно благородная крестьянка, в чьих глазах читалась вековая усталость от тягот жизни.

— Ну как я? — с надрывом в голосе спросила Тан Мэйлинь, безуспешно пытаясь оттянуть грубую ткань блузы на себе, чтобы придать ей хоть какое-то подобие фасона.

— Как крестьянка, которая только что стащила у соседа курицу и отчаянно боится, что её сейчас поймают и побьют, — безжалостно и честно констатировала Тан Лань.

— А я? — робко, чуть не плача, спросила Тан Сяофэн, указывая на свои мешковатые одеяния.

— Как молодой учёный муж, который впервые в жизни переоделся в женское платье для розыгрыша и теперь смертельно смущён и хочет провалиться сквозь землю, — последовал не менее беспристрастный вердикт.

Они переглянулись. Три императорские дочери, потомки великого рода Тан, стояли в грязных, неудобных, ворованных обносках, пропахших луком, потом и безысходностью. И вдруг Тан Мэйлинь фыркнула. Тан Лань не выдержала и тихо хихикнула. Даже на лице Тан Сяофэн дрогнули губы, и она издала короткий, сдавленный смешок. Их смех, тихий, нервный и немного истеричный, прозвучал в утреннем воздухе. Они были грязные, голодные, несчастные и выглядели до смешного нелепо. Но они были живы. Они были свободны. И они были замаскированы. Это был не самый элегантный и уж точно не самый достойный, но невероятно важный шаг в их новом, полном неизвестности и приключений существовании.

Следующей задачей стал завтрак. Императорские заколки, даже самые скромные, в мире трущоб имели вес. Тан Лань, теперь Лэн Шуан, с каменным лицом протянула одну из них старой торговке у дороги, продававшей пресные лепёшки с маленькой жаровни. Женщина с расширенными от изумления глазами схватила украшение, покрутила его на свету, а затем, бормоча благословения невесть откуда взявшимся благородным госпожам, сунула им в руки целую стопку дымящихся лепёшек, завернутых в грубую бумагу.

Тан Мэйлинь (Ся Янь) с жадностью впилась в свою долю.

— Фу, она сухая! — пробурчала она с полным ртом. — И совсем без вкуса!

— Это еда, а не дворцовый пир, — сухо заметила Лэн Шуан, но и она ела с непривычной для себя скоростью. Лепёшки были грубыми, но сытными, и каждая крошка придавала сил.

Поев, они двинулись дальше, превратившись в три серые, неприметные фигуры в толпе. Линь Ваньюэ (Сяофэн) взяла на себя роль проводника, вспоминая карты, которые она когда-то видела в библиотеке отца.

— Нам нужно к Западным воротам, — шептала она, ловко лавируя между тележками, носильщиками и кричащими зазывалами. — Оттуда начинается Великий Западный Тракт. Он ведёт в город… — она на мгновение запнулась, выдумывая название на ходу, — … в город Аньцюань. Говорят, там тихо и далеко от столичных бурь.

Они пробирались, опустив головы, аккуратно обходя любой намёк на присутствие стражи. Их сердца замирали каждый раз, когда они видели чёрные мундиры городской стражи или, что было страшнее, молчаливых демонов в простой одежде, чьи глаза зловеще сканировали толпу. Но хаос большого рынка — «Цаоши», как называли такое место, — был их лучшим союзником. Крики торговцев, рёв скота, запахи специй, пота и жаровен создавали идеальную завесу. Они растворялись в этом людском море, как три капли воды в бурной реке.

Наконец, миновав последние ряды лавок с шелками и фарфором, которые теперь вызывали у них лишь горькую усмешку, они вышли к началу широкой мощёной дороги. Это был Великий Западный Тракт, уходивший вдаль, за горизонт, в сторону синеющих гор. У самых ворот кипела жизнь: собирались караваны, погонщики кричали на упрямых ослов, паломники в простых одеждах готовились к долгому пути.

Три сестры остановились на краю этой оживлённой дороги. Позади оставался шумный, враждебный город. Впереди лежала неизвестность — долгая дорога, голод, опасности и призрачный город Аньцюань, символ надежды на спокойную жизнь. Они переглянулись. В их глазах уже не было паники, лишь усталая решимость. Сделав глубокий вдох, они влились в поток путников и сделали свои первые шаги по дороге, ведущей прочь от их прошлой жизни.