Необратимость

ГЛАВА 51

— Вы заставили полицию Сан-Франциско сильно понервничать.

Таннер смотрит на меня с края кровати.

Благодаря своим навыкам оказания первой помощи в дикой природе и запасу антибиотиков я смог убедить Эверли позволить мне прийти в себя в ее квартире. Зонт не задел ничего жизненно важного, и я готов на все, лишь бы не попадать в больницу.

Согревая руки о кружку травяного чая, которую она оставила на прикроватной тумбочке, я вдыхаю слегка пряный аромат. В моих интересах постараться быть для нее лучшим пациентом, чем я был для медсестры Ребекки.

— Если бы им сошло с рук то, что они не нашли тело, я был бы рад.

Полицейский департамент Сан-Франциско обшарил все помещение после того, как я его эвакуировал, и нашел несколько туманообразующих машин, наполненных очень концентрированным раствором сероводорода. Тот самый «грандиозный финал», о котором Винсент говорил Эверли. Он планировал запереть всех внутри и дать им задохнуться, а сам отправиться в плавание по Тихому океану и исчезнуть.

Его мотивы оставались загадкой, пока Гаррисон не проверил отель, в который я чуть не зашел накануне вечером. Хотя мужчина, за которым я следила, уехал, он оставил все необходимое: промышленные стяжки, прикрепленные к стулу, транквилизаторы и видеоканал, настроенный на трансляцию показа мод. В прямом эфире.

Это была ловушка.

Ловушка, расставленная для меня.

Этот ублюдок собирался заставить меня наблюдать за тем, как все это происходит, как умирают все эти люди, включая Эверли, лишь бы доказать, что он победил. Большой гребаный шах и мат.

Если бы она не написала сообщение до того, как я вошел в номер мотеля, если бы я не оказался таким параноиком, что сбежал оттуда на следующее утро, — каждая из этих жизней была бы на моих руках.

Я все равно не смог помочь Джасперу Кроссу, который всегда будет на моей совести. Может, он мне и не нравился, но он рискнул, чтобы я оказался на месте преступления.

Никто не должен был погибнуть рядом со мной.

Конечно, я сразу же позвонил своему бывшему напарнику, который сумел найти Эллисон Джеймс, целую и невредимую, в номере отеля за пределами Лос-Анджелеса. Один из наемников Винсента примотал ее скотчем к стулу и бросил, когда не смог связаться со своим боссом.

Взгляд, которым Таннер смотрит на меня сейчас, большинство людей не смогли бы прочесть.

— Полагаю, им придется довольствоваться залитой кровью лодкой и результатами анализа ДНК. Удобно, что у тебя под рукой оказался океан, чтобы легко избавиться от него.

— Да. Удобно. — Я делаю глоток чая. Так все закончится, и я смогу исчезнуть с радаров без объяснений и нежелательного внимания.

Он поднимает бровь, что говорит о том, что он подозревает, что это еще не все.

— Как я вижу, мало что изменилось со времен нашей совместной работы в отделе. — Он показывает на свою кружку. — Ты же не думаешь, что она что-то сделала с моим кофе?

Я искоса смотрю на него.

— Я впервые вижу Эверли с тех пор, как она узнала, что не был откровенен с ней весь прошлый год. Она выглядит милой, но именно таких людей нужно остерегаться.

— О, Таннер. — В комнату входит Эверли с тарелкой черничных кексов. — Я никогда не думала, что ты говорил правду. К тому же, если бы я и собиралась что-то сделать, то только с тем кексом, который ты только что взял с тарелки.

Когда он возвращает кекс на тарелку, словно тот может его укусить, она протягивает его мне. Я запихиваю половину в рот, а она прижимается губами к моему лбу.

Он с негодованием качает головой.

— Это дело отняло у тебя последние три года жизни. Ты уже думал о том, что будешь делать дальше?

Эверли бросает взгляд в мою сторону.

— И правда. Теперь, когда Хранителя времени больше нет, ты…

— Леонард Винсент, — говорю я, стиснув зубы. Тишина обрушивается, как удар молота, и они оба смотрят на меня. — Так его звали. Леонард Винсент. Не Хранитель Времени, не какой-то титул, питающий его эго. Он был просто убийцей — трусом, прячущимся за часами. А теперь он никто. — Я перевожу взгляд на Эверли и наблюдаю, как к ней приходит понимание.

Она сглатывает и медленно кивает.

— Да. Ты прав.

Я беру ее за руку.

— И я понятия не имею, чем заняться. Наверное, частным сектором. — Звучит ужасно.

— Ты не рассматривал вариант поиска беглецов? — Таннер прочищает горло. — Бэтмен бы одобрил.

Эверли вдруг становится очень интересно.

— Это то же самое, что и охота за головами?

Мы с Таннером вздрагиваем.

— Что? — Они все еще существуют, я видела их по телевизору.

— Эти парни — агенты судебных поручителей¹⁴, которые хотят казаться крутыми. Не обращая внимания на ароматный чай, я беру с приставного столика нетронутую кофейную кружку моего друга и отпиваю. — Таннер говорит о независимых контрактах, которые правительство не признает.

— Звучит идеально для тебя.

Она не ошибается. Это позволило бы мне делать то, что у меня хорошо получается, реализовывать ту часть себя, которая, вероятно, всегда будет чувствовать, что мне есть что доказывать — что я полная противоположность тому злобному ублюдку, который меня создал. Потому что, несмотря на то, что общение с Эверли чудесным образом повлияло на мое психическое здоровье, детские травмы имеют свойство проникать в молекулярную структуру.

— Да. — Я позволяю своей руке спуститься с ее плеча к заднице и сжать. — Но это также опасно. И приходится много путешествовать. — Раньше меня бы это не остановило. Но я не произношу вслух, что это работа для одинокого волка, которая лучше всего подходит, когда ты один. — Я не знаю.

Я все еще одинокий волк?

С того дня в клубе, когда Эверли узнала, кто я такой, мы… ну, я не уверен, точно. Наслаждаемся друг другом? Исследуем то магнетическое притяжение, которое между нами существует? Но над нашими головами всегда нависала угроза. Из-за этого все казалось временным.

Но за последние двадцать четыре часа ситуация изменилась.

Мы тоже должны измениться, это неизбежно.

Что мы будем делать дальше? Чего она ожидает?

Черт, я начинаю потеть. Я тру шею.

Глаза Таннера на секунду прищуриваются, потом он смотрит на Эверли и снова на меня. На его лице отражается понимание.

Я не могу смотреть на нее. Она наблюдает за мной? Я моргаю Таннеру, как будто подаю сигнал S.O.S.

Зуд распространяется на мою грудь. От меня ожидают, что я «остепенюсь»? Хочу ли я остепениться? Знаю ли я, что, черт возьми, это значит — остепениться?

Черт. Я не могу дышать.

— Айзек. — Эверли застенчиво улыбается мне. — Знаешь, я не ожидаю, что ты станешь другим теперь, когда он мертв.

Я просто смотрю на нее, беспомощный, потому что не знаю.

— Это было бы скучно. А ты… — она наклоняется и целует меня, ее волосы падают занавесом вокруг моей головы, — ты не способен быть скучным. Это одна из тех вещей, которые я в тебе люблю. — Улыбка становится шире и теперь сияет на всем лице. Повернувшись, она выходит из комнаты, прихватив с собой пустые кружки.

О, Боже, комната кружится.

А еще мне очень хочется схватить ее и повалить на кровать, черт возьми.

На кухне раздается звон тарелок и шум воды в раковине. По крайней мере, у меня есть небольшая передышка. Я смотрю из окна спальни на линию деревьев, где я стоял не так давно, гадая, какой окажется ее квартира.

— Итак… — Таннер хихикает. — Когда свадьба?

— Отвали. — Я свирепо смотрю на него. — Как Шей?

Его лицо морщится.

— Прикуси язык. Я бы принял Эверли в любой день — даже несмотря на то, что она была огромной занозой в моей заднице весь последний год.

Я пристально смотрю на него. Он из тех людей, которые не выдерживают давления.

Он сломается.

— Перестань так на меня смотреть, — ворчит он. — Шей — это совсем другое дело.

— Ладно.

Он вздыхает.

— Она живет у какого-то придурка с судимостью. Я присматриваю за ней только потому, что все еще чувствую ответственность. К тому же, моя мама привязалась к ней. Конец.

— А. Это услуга маме. Точно.

— Перестань пытаться сменить тему, раздражая меня.

Я беру бутылку воды и делаю небрежный глоток.

— Я задал простой вопрос.

— Ага. Я буду твоим шафером?

— По-твоему, я похож на парня, готового к свадьбе?

— Только не говори мне, что ты собираешься водить за нос этого бедного, сногсшибательного ангела. Есть миллионы мужчин, которые уведут ее у тебя прямо из-под носа в одно мгновение. И даже не позаботятся о том, чтобы твой член еще мокрый.

У меня подскакивает давление.

— Тебе, мой друг, осталось каких-нибудь пять секунд до того, как придется бежать.

— Просто говорю. — Его глаза довольно сверкают, как у придурка. — Ты должен поступить правильно с этой девушкой. Она — драгоценность.

— Хорошо, дедушка. В этом тысячелетии людям не обязательно быть женатыми, чтобы иметь долгосрочные отношения.

Его смех звучит чертовски торжествующе.

— Все, что я слышал, это то, что ты признаешь, что это отношения. И слово «долгосрочные».

Я бросаю в него бутылку с водой, забыв, что он когда-то играл в бейсбол.

— Наверное, это любовь. — Голос Таннера затихает вдали.

— Да, — рассеянно бормочу я, глядя в окно и замечая, что деревья начинают расплываться.

Может, это я угасаю? Может, какая-то часть меня отключилась. Я уплываю куда-то за линию деревьев, к горизонту, где нет ничего, кроме синевы.

— Подожди… — Его голос доносится откуда-то издалека. — Я пошутил, вроде как. Ты…

— Эй, мы можем поговорить?

Голос Эверли доносится до меня из дверного проема, и я так резко вжимаюсь в постель, что мое раненое плечо начинает пульсировать.

Черт.

— Таннер, ты говорил, что остановился в мотеле за углом? — спрашивает она. — Как насчет того, чтобы вернуться к нам позже?

— Да. Я ухожу. — Он извиняется, быстро машет рукой и исчезает за дверью спальни. — Я забираю последние кексы, — кричит он, после чего входная дверь закрывается.

И вот я остаюсь наедине с женщиной, которая хочет поговорить.

— На улице красиво. — Я приподнимаюсь на локтях, с трудом сдерживая напряжение в голосе. — Думаю, свежий воздух пойдет мне на пользу.

— Ни в коем случае. — Она перелезает через меня на кровать и обнимает за талию. — Не знаю, кого ты пытаешься одурачить, но я вижу, как тебе на самом деле больно.

— Со мной все будет в порядке.

— Я вижу боль в твоих глазах, поэтому принесла это. — Она раскрывает ладонь, показывая мне обезболивающие, затем берет воду, которую Таннер вернул на приставной столик после того, как я ее бросил, и жестом показывает, чтобы я проглотил их. — И, кстати, если ты сейчас встанешь с этой кровати, я отправлю тебя прямиком в больницу. Не испытывай меня.

— Да, мэм. — Я не могу сосредоточиться ни на чем, кроме тепла ее тела, прижимающегося к моему, и, не в силах сопротивляться, падаю обратно на подушки.

Ее голос становится более мягким.

— Послушай, я знаю, что это не самая любимая тема для разговоров, но я думаю, что нам пора обсудить ужасную тему чувств.

— М-м-м, у меня определенно есть какие-то чувства. — Я приподнимаю бедра, чтобы убедиться, что она чувствует то же самое.

— Хватит меня отвлекать. — Она легонько шлепает меня по бицепсу. — Я слышала, что сказал Таннер. Теперь я хочу знать, что думаешь ты.

Что ж, пять секунд назад я думал, что я возбужден, а теперь я снова думаю, что меня тошнит.

— Нам обязательно выяснять это сегодня? Мы можем двигаться шаг за шагом. Посмотрим, как мы будем себя чувствовать завтра или на следующей неделе. — Я сглатываю. — Может быть, нам никогда не придется давать этому название. Однажды мы могли бы проснуться, и все прояснилось бы само собой.

Черт, почему я все еще говорю?

— Хм… — Она задумчиво смотрит на меня, держась достаточно далеко от моего паха, чтобы я не мог легко перевести разговор на другие темы. — Нет, мы не обязаны выяснять это сегодня, и да, мы можем делать это постепенно.

Слава Богу.

— Но тот факт, что ты пять раз произнес слово «мы» во время этого панического бреда, говорит мне о многом.

Я не знаю, что на это ответить.

— Правда?

— Да. Особенно если учесть, что это было связано с будущим. Похоже, ты думаешь, что у нас есть что-то, что ты не хочешь прекращать прямо сейчас.

— А ты ожидала этого от меня?

Она проводит пальцами по своему лбу и опускает их к щекам. Ее тело прижимается к моему.

Она выглядит… задумчивой? Полной надежды? Грустной?

Я не знаю, но на этот раз я не пытаюсь ее отвлечь.

— На самом деле я не знаю, о чем ты думаешь, Айзек. — Ее глаза блуждают по моему лицу, изучая меня, словно она пытается сложить кусочки головоломки. Ее руки опускаются, одна из них легко касается моего сердца. — Я не знаю, чего ты хочешь и что тебе нужно; останешься ли ты здесь или исчезнешь в ближайший час. Но я знаю, что от одной мысли об этом мне хочется плакать.

В ее голубых глазах мерцает блеск.

В моей груди, в том месте, где лежит ее рука, возникает боль, и это никак не связано с травмой.

— Как ни странно, я надеюсь, что тот факт, что ты, кажется, на грани срыва, — хороший знак. — Ее губы складываются в слабую улыбку. — Если бы тебе было все равно, ты бы просто ушел, не оглянувшись. Не так ли?

— Да. Наверное, так и было бы.

— Тогда я буду считать это положительным моментом. — Ее пальцы перебирают мои волосы, слегка поглаживая, успокаивая, спускаются к затылку, чтобы нежно размять там ноющие мышцы.

— Я не знаю, как это, Пчелка.

— Быть вместе? — Она слегка хмурится. — Это не так уж сложно. Мы делаем это прямо сейчас.

Вздохнув, я поднимаю здоровую руку, жестом приглашая ее прижаться ко мне.

— Между прочим, ты единственный человек, с которым я когда-либо думал об этом.

Она тянет свое лицо к моему, потираясь о мою щетину.

— Это хорошее начало.

Потолочный вентилятор медленно вращается над нашими головами, и я смотрю на него, не мигая, позволяя ему погрузить меня в гипнотическое состояние.

— Я просто не уверен, что тебе от меня нужно. Или что будет дальше.

Она тесно прижимается ко мне своим телом.

— Все отношения развиваются. Единственное, что нам нужно знать прямо сейчас, — хотим ли мы жить дальше друг без друга.

Я смотрю ей в глаза.

— Я не хочу.

— Я тоже.

Я киваю.

Мы просто позволим этому развиваться.

Ее губы касаются моих, и я прижимаюсь к ним, соединяя наши рты. Моя рука путается в ее волосах, оттягивая голову назад. Затем я провожу языком по линии ее подбородка к шее, где прикусываю нежную кожу.

На меня снисходит озарение, которое должно было быть очевидным с самого начала.

— Я никуда не собирался уходить сегодня ночью, — шепчу я ей в горло.

Она мечтательно мурлычет, ее глаза закрываются.

— Или завтра. — Мои пальцы скользят между ее ног, вырывая у нее стон. — Или на следующей неделе.

Или, возможно…

Никогда.