Необратимость

ГЛАВА 13

На следующее утро Роджер вталкивает меня обратно в комнату, и я падаю на колени со сдавленным криком, ослабевшая и опустошенная, дверь за мной захлопывается. Его тяжелые шаги эхом разносятся по коридору, затихая вдали.

Ублюдок.

Моя грудь тяжело вздымается при каждом вдохе, тело вялое и усталое. За последние тридцать шесть часов я съела только кусок хлеба, да и тот вместе с грязью и мышином пометом.

Замерев на полу, я впиваюсь пальцами в блестящую плитку, благодарная за то, что не вижу своего отражения.

Я уверена, что мои голубые глаза потускнели до серого цвета.

Цвет лица стал пепельным.

Волосы ломкие. Лицо изможденное.

— Ты там цела?

Я замираю.

Медленно поднимаю подбородок и смотрю вверх.

В горле образуется жгучий комок. Это больше, чем муки жажды, больше, чем гематомы дневной давности от моих душераздирающих криков. Я смотрю на белую стену рядом со мной, моего главного врага, желая лишь разбить ее на куски, превратить в руины и сжечь дотла.

Эта проклятая стена.

Она отделяет меня от всех остальных мужчин и женщин, прошедших через это место. Моих спутников в смерти. В трагическом переходе.

Друзей.

А сейчас она отделяет меня от него — мужчины, которого я хочу задушить.

Ураган гнева проносится сквозь меня, я вскакиваю на ноги, бросаюсь к разделяющей нас стене и бью по ней кулаком.

— Да пошел ты!

— Я приму это как «да».

— Что, черт возьми, с тобой не так? — Мои глаза пылают огнем, язык извергает ярость. Я расхаживаю взад-вперед, руки сжаты в кулаки, кровь бурлит, сердце колотится от негодования. — Ты сказал ему забрать меня. Что это, черт возьми, не имеет значения.

Его цепь звенит, скользя по гладкой плитке, как будто он идет к стене.

— Я знал, что он не причинит тебе вреда. Ты слишком важна. Драгоценный товар.

— А ты — мудак.

— Это не откровение.

— Не могу поверить, что ты так легкомысленно отнесся к моей жизни, — бурчу я в ответ, на глаза наворачиваются обжигающие слезы. Я все еще расхаживаю по комнате, вибрируя от остатков страха. Моя рука снова бьет по стене, потому что лучше я буду испытывать эту ярость, чем облако поражения, обрушившееся на меня. — Он мог убить меня.

— Мог, но не стал бы. — Он делает паузу. — И не убил.

— Это к делу не относится.

Я слышу, как его руки упираются в стену в нескольких дюймах от моего лица, заставляя меня вздрогнуть.

— Тогда в чем же дело? — Его голос звучит как никогда близко. Как будто это осязаемая вещь, которую я могу протянуть руку и потрогать. — Ты злишься, потому что я не снес стену голыми руками? Не продолжил обзывать его? Угрожать его жизни, когда я, как животное, прикован к этой чертовой цепи?

Мои губы жалобно дрожат, моя борьба иссякает. Я смахиваю с глаз пряди немытых волос и моргая, смотрю на стену, пока моя ярость не угасает.

Он прав. Я действую на эмоциях, и это станет моей гибелью. Эмоции — это чувства. А в этой мрачной дыре чувства — не что иное, как гильотина, приближающаяся к моей шее.

Судорожный выдох срывается с моих губ облаком смирения.

Ник не может мне помочь, только я сама могу себе помочь.

Ник.

Сглотнув, я опускаю взгляд на испачканные пальцы ног, а затем снова поднимаю глаза.

— Почему он назвал тебя Айзеком?

Молчание.

Я так и знала.

Подойдя ближе к стене, я заставляю свой голос звучать мягче.

— Айзек.

Опять тишина.

— Это ведь твое имя, не так ли? Твое настоящее имя?

— Неважно. — В его словах слышится скрежет, словно камни трутся между зубами.

— Имеет значение.

— Почему?

Я прижимаю ладонь к поверхности, к тому месту, где вибрирует его голос. Мой лоб опускается следом, и я глубоко вздыхаю, позволяя своему неуместному напряжению раствориться.

— Наши имена — это все, что у нас осталось.

— Такая поэтичная. Фраза прямо из исторического романа.

Он уклоняется.

— Это правда.

— Правда в том, что мне быстро все наскучивает. У меня есть разные личности на каждый день недели. Эндрю Бенсон. Маркус Мори. Лайл Дженкс. Этот четверг просто оказался днем Ника.

Мои губы кривятся.

— Лайл?

— Не стоит недооценивать Лайла. Он крутой.

— Нет.

— Ладно, может, я преступник. Давай не будем делать из мухи слона.

Честно говоря, это меня не удивило бы. Но…

— Попробуй еще раз.

Проходит несколько секунд, а затем я слышу глухой стук, говорящий о том, что он устраивается поудобнее у стены. Я тоже прижимаюсь к ней спиной, ожидая продолжения, пока тереблю грязный подол моей ночной рубашки.

— Ладно, — смягчается он, дергая свою цепь. — Некоторое время назад я занимался расследованиями. В тот день, когда я оказался здесь, у меня произошла неприятная стычка не с тем парнем. Оказалось, что он работает на этого эксцентричного, самодовольного придурка. Тот парень знал меня как Ника, так что я решил продолжить изображать его. А потом я очнулся здесь… — Замолчав, он испускает вздох разочарования. — Похоже, я не так умен, как мне казалось.

Я обдумываю его объяснение. Звучит правдоподобно, но он что-то недоговаривает.

— Звучит сомнительно.

— Да, но очнуться прикованным к полу в доме развлечений злого близнеца Алана Камминга, и слушать эротические отрывки из дрянных, устаревших порнографических книг в исполнении модели, считавшейся умершей, тоже звучит сомнительно. Но вот я здесь.

Мои губы подрагивают.

Туше.

Я прислоняюсь спиной к стене, волосы спутанным занавесом закрывают лицо.

— Айзек… — бормочу я. Имя слетает с моих губ без усилий.

Мне нравится.

Его тон становится ниже, демонстрируя то уязвимое состояние, в котором он так не любит находиться.

— Тебе не нужно говорить это таким тоном.

— Каким?

— Мило и ласково, как будто это твое новое любимое слово. — Его тон становится резким. — Это просто имя.

— Это хорошее имя. Напоминает мне об Исааке Ньютоне, ученом. — Я поворачиваю голову в сторону, испытывая любопытство. — Тебя назвали в его честь?

— Нет. — в его голосе горькое раздражение. — Это скорее отсылка к Библии, которую я не оправдал.

— Твои родители были религиозны?

— Моя мать была, когда-то. Я стал ее наказанием за то, что ее осквернил дьявол. Она возненавидела меня с момента моего зачатия.

Я медлю.

Слишком многое нужно прояснить.

Я уже собираюсь настоять на большем, но тут меня осеняет другая мысль.

— Кем была Сара?

Наступает долгая пауза, и я понимаю, что он не собирается отвечать.

— Ты задаешь много вопросов, Пчелка⁸.

Пчелка.

Что-то трепещет у меня в груди, когда я слышу, как он снова называет меня этим прозвищем.

Трепетание. Небольшой пируэт.

Но тут же в голове возникает метафорическая гильотина, сверкающая серебром и острыми, как бритва, краями, поэтому я прижимаю ладонь к сердцу, чтобы унять этот трепет.

— Ты хотел поговорить. Она была твоей девушкой? — интересуюсь я. — Женой?

— Если я заставил тебя поверить, что в глубине души я романтик, то приношу свои извинения.

Вздохнув, я вытягиваю ноги.

— Сестрой?

В ответ — тишина. Ни звона цепи, ни ворчания, ни презрительных вздохов. Несколько секунд проходит в такт биению моего сердца, пока я жду звука его голоса.

Хоть чего-то.

— Она была… ближе всего к надежде.

Я откидываю колючее одеяло, запутавшееся между лодыжками. Мне неспокойно. Я на взводе. Лампы погасли, сигнализируя о наступлении ночи, и теперь комната залита приглушенным красным светом моей лампы полного спектра.

