Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1

Глава 87

Дни в Шуе текли медленно и тихо. Лань, чья роль «северной дикарки» часто сводилась к молчаливому наблюдению, выполняла одну из своих немых обязанностей — разносила чай для особо важных гостей в отдельных кабинетах.

Неся на лакированном подносе фарфоровый чайник и пиалы, она бесшумно скользила по коридору. Из-за полуприкрытой двери одного из кабинетов доносились приглушённые голоса. Лань уже было приготовилась постучать, но её внимание привлекли обронённые фразы. Она замерла в тени, сделав вид, что поправляет складку на скатерти подноса.

— … и ведь правда, не ожидал я от него такого, — говорил один голос, густой и основательный. — Молодой, неопытный, все думали, советники на уши сядут. Ан нет!

— Ах, Ли, я вам скажу больше! — подхватил второй, более оживлённый. — После всех лет застоя при старом Тан Цзяньюе… прости, Небо, помянуть дурным словом покойного императора… но ведь правда! Тот только о своих садах да охотах думал! А казна пустела!

Сердце Лань ёкнуло. Она затаила дыхание, прижавшись к прохладной стене. Они говорили об отце. О том, о чём во дворце боялись даже шептаться.

— Именно! — поддержал первый чиновник, и в его голосе слышалось неподдельное восхищение. — А этот, Цан Синь… Взял да и первым указом велел провести ревизию в самых заброшенных провинциях! Не в столице, где всё и так лоснится, а там, где люди с земли кормятся!

— И деньги выделил! — воскликнул второй, и Лань услышала, как он с энтузиазмом стучит пальцами по столу. — Не на дворцы, а на дороги! На ирригационные каналы! Мой родной уезд Цинхэ — глухомань страшная — уже получил средства на починку дамбы. А то каждую весну половодье сносит полдеревни! Старики плачут, благословляют нового Сына Неба!

Лань стояла, не двигаясь. Эти слова были для неё как чистая вода после долгой жажды. Она слышала не просто похвалы. Она слышала свидетельства дел. Настоящих, нужных людям дел. Тот самый ее стражник, которого она помнила скорее тихим и задумчивым, теперь правил империей. И правил так, как, возможно, мечтал когда-то втайне и он сам.

— Характер в нём чувствуется, — продолжал разговор первый чиновник. — Не спешит, но твёрд. Не кичится, но и советников мудрых слушает, и своё мнение имеет. Совсем не похож на своего предшественника, прости Господи.

— Да уж, небо и земля! — вздохнул второй. — Тот только и умел, что налоги драть да пиры закатывать. А этот… этот работает. Словно понимает, что трон — это не привилегия, а тяжкая ноша.

В этот момент из зала донёсся смех, и Лань вздрогнула, поняв, что простояла здесь слишком долго. Она поспешно, но всё так же бесшумно, вошла в кабинет, опустив голову и расставляя пиалы. Чиновники, два немолодых, респектабельных мужа, на мгновение замолчали, увидев её, а затем продолжили беседу уже на отвлечённые темы.

Но Лань уже всё слышала. Унося пустой поднос, она чувствовала странное тепло в груди. Страх за будущее никуда не делся, но к нему добавилась капля надежды. Мир за стенами Шуя не рушился. Его, возможно, собирали заново. И собирал его человек, которому суждено бало стать Владыкой демонов. А что если она уже изменила прошлое и исправила ошибки Тан лань. Может он не станет Владыкой? Эта мысль была её маленькой, тайной радостью в сумраке нависшей над ними угрозы.

Идиллия в Шуе длилась недолго. После истории с волосами Нияо воцарилось хрупкое перемирие, но вскоре его сменила куда более серьёзная и серая туча.

Однажды вечером, когда зал только начал наполняться гостями, а музыканты настраивали инструменты, дверь распахнулась с такой силой, что удар о стену отозвался гулким эхом. Вместо ожидаемого богатого купца в проёме возникли трое. Они не были похожи на ценителей искусств. Их одежда была грубой, взгляды — колючими и блуждающими, а позы кричали о намерении испортить всем настроение.

Главарь, широкоплечий мужчина со шрамом через бровь, прошёл вперёд, бесцеремонно оглядывая богатый интерьер с видом собственника.

— Хозяйку Ранью сюда, — бросил он голосом, привыкшим командовать.

Фэн Ранья появилась мгновенно, как будто вырастала из полумрака. Её лицо было спокойным, но в глазах застыла сталь.

— Я слушаю. Но в моём доме принято вести себя прилично.

— Приличия — это для ваших щебечущих пташек, — усмехнулся главарь. — У нас дело. Дело простое. В этом районе стало неспокойно. Мелкие воришки, пьяные дебоширы… Мы обеспечим вам защиту. А вы за это будете ежемесячно вносить скромную плату. Назовём это налогом на безопасность.

В зале воцарилась тишина. Гости замерли, музыканты перестали играть. Сяофэн, Лань и Мэйлинь, наблюдавшие из-за ширмы, переглянулись с растущей тревогой.

Ранья не моргнула и глазом.

— Моему заведению покровительствуют городские чиновники. Моих девочек и моё имущество охраняют свои люди. Ваши услуги не требуются.

— Чиновники? — бандит громко фыркнул. — Они днём бумажки перекладывают, а ночью спят как убитые. А что насчёт тёмной ночи? Или того, что может случиться, когда твои девочки пойдут на рынок? Или когда в доме внезапно случится… пожар?

Его слова повисли в воздухе, тяжелые и ядовитые. Угроза была не грубой, но оттого ещё более отвратительной.

— Нас никто не тронет, — парировала Ранья, но в её голосе впервые зазвучала лёгкая, едва уловимая напряжённость.

Главарь сделал шаг вперёд, наклонился к ней так близко, что она почувствовала запах дешёвого вина и пота, и тихо, почти ласково прошипел:

— Это пока.

Он выдержал паузу, давая этим словам просочиться в самое нутро, как яд. Затем он выпрямился, окинул зал победным взглядом и, развернувшись, вышел, бросив на прощание:

— Мы вернёмся через три дня. Будьте благоразумны, госпожа. Ради себя. И ради своих милых, беззащитных пташек.

Дверь захлопнулась. В зале ещё несколько секунд царила гробовая тишина, а затем гости зашептались, спешно расплачиваясь и уходя. Вечер был безнадёжно испорчен.

Ранья стояла неподвижно, глядя в пустоту. Её обычная уверенность куда-то испарилась, обнажив усталую, озабоченную женщину. Она понимала: это не просто шантаж. Это начало конца её маленького, хрупкого мира, который она так тщательно выстраивала. И самое страшное было не в деньгах, а в той фразе, что эхом отдавалась в её ушах: «Это пока».