Необратимость

ГЛАВА 8

Гитарный медиатор.

Черт.

Стены давят на меня. Моя грудь сжимается с каждым мучительным вдохом, я трескаюсь с каждым ударом сердца. А Эверли тем временем болтает без умолку, как будто не она разбила весь мой гребаный мир треугольным кусочком пластика.

Вещи умерших людей.

Мой желудок скручивает, отчего я сгибаюсь пополам. Я балансирую на грани, и на этот раз у меня нет ни одного из обычных способов, чтобы сдержаться. Некуда выплеснуть это бурлящее море насилия. Нет навязчивых идей, в которых можно было бы потеряться, или веществ, которые можно было бы употребить и пожалеть об этом завтра.

Нет способа притупить реальность.

С каждым движением ноги цепь звенит по плитке, напоминая о том, что я буквально прикован к полу. Я бьюсь головой о стену. Мне не становится легче, поэтому я делаю это снова.

И снова.

Я в ловушке. Заключен в тюрьму с моими призраками. Моими демонами.

Самим собой.

— Я знаю, это звучит глупо, — говорит она с ноткой самоуничижительного веселья, — но этот маленький медиатор не раз служил мне якорем, когда я была уверена, что схожу с ума. Иногда я представляю, как из него льются целые концерты. Как будто у него своя жизнь…

— Откуда ты знаешь, что они мертвы? — Слова вырываются из моего горла, обжигая, как яд.

— Что?

— Откуда ты знаешь? Ты все еще жива. Та женщина напротив могла потерять сознание. Мы не слышали выстрелов. Может, они просто перевозят своих пленников в другое место. Может быть… — я обрываю себя, почувствовав отвращение к звукам исходящего от меня отчаяния. Это не я. Я прагматик. Реально смотрю на вещи. И все же… я просто хочу, чтобы она сказала мне, что может ошибаться. Что я могу ошибаться.

— Я не совсем понимаю, что ты хочешь от меня услышать. — В ее голосе чувствуется хрупкость, как будто она снова боится меня расстроить. — Я думала, ты хочешь честности.

— Хочу. — Обычно.

— Ну… я долгое время не теряла надежды. Конечно, если я все еще жива, то могут быть и другие выжившие, верно? В этом есть смысл. Но потом мелочи стали складываться, и…

— И что?

Она молчит слишком долго.

— Наверное, я не могу быть уверена полностью.

Но звучит так, будто она уверена. И эта чертова сокровищница безделушек говорит сама за себя, не так ли? Как и то, что я чувствую нутром.

Она молчит долго время.

Я закрываю глаза.

В мертвом пространстве призрачный воздух просачивается в мои поры. Может быть, я действительно умер под тем мостом, пока Дольф и его головорезы пинали мое безвольное тело на грязной земле. Эта камера похожа на лимб. Чистилище. Комната ожидания дьявола.

Я не общаюсь с духами, но работа всей моей жизни была связана с умершими — я шел по их следам, изучал виктимологию, анализировал их последние мгновения. Просто я никогда раньше не был одним из них.

Такое ощущение, что я тону.

— Ник?

Звук моего имени — имени Ника — вытаскивает меня на поверхность.

— Ты любишь музыку? — спрашивает она.

— Нет.

— Давай. Назови мне хоть одну песню, которая заставляет тебя чувствовать.

Я сглатываю. На вкус это как кислые воспоминания и мимолетное счастье. Как безнадежность и сожаление.

— Я же сказал тебе, — бормочу я. — Нет такой.

Я ничего не чувствую уже очень, очень давно.

Там, где должно быть мое сердце, нет ничего, кроме глубокой черной дыры. Глухой рев в ушах. Меня это устраивает. Так началась моя жизнь, так она и закончится. Но совсем ненадолго появилась музыка …

Тогда я не испытывал к ней ненависти.

Мелодия звенит нота за нотой в далеком воспоминании, которое кажется сном. Перебор струн. Акустическая гитара, на которой играют умелые пальцы, терзая струны голубым медиатором. Именно им она пользовалась в тот вечер. Единственный, которым она пользовалась с того дня, как я подарил его.

Это просто неодушевленный предмет. Он мало чем отличается от других памятных вещей Эверли: бальзама для губ, резинки, ниток, заплетенных в браслет.

Но в этом предмете есть сила, способная потрясти меня до глубины души..

Эверли продолжает говорить, а я представляю, как к фантомным аккордам присоединяется женский голос, словно призрачный аккомпанемент.

— Иногда трудно понять, что делает песню особенной, — говорит она. — Это может быть гармоничность, мелодия или текст, который проникает внутрь и обнажает то, что ты никогда не мог выразить словами. Но иногда композиция включает в себя все, проникает в твою душу и словно говорит — я тебя понимаю.

Мои легкие медленно сдуваются. То, как она говорит о музыке, очень похоже на Сару.

— Моя — «The Scientist», — добавляет она.

— Что?

— «The Scientist» группы Coldplay. Ты бы узнал ее, если бы услышал.

Я знаю.

— Это моя любимая песня со средней школы, — объясняет она. — Это была любимая песня Энни.

— Энни? — Мой голос ломается.

Кто такая Энни, черт возьми?

— Девушка, у которой был медиатор.

Это не ее имя.

Когда она продолжает, в ее словах появляется мечтательность, которой не место в этой дыре.

— Энни играла на гитаре. Музыка была ее страстью, ее языком любви.

Полагаю, ее сказки предпочтительнее нашей реальности. Я почти верю, что медиатор мог принадлежать девушке по имени Энни.

Вот только…

По мере того как она рассказывает, я представляю себе каштановые косички и хрустальные глаза, всегда искрящиеся жизнью, понимающие больше, чем соответствовало ее возрасту. Особенно когда дело касалось музыки.

— Я думаю, она сама писала свои песни. Она была талантливым автором текстов. Некоторые люди способны заставить вас ожить одними лишь словами, но ей этого было недостаточно. Ей нужны были мелодии и гармония. Энни пела симфонии для души. Все прекращали свои занятия в тот момент, когда ее любимый гитарный медиатор касался струн. Головы поворачивались, разговоры затихали. Она пела как ангел.

Так и было.

— Она всегда исполняла лучшие песни… те, от которых щемит в груди. Понимаешь, о чем я? — Ее голос полон теплых, приятных воспоминаний и надежд на светлое будущее — будущее, которое некоторые девушки с ангельскими голосами и звездами в глазах никогда не увидят.

Потому что их уже нет.

— Да. — Только сейчас я замечаю, что моя рука неосознанно прижата к сердцу, а пальцы вцепились в изодранную в клочья футболку. — Я знаю, что ты имеешь в виду. — Слова приходят откуда-то из темноты и пустоты.

Эверли издает звук, будто понимает.

На самом деле это не так.