Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1

Глава 88

Вечер в Шуе был в самом разгаре. Воздух гудел от приглушённых разговоров, смеха и мелодичного перебора струн пипы. Фэн Ранья, как опытный капитан на мостике корабля, стояла в глубине зала, наблюдая за всем своим взглядом, успевшим заметить за вечер больше, чем иной человек за месяц.

Именно этим взглядом она и выделила его, едва он переступил порог. Мужчина был одет в простую, даже бедную одежду заезжего купца — поношенный халат, стоптанные сапоги. Но осанка у него была прямая, плечи развёрнуты, а шаг — лёгкий и уверенный, будто пол под ним был не деревянным, а пурпурным ковром тронного зала. Он не озирался по сторонам с любопытством приезжего, а осматривал зал быстрым, оценивающим взглядом, выискивая что-то. Или кого-то.

Ранья плавно подплыла к нему, её улыбка была профессиональной и непроницаемой.

— Добро пожаловать в наш скромный дом, господин. Чем можем порадовать? Искусная беседа за чашечкой чая? Или, может, бокал лёгкого вина под аккомпанемент цитры? Стихи? Музыка? Или, быть может, танцы? — Она произнесла это стандартное приветствие, но её глаза внимательно изучали его лицо.

Мужчина медленно перевёл на неё взгляд. Его глаза были тёмными, глубокими и невероятно уставшими. В них не было ни похоти, ни простого любопытства.

— Я слышал от горожан, — произнёс он тихо, но чётко, и его голос, низкий и бархатный, странно контрастировал с дешёвой одеждой, — что у вас появилась танцовщица. Северянка. С глазами цвета льда. Я хочу увидеть её танец.

Ранья не моргнула. Она уже поняла, что имеет дело не с простым смертным. Её взгляд скользнул по его поношенному наряду, и она аккуратно, с достоинством, но твёрдо, намекнула на границы возможного:

— Танец нашей Шуан — явление редкое и уникальное. Он стоит… очень дорого, господин.

Уголок рта незнакомца дрогнул в чём-то, отдалённо напоминающем улыбку. Он не стал ничего говорить. Вместо этого его рука исчезла в складках халата и появилась обратно, держа небольшой, но на вид увесистый мешочек из простой ткани. Он протянул его Ранье без лишних церемоний.

Та взяла мешочек. Тяжесть его была красноречивее любых слов. Она развязала шнурок и заглянула внутрь. Её профессиональное спокойствие на мгновение дрогнуло. В мешочке лежали не серебряные ляны, а аккуратные, отлитые золотые слитки. Сумма была баснословной.

— Этого хватит? — спросил мужчина всё тем же ровным, спокойным тоном. — Или она стоит ещё больше?

Фэн Ранья медленно подняла на него глаза. Теперь она смотрела на него без тени подобострастия, но с глубочайшим уважением и пониманием. Она кивнула, плотно завязывая шнурок.

— Этого более чем достаточно, господин. Прошу, присаживайтесь на почётное место. Я сейчас же распоряжусь, чтобы Шуан приготовилась.

Она сделала изящный жест рукой, указывая на лучшую ложу в зале, скрытую от чужих глаз полупрозрачной ширмой. Когда незнакомец направился туда, Ранья на мгновение закрыла глаза, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Она понимала, что игра началась. И ставки в ней были выше, чем все золото империи.

Лань как раз помогала служанке расставлять свечи в дальнем углу зала, когда к ней подошла Фэн Ранья. Выражение лица у хозяйки было непривычно суровым и озабоченным.

— Шуан, иди со мной, — сказала она тихо, но так, что возражений быть не могло.

Лань, почувствовав лёгкую тревогу, последовала за ней в небольшую боковую комнату, служившую кабинетом Ранье. Хозяйка закрыла дверь и обернулась к ней.

— Тебя ждёт гость. В обособленной комнате «Нефритовая бабочка». Мужчина. Просит именно тебя.

— Меня? — удивилась Лань. — Но мой танец только после полуночи, и то не каждый день…

— Он заплатил, — Ранья перебила её, и в её голосе прозвучала сталь. — Очень-очень много. Столько, что хватило бы купить половину улицы. Так что слушай меня внимательно. Сделай для него всё, что он попросит. Любую его прихоть. Понимаешт меня?

Лань замерла. Фраза повисла в воздухе, тяжёлая и многозначная. В голове у неё пронеслись обрывки знаний Снежи о реалиях подобных заведений.

— В… в каком смысле «всё»? — тихо спросила она, чувствуя, как холодок страха пробегает по коже.

Ранья вздохнула, и в её глазах мелькнуло что-то сложное — смесь жалости, практицизма и отчаяния. Деньги, заплаченные незнакомцем, могли решить проблему с бандитами. Но объяснять это сейчас было некогда.

— В самом прямом смысле, — резко сказала она. — Не кобенься сейчас. Наш покой дороже твоих девичьих заморочек. Деньги он уже заплатил. Авансом.

И прежде чем Лань успела что-то возразить или испугаться ещё сильнее, Ранья решительно взяла её за локоть, распахнула дверь и буквально подтолкнула в сторону роскошной двери в комнату «Нефритовая бабочка».

— Иди. И веди себя подобающе.

Лань, пошатнувшись, оказалась перед дверью. Сердце колотилось где-то в горле. Она сделала глубокий вдох, отодвинула тяжёлую портьеру и вошла внутрь.

Комната была погружена в полумрак, освещённая лишь одной лампой. В воздухе витал сладковатый запах дорогого вина и сандала. В глубине, в кресле, спиной к свету, сидел мужчина. На нём был простой тёмный халат, а на голову была надвинута широкая шляпа с полями, полностью скрывавшая его лицо в тени. В его руке лениво покачивался бокал из тёмного хрусталя с рубиновым вином.

Он не повернулся, не пошевелился. Он просто сидел, исподлобья наблюдая за ней из-под полей шляпы. Тишина в комнате была оглушительной. Лань застыла у двери, чувствуя себя дичью, попавшей в силки. Ей оставалось только ждать, что скажет этот загадочный и пугающий гость, заплативший за неё целое состояние.

Лань стояла у двери, не смея сделать и шага. Секунды растягивались в вечность. Её ладони стали влажными, а сердце билось так громко, что, казалось, эхо разносилось по всей тихой комнате. Она готовилась к худшему — к грубым прикосновениям, к похабным предложениям, к тому, ради чего, как она думала, её сюда прислали.

И тут из-под широких полей шляпы раздался низкий, спокойный голос. В нём не было ни похоти, ни нажима. Была лишь какая-то странная, уставшая повелительность.

— Ну… танцуй.

Лань вздрогнула. Это было настолько не похоже на то, чего она ожидала, что её мозг на мгновение отказался понимать слова.

— Простите, господин? — прошептала она, не веря своим ушам.

— Ты ведь танцовщица? — голос прозвучал с лёгкой, почти издевательской усмешкой. — Так танцуй. Покажи мне тот самый знаменитый танец «северной дикарки».

Разум Лань лихорадочно заработал. Может, это какая-то изощрённая игра? Унижение перед тем, как перейти к главному?

Комната замерла. Приказ «танцуй» повис в воздухе, но теперь в нём не было принуждения, а было нечто иное — вызов. И Лань этот вызов приняла.

Она молча отошла в угол, где стояли небольшие барабаны яогу, и взяла один в руки. Её движения были уже не робкими, а полными странной, звенящей решимости. Она не смотрела на господина в шляпе. Она смотрела в пространство перед собой, как будто обращаясь к кому-то далёкому.

А в это время, под широкополой шляпой, бушевала буря.

Цан Синь, не отрываясь, смотрел на неё. И каждый его мускул был напряжён до предела.

«Боги… Это она. Это Лань. Моя Лэн Шуан».

Он видел её бледное, осунувшееся лицо. Видел тёмные круги под глазами, которых раньше никогда не было. Видел, как тонкие пальцы дрожат в неуверенном жесте. Но сквозь эту бледность и усталость сквозило то самое, знакомое до боли благородство линий — высокие скулы, изящный изгиб шеи.

«Она похудела. Она здесь… в этом месте… Она танцует для незнакомых мужчин за деньги».

Эта мысль жгла ему душу раскалённым железом. Ревность, ярость и бесконечная боль смешивались в один клубок. Ему хотелось вскочить, сбросить эту дурацкую шляпу, схватить её и крикнуть: «Что ты делаешь⁈ Ты — принцесса! Ты не должна этого делать!»

Но он сидел недвижимо. Он видел её смятение, её страх. Видел, как она механически выполняет приказ, словно красивая заводная кукла. И сквозь гнев пробивалось что-то иное — щемящая, острая нежность. Она была здесь, жива. Прямо перед ним. Дышала.

Первый удар по барабану был одиноким и гулким. Затем второй, третий… Ритм родился медленный, томный, почти гипнотический. Это был не яростный бой её «Танца Вихря», а нечто глубже, чувственнее. Ритм, от которого начинало стучать сердце в такт.

И тогда её тело пришло в движение. Плечи начали раскачиваться плавно, соблазнительно, описывая восьмёрки в воздухе. Бёдра подхватили волну, двигаясь с ленивой, почти кошачьей грацией. Каждое движение было отточенным, полным скрытой силы и обещания. Это был не танец дикарки, а танец женщины, прекрасно осознающей свою власть.

А потом она запела. Голос её был низким, немного хрипловатым, полным неподдельной эмоции. Слова лились на странном, никому не ведомом языке, но их смысл был ясен без перевода — в них была вся боль, тоска и страсть, копившиеся все эти недели.

«Don’t go wasting your emotion… Lay all your love on me…»

Она пела о внезапной любви, сметающей все преграды. О ревности, которая жжёт изнутри. О мольбе — не растрачивать чувство попусту, а отдать его ей. Полностью. Без остатка.

«It was like shooting a sitting duck… A little small talk, a smile, and baby I was stuck…»

Лань кружилась в полумраке, её струящееся платье обвивалось вокруг ног, подчеркивая каждый изгиб тела. Она то приближалась к креслу господина, глядя на него из-под полуопущенных век с вызывающим намёком, то отдалялась, словно приглашая последовать за ней. Движения её бёдер стали ещё более выразительными, откровенными, рассказывая без слов историю желания и полного самоотдачи.

«I wasn’t jealous before we met… Now every woman I see is a potential threat…»

В её пении слышалась не только страсть, но и отчаянная искренность. Казалось, она выворачивает душу наизнанку, признаваясь в собственной уязвимости, в той всепоглощающей силе, что заставляет ревновать к любой другой женщине. Это была не просто песня. Это была исповедь.

Танец достиг апогея. Ритм барабана участился, её движения стали более порывистыми, почти экстатичными. Она запрокинула голову, обнажив шею, а её голос звенел последней, отчаянной мольбой:

«Lay all your love on me!»*

Последний удар по барабану отозвался гулкой тишиной. Лань замерла в изящном, но полном напряжения поклоне, грудь вздымалась от усилий. В воздухе висели не спетыe слова, а сама суть страсти — громкая, требовательная, прекрасная в своей откровенности.

Если бы несколькими минутами ранее душа Цан Синя была сценой, где яростно сражались Ревность, Гнев и Боль, то теперь на этой сценe воцарился один-единственный властелин — Шок. Глубокий, всепоглощающий, парализующий шок.

Первые звуки барабана, томные и гипнотические, стали для него ударом ниже пояса. Он ожидал неуклюжего подражания, жалкой пародии на танец, которую ему пришлось бы терпеть. Но то, что он услышал и увидел, не имело ничего общего с его ожиданиями.

«Что… что это?» — пронеслось в его голове, когда её бёдра начали двигаться с той самой, увиденной им когда-то краем глаза, «змеиной» грацией. Но теперь это не было резким движением. Это был целый язык тела — плавный, соблазнительный, дразнящий. Каждый изгиб, каждое колебание говорило о силе и уверенности, которые он никогда не видел в Тан Лань.

А потом она запела.

И мир перевернулся.

Слова были непонятны, но музыка и её голос — низкий, хриплый, полный невыразимой тоски и страсти — врезались ему прямо в сердце. Это была не просто песня. Это была исповедь. Крик души.

Он смотрел, как она кружится, то приближаясь к нему с вызовом в глазах, то отдаляясь, словно приглашая преследовать её. Его императорское «Я» таяло с каждой секундой. Оно разбивалось о ритм барабана и откровенность её движений. Перед ним была не принцесса, нарушившая долг. Перед ним была Женщина. Сильная, страстная, отчаянная и невероятно красивая в своём искреннем порыве.

Когда она запрокинула голову, и её последняя, мощная нота — «Lay all your love on me!» — прозвучала как требование, а не как мольба, что-то в нём окончательно сломалось. Всё его существо отозвалось на этот призыв оглушительным, немым «ДА».

Гнев испарился. Ревность превратилась в жгучую потребность доказать, что ни одна другая женщина не значит для него ровным счётом ничего. Боль от её «унижения» сменилась острой, до физической слабости, нежностью и восхищением. Она не сломалась. Она нашла в себе силы не просто выжить, а выразить себя таким огненным, таким потрясающим образом.

Когда танец закончился, и она замерла перед ним в поклоне, Цан Синь сидел, не в силах пошевелиться или вымолвить слово. Его план «вытащить её и проучить» казался сейчас смехотворным, детским лепетом. Он смотрел на эту женщину, свою Лань, и понимал, что это она только что проучила его. Она показала ему всю глубину её души, которую он никогда не мог разглядеть за дворцовыми масками.

И теперь единственным чувством, что переполняло его до краёв, была не императорская воля, а простая, всепоглощающая мужская мысль: «Она моя. И я никому и никогда не отдам её. Никому».

Последний удар барабана замер в воздухе, сливаясь со стуком собственного сердца Цан Синя. Тишина, последовавшая за огненным танцем, была оглушительной. Он видел, как Лань стоит перед ним, опустив голову в формальном поклоне, её плечи тяжело вздымаются, а пальцы всё ещё сжаты в кулаки от нахлынувших эмоций.

И это зрелище — её гордая, отдавшая всю себя фигура на фоне этой позорной обстановки — стало последней каплей. Все его мысли, вся ярость, боль, ревность и вспыхнувшее с новой силой обожание сплелись в один неконтролируемый порыв.

Он резко поднялся с кресла. Его движения были стремительными, как у тигра, делающего решающий бросок. Он не сказал ни слова. Просто за два шага преодолел расстояние, отделявшее его от Лань, и грубо схватил её за плечи.

Лань вздрогнула и попыталась отпрянуть, но было поздно. Сильные руки втянули её в объятия, и прежде чем она успела понять что происходит, его губы жадно и властно прижались к её губам.

Это был не нежный поцелуй влюблённого. Это был поцелуй-притязание, поцелуй-клеймо, в котором было всё: и «я нашёл тебя», и «как ты смела», и «ты принадлежишь мне».

Мозг Лань на мгновение отключился от шока. А потом сработали инстинкты. Инстинкты Снежи, которая однажды уже отбивалась от назойливого ухажёра в тёмном переулке. Её тело среагировало само, без участия разума.

Резко, с короткого замаха, она двинула коленом вверх.

Не рассчитав силу и траекторию в порыве паники, она попала ему не совсем точно, но достаточно болезненно — под колено, в нежную подколенную ямку.

— А-а-аргх! — из горла Цан Синя вырвался не крик, а скорее удивлённый, полный боли стон. Его нога подкосилась, и он, не выпуская её из объятий, тяжело рухнул на одно колено, вытянув вторую, травмированную ногу.

В этот момент его проклятая, ненавистная широкая шляпа слетела с головы и с глухим стуком покатилась по полу.

Лань, вырвавшись из ослабевших рук, отскочила на шаг, готовая к дальнейшей обороне. Её грудь вздымалась, губы горели. И тут её взгляд упал на его лицо.

На знакомое лицо. На эти тёмные глаза, полные сейчас не властности, а чистейшего изумления и физической боли.

Лань застыла, как вкопанная. Ледышка ужаса пронзила её с головы до ног.

— Цан… Синь? — выдохнула она, и голос её оборвался.

Император, всё ещё скорчившись от боли, поднял на неё взгляд. Ярость, обида и шок боролись в его чертах.

— Тан Лань! — прошипел он, и в этом обращении было всё: и её настоящее имя, и фантастичность ситуации.

В голове у Лань пронеслись обрывки мыслей, каждая безумнее предыдущей. «Сын Неба… Император… Я только что ударила императора… Я, Тан Лань, двинула коленом будущего Владыку демонов в публичном доме…»

Её лицо побелело, как мел. Руки задрожали. Весь её гнев, вся ярость и страсть, выплеснувшиеся в танце, мгновенно испарились, уступив место животному, первобытному страху.

— Я… я… — она попятилась, не в силах вымолвить ни слова. Осознание того, что она натворила, было настолько чудовищным, что её разум просто отказался это обрабатывать. Она только что совершила акт величайшего святотатства, за который полагалась одна-единственная кара — мучительная смерть.

Лань вылетела из комнаты «Нефритовая бабочка» как вихрь, сметающий всё на своём пути. Её лицо было белым как снег, глаза расширены от ужаса, а губы всё ещё горели от прикосновения, которое теперь казалось кощунственным. Она не бежала — она неслась, путая двери, пока не ворвалась в их общую комнату, где Сяофэн настраивала цитру, а Мэйлинь с наслаждением доедала пирожное.

— Нас нашли! — выдохнула Лань, хватая ртом воздух. — Он здесь!

Мэйлинь подавилась крошками и уставилась на неё с недоумением.

— Кто «он»? Бандиты? Мы же договорились Ранье заплатить!

Но Сяофэн, чья реакция всегда была острее, уже подняла голову. Её взгляд скользнул по плечу Лань в дверной проём — и остекленел. Её пальцы, только что перебиравшие струны, замерли.

Мэйлинь, видя шок на лице старшей сестры, медленно, как во сне, повернула голову следом.

В дверях, опираясь одной рукой о косяк и слегка прихрамывая, стоял он. Цан Синь.

Его волосы были всклокочены, на лице застыла смесь ярости, боли и решимости, а дорогой, но простой халат выглядел помятым. Но в его осанке, во взгляде не было никаких сомнений — это был Сын Неба.

— О, чёрт… — прошептала Мэйлинь, и её пирожное бесславно упало на пол.

В этот миг Сяофэн проявила скорость, достойную лучшего дворцового гвардейца. Она не стала кричать, спрашивать или паниковать. Она молча, с размаху швырнула свою бедную цитру на кровать — инструмент жалобно звякнул — и, как тигрица, набросилась на Мэйлинь.

— Бежим! — её шипение было похоже на свист рассекаемого воздуха.

Она схватила ошеломлённую младшую сестру за руку и, не глядя на Лань, рванула к противоположной двери, ведущей в чёрный ход и на кухню. Дверь распахнулась и захлопнулась с оглушительным стуком.

Лань осталась стоять одна посреди комнаты, парализованная. Её мозг отказывался работать. Она видела, как силуэт императора отделился от дверного косяка и сделал шаг вперёд. Она попятилась, наткнулась на стол и замерла, как мышь перед удавом.

Цан Синь не бежал за другими. Его взгляд был прикован к ней. Он шёл медленно, слегка прихрамывая, но каждый его шаг отдавался в тишине гулким эхом судьбы.

— Тан Лань, — произнёс он её имя, и в его голосе звучала сталь. — Ты думаешь, у тебя получится сбежать от меня во второй раз? И после… после этого? — Он сделал жест в сторону своей повреждённой ноги, и его лицо исказила гримаса, в которой было и боль, и чистейшее негодование.

Лань бессмысленно покачала головой, не в силах вымолвить ни слова. Побег сестер был настолько стремительным, что она даже не успела среагировать. А теперь было поздно. Он перекрывал единственный выход.

Она была поймана. Не гвардейцами, не заговорщиками, а самим императором, которого она только что ударила коленом в ногу в доме терпимости. Ирония ситуации была настолько чудовищной, что хотелось либо плакать, либо смеяться. Но Лань могла только стоять и смотреть в глаза своему будущему владыке, понимая, что на этот раз игра действительно окончена.

Примечание

Песня «Lay All Your Love On Me» (Отдай всю свою любовь мне) группы ABBA