Будучи таким извращенным психопатом, мой похититель, очевидно, заботится о плотности моих костей. Нельзя допустить, чтобы я зачахла раньше, чем из моей матки будут извлечены все дорогостоящие фолликулы.

Я переворачиваюсь на бок и смотрю на стену. Шуршание матраса — единственный звук, нарушающий зловещую тишину. Несмотря на то, что эти условия похожи на пляжный курорт «все включено» по сравнению с местом вчерашнего ночлега, я никак не могу устроиться поудобнее. Сон не приходит, возможно, потому, что я слишком боюсь жутких кошмаров, готовых наброситься на меня, как только я закрою глаза.

Подперев щеку рукой, я смотрю на красную перегородку рядом с собой.

— Айзек?

Тишину нарушает тихий звон.

— Хм…

— Мне не спится.

— Поздравляю, теперь и мне тоже.

Я падаю обратно на кровать, испуская вздох, от которого мои распущенные кудри взлетают вверх.

— Хочешь поиграть в игру?

— Нет.

— Двадцать вопросов или что-то в этом роде. Ты же любишь вопросы.

— Не так сильно, как спать.

— Никогда-никогда?

Айзек ворчит что-то бессвязное, его цепь дребезжит все громче, когда он вертится. Он раздражен. Мне все равно.

— Конечно, — отвечает он тоном, более плоским, чем сдувшийся воздушный шарик. — Никогда еще я не хотел заснуть так сильно, как сейчас.

Я поджимаю губы, накручиваю прядь волос на указательный палец, а затем переворачиваюсь на спину.

— Отлично, — говорю я, засовываю пальцы ног под одеяло и устремляю взгляд вверх. — Спокойной ночи.

Потолок словно оживает от движущихся теней. Черные и алые силуэты. Я щурюсь, скучая по потолочному вентилятору из красного дерева над моей кроватью. Я следила за вращающимися лопастями, пока не проваливалась в мир снов, а рука Джаспера обхватывала меня за талию и прижимала к себе.

Я скучаю по этому. Мне так многого не хватает.

По мере того как проходят минуты, скука нарастает, заставляя меня нервничать. Я сажусь, собираю свою копну волос и перекидываю ее через одно плечо, чтобы заплести косу. Я закрепляю ее блестящей сиреневой лентой для волос, подаренной мне Роджером. Но это занимает всего две минуты, и мне снова становится скучно.

Я вздыхаю.

Перегнувшись через матрас, я тянусь за книгой, зная, что едва смогу разобрать слова при таком тусклом освещении.

Чтение помогает, когда мой мозг не хочет отключаться.

Я перечитывала эти книги бесчисленное количество раз, но всегда находила в них что-то новое. Иногда я представляю себя на месте главной героини. Знатной дамой эпохи Регентства, бедной девушкой из маленького городка или русалкой, плывущей в шторм.

Я готова оказаться где угодно, только не здесь.

Но когда переворачивается последняя страница, я возвращаюсь в эту камеру пыток. В эту одинокую, пустую камеру. И в этот момент мне всегда становится хуже.

Я приподнимаюсь, прислоняюсь спиной к стене, и подношу книгу прямо к лицу. Слова расплываются и путаются, пока я пролистываю главу, наполненную эротической сценой.

Нежные ласки, расплавленный жар, пьянящие стоны. Пульсирующие стержни и влажные центры.

Мой нос морщится.

Прикусив губу, я опускаю книгу на колени и поднимаю взгляд.

— Ты скучаешь по сексу?

Долгая пауза.

Чем дольше она тянется, тем больше я сомневаюсь в себе.

Но я не стесняюсь своего вопроса, и не похоже, что мне когда-нибудь придется смотреть в глаза этому мужчине. Что-то подсказывает мне, что он тоже не стесняется.

Наконец он отвечает:

— А ты?

В его тоне есть намек на улыбку. Если бы только он мог проявить свои первоклассные способности по уклонению от ответов, чтобы вытащить нас отсюда.

— Да.

— Продолжай.

— Я читаю сексуальную сцену.

— Как ты читаешь в темноте?

— У меня есть светодиодная лампа, — говорю я ему. — Это лампа для выработки витамина Д — правда, не стеклянная. Теперь я живу здесь, и в моем мире нет солнца.

Цепь Айзека начинает двигаться, когда он приближается к стене, вновь заинтригованный сменой темы. Типичный мужчина.

— Почитай мне.

Я опускаю взгляд на страницы и морщусь, просматривая короткие абзацы, наполненные каменной эрекцией, ноющими ядрами и трепещущей грудью.

Разве груди трепещут?

— Я не знаю. — Захлопнув книгу, я бросаю ее на матрас и откидываюсь назад. — Не думаю, что это твоя чашка чая.

— Мм. А какой, по-твоему, мой любимый?

— С виски или бурбоном. Эти персонажи предпочитают пить чай с теплым нежирным молоком.

Я слышу тихий смешок, доносящийся из-за стены.

— А какой чай любишь ты?

Меня охватывает нерешительность. Я подтягиваю ноги, скрещиваю их и упираюсь головой в стену. Мои щеки вспыхивают, пока я обдумываю ответ.

— Используй свое воображение.

Он отвечает не сразу.

Я уверена, что он сейчас фантазирует обо мне, и от этой мысли у меня учащается сердцебиение.

Я флиртую?

Чувство вины наполняет мою грудь. Я думаю о Джаспере. Его нежных прикосновениях, ласковых объятиях, любви, сочащейся из каждого слова, из каждого мягкого поглаживания его руки. Он лелеял меня. Обожал меня. Но что-то темное, предательское внутри все еще требовало большего.

Я бы отдала все, чтобы снова оказаться в его объятиях и ценить то, что у меня есть.

— Расскажи мне историю, Пчелка.

Голос Айзека становится хриплым, низким, насыщенным подтекстом, что вызывает покалывание внизу живота. Что-то давно умершее, сморщенное и гнилое.

— Готов поспорить, что ты сможешь придумать что-нибудь получше ванильных приключений Алессандры и Чедвика, — добавляет он.

Сглотнув, я притворно обижаюсь.

— Я не буду вести с тобой пошлые разговоры.

— Дико разочаровывает.

В его низком голосе есть поддразнивание, но даже это не избавляет меня от странного чувства, которое пульсирует в груди и животе.

Я ненавижу это.

Я принимаю это.

— Хорошо. — Я сжимаю подол своей ночной рубашки двумя руками и прерывисто выдыхаю. — Была одна девушка. Ее звали… Хлоя.

— Опиши ее.

Нервная энергия течет по моим венам, но не та, что вызывает страх. Не та тревога, которая преследует меня здесь, когда я слушаю крики и страшные стоны, которые эхом разносятся по коридорам и леденят мою кровь.

Это другое… это трепет предвкушения.

— Она известна своими пышными волосами, — говорю я. — В большинстве случаев это просто катастрофа, но ей идет. Она не блондинка, но и не шатенка. Золотисто-русый цвет, я думаю. Ее кудри волнами рассыпаются по спине. Она миниатюрная, но сильная. А глаза у нее голубые.

— Какие голубые?

— Не знаю… просто голубые.

— Итак, она маленькая, у нее не каштановые, но и не светлые волосы и просто голубые глаза. Понятно.

— В твоей интерпретации мои описательные способности звучат очень слабо.

Тихий удар, и я представляю, что он улыбается.

— Продолжай.

Волнение возвращается, я закрываю глаза и выдыхаю через нос.

— Она замужем за замечательным мужчиной. Самым лучшим. Она — его мир, а он — ее. Романтика прямо из сказки.

— Но… — подсказывает Айзек.

— Но она всегда хотела немного большего.

— Хлоя любит извращения.

Я фыркаю, моя кожа пылает.

— Ты постоянно перебиваешь.

— Ты покраснела?

— Нет.

— Покраснела.

— Прекрати пытаться читать меня через стену. — Хлопнув ладонью по перегородке, я тянусь за одеялом, как будто могу скрыть румянец на коже от того, кто меня даже не видит. — Я собираюсь снова попытаться заснуть.

— Ты не можешь. Я уже завелся.

Мои щеки вспыхивают еще жарче, когда я укутываюсь в одеяло, натягивая его до подбородка. Я понятия не имею, что я вообще делаю. Признаваться в своих фантазиях совершенно незнакомому человеку? Да еще и неисправимому.

Я сошла с ума.

Но опять же… я потеряла все остальное.

Что значит потерять что-то еще?

Я снова закрываю глаза и представляю себе Айзека, прислонившегося к стене прямо за моей спиной. Ждущего продолжения.

— Ну… у Хлои было нетрадиционное воспитание. Ее отец умер, когда она была младенцем, оставив после себя новорожденную и мать-одиночку. У ее мамы были мечты, амбиции. Больше всего она любила танцевать. Это был ее любимый способ самовыражения.

Я делаю паузу, ожидая, что он скажет. Но он молчит.

— Ее мать какое-то время работала официанткой, пока низкая зарплата и мизерные чаевые не перестали ее устраивать. Когда Хлое исполнилось семь лет, ее мама сменила работу. — Я тереблю обтрепанный край одеяла, сосредоточившись на торчащих ниточках.

— Она стала стриптизершей.

Он молчит. Слушает.

— Хлоя никогда не обижалась на мать за это. Напротив, она была как бы… вдохновлена. Она равнялась на маму, ценила ее целеустремленность и сильную волю. Ее матери часто не было дома — она приходила поздно вечером, отсутствовала по выходным. Но то время, которое они проводили вместе, было драгоценным, наполненным любовью и вниманием. Можно подумать, что ее мать не говорила дочери правду — грязный секрет, скрытый в тени, — но это было не так. Ее мама была гордой и не испытывала стыда. Когда Хлоя подросла, она начала задавать вопросы. Мама всегда отвечала на них правдиво. Хлоя чувствовала себя уверенно. И хотя она никогда не хотела танцевать сама, она уважала выбор своей матери.

Я замолкаю и жду грубого комментария, но не слышу даже звона цепи.

— В любом случае, я думаю, что секс просто стал обыденной вещью в ее детстве. Это никогда не было табу. А когда Хлоя стала взрослой, сама мысль об этом стала захватывающей. Волнующей.

Я прикусываю губу, размышляя, сколько еще я могу ему рассказать. Эти подробности — личное дело каждого. Даже Джаспер не понимал глубины моих чувств, а я никогда не хотела, чтобы между нами что-то изменилось. Я боялась, панически боялась, что он увидит меня не в том свете и отдалится от меня.

Айзек шевелится за моей спиной, его цепь звенит по плитке.

— Итак… ты хочешь сказать, что Хлоя выросла и устроилась на работу в респектабельный секс-клуб в качестве горячей доминатрикс, с хлыстом, наручниками и…

Ну вот и он.

— Нет. Боже, нет.

— Точно. Она была помешана на страпонах.

— Ты невозможен. — Я снова бью ладонью по стене, несмотря на улыбку на моих губах. — Хлоя влюбилась. Она готовилась к экзамену в винном баре. Каждую пятницу вечером она занималась в одиночестве с бокалом красного вина. И тут появился Джейсон. Он был красив, обаятелен, умен и проницателен. Он знал, что нужно сказать и как покорить ее. Между ними мгновенно возникла связь, которая привела к предложению руки и сердца год спустя в том же винном баре. Это было воплощением мечты. Как из фильма. — Когда Айзек молчит после моих слов, я прижимаюсь к стене.

— Ты все еще со мной?

— Я весь внимание. — Он прочищает горло. — Днем Хлое нужен милый джентльмен, который будет обращаться с ней как с королевой, баловать ее цветами и сладкими серенадами. Но ночью она жаждет мужчину, который потребует, чтобы она встала на колени, и он мог схватить ее за волосы и засунуть свой массивный член ей в горло, называя ее своей хорошей девочкой.

Мои глаза увеличиваются вдвое, а кожа пылает.

Я открываю рот, чтобы ответить, но не могу вымолвить ни слова.

Айзек постукивает по стене.

— Я что-то не так сказал?

— Это… — Я сглатываю ком в горле. — Очень наглядно.

— Тебе стоит записывать. — Он делает паузу, чтобы перевести дыхание, и новая волна напряжения заполняет комнату. — Но ведь я прав, не так ли?

— Ты… — Почесав руку, я замечаю, что моя кожа вновь окрасилась румянцем. А может, это просто свет лампы. — Ты не ошибаешься.

— М-м-м. Я так и думал. — Еще одна пауза. — Хорошо. Итак, Хлоя — она привязана к этому браку, в котором царит любовь, но нет огня. Она беспокойная, раздражительная. Не знает, как рассказать о своих потребностях Джастину.

— Джейсону.

— Конечно. Этот Джейсон не понимает ее. Не видит ее так, как она хочет, чтобы ее видели. — Его цепь слегка позвякивает, но достаточно громко, чтобы заставить меня подпрыгнуть. — И вот однажды появляется новый парень, который дает Хлое именно то, что ей нужно. Давай назовем его… Ник.

— Мы не будем называть его Ником.

— Может, тогда назовем его Айзеком?

У меня во рту становится сухо, как в пустыне.

— Ник подойдет.

— Отлично. Итак, этот парень, Ник. Допустим, он ростом около шести футов трех дюймов⁹, спортивного телосложения, питает слабость к миниатюрным женщинам с пышными волосами и умелыми губами. Она привлекла его внимание — то есть, его взгляд — и точно знает, чего она хочет. Ей нравится грубость. Грязный и развратный секс.

Мое сердцебиение учащается, я облизываю губы.

Боже, я почти чувствую, что я… снова я. Молодая, горячая, сильная женщина.

В этом есть что-то освобождающее — говорить с этим безликим незнакомцем, не чувствуя осуждения или порицания.

Это раскрепощает.

— Как он выглядит? — Мой голос хриплый, мысли путаются. — Цвет волос? Глаза?

— Темно-каштановые волосы. Лохматые, всегда в беспорядке. Глаза карие, светлее, чем волосы.

— Такие, в которых при правильном освещении видны золотистые искорки?

— Да, конечно.

— Чисто выбрит?

— Редко. Растительность на лице меняется в зависимости от настроения.

Я мысленно рисую его портрет.

И понимаю, что он не так уж далек от того образа, что я себе представляла.

— Уверена, он привлекательный, — добавляю я.

— Возможно, он слышал это пару раз.

— Неужели женщины за ним в очередь выстраиваются?

Кажется, он размышляет над этим.

— Выстраиваются в очередь, конечно. Остаются рядом? Нет, черт возьми. Это может тебя удивить, но Ник не очень любит людей.

— Шокирует.

— Да. — Он произносит это слово так, что я задумываюсь, не влияет ли это на него тоже. — Но Хлоя другая. Она — дикая карта… она интригует его.

Мое дыхание становится поверхностным, пульс учащенным.

— Правда?

— Мммм… Он только и думает о том, как бы она выглядела, распростертая под ним, с задранной задницей, привязанная к столбикам его кровати.

Я не могу дышать.

Весь кислород словно туго завязанный узел застрял в горле.

— Что бы он сделал? Если бы она была с ним?

— Ты мне скажи. — Его голос понижается. — Что нужно Хлое?

Мои веки закрываются, и я пытаюсь сделать глубокий вдох.

— Клюквенный сок.

— Что?

— Клюквенный сок, — повторяю я. — Потом. Хлоя хочет, чтобы после секса ее всегда ждал стакан холодного клюквенного сока.

Айзек хмыкает.

— Хорошо. Ник легко подстраивается.

— Отлично. — Я вдыхаю, пытаясь собраться с мыслями. — На чем мы остановились?

— Ник привязал Хлою к кровати.

— Что будет дальше? — Мой голос такой тихий, почти шепот, что я думаю, услышал ли он меня. Интересно, хотела ли я, чтобы он услышал.

— Он забирается на матрас позади нее, проводит рукой по восхитительной голой попке и спрашивает ее… Хлоя?

Пауза.

Я задерживаю дыхание.

Молчание затягивается.

Он ждет ответа?

К счастью, прежде чем я забываю об осторожности и отвечаю за Хлою, он продолжает. Тихий интимный тон заставляет меня почувствовать его дыхание у моего уха, когда он спрашивает:

— Ты была хорошей девочкой сегодня?