Необратимость

ГЛАВА 3

— Не останавливайся. — Я подталкиваю в спину парня, идущего передо мной.

Споткнувшись, он едва избегает падения лицом вперед в грязный подземный переход.

— Какого черта, чувак?

— О, да. — Я срываю с его головы матерчатую сумку. — Смотри под ноги.

Покрасневшие глаза моргают в тусклом свете, впалые щеки и жирные волосы каштанового цвета дополняют образ. На улицах его называют Пронырой, и не только потому, что он похож на хорька. Он из тех, чью лояльность легко купить, а значит, он не раз использовался департаментом в качестве информатора.

Выбирать Проныру в качестве приманки было рискованно; если он видел меня не с тем человеком, то сможет установить связь. Но поскольку большую часть дня я работал под прикрытием или прятался в подсобном помещении, я решил рискнуть, надеясь, что моя личность не раскрыта.

Я был близок к публичному разоблачению во время стычки с конгрессменом. Хорошо, что политики замяли это, чтобы сохранить лицо.

Моя рука сжимает пистолет на поясе. Если я ошибаюсь, мне придется импровизировать.

— Чего тебе от меня надо? — Что бы Проныра ни принимал, он произносит слова невнятно. — Я ничего не делал.

У него полно жертв, которые с ним не согласятся.

Я толкаю его на колени посреди самой большой лужи.

— О, ты много чего натворил, друг мой.

И тут он понимает, куда я его привел.

— Что за… — Его голос поднимается на октаву. — Ты придурок. Здесь нет никаких женщин. Ты меня подставил.

Он сидел в переулке и ловил кайф с какой-то малолеткой, когда я разговаривал по телефону со своим связным. Идеальный козел отпущения, с таким же успехом он мог быть доставлен мне в подарочной упаковке. Отправив Таннеру сообщение с просьбой позаботиться о подростке, я сказал Проныре, что знаю пару женщин, которые с радостью поделятся своими талантами в обмен на дозу кокаина, который у него, несомненно, был при себе.

Через пять минут он был в багажнике моей машины.

Этот парень, помимо всего прочего, известен как растлитель малолетних. Мне его не жаль.

Оглядев испещренный граффити бетон подземного перехода, он сплевывает.

— Всегда чувствовал, что ты свинья⁴. Оказывается, ты еще и крыса.

Может, он все-таки знает о моей бывшей работе?

Его лицо приобретает такой темно-красный оттенок, что становится почти фиолетовым, глаза стекленеют от сочетания химикатов и старой доброй ненависти. Ублюдок выглядит так, будто хочет разбить мне лицо. Жаль, что его руки скованы за спиной наручниками.

Я хватаюсь за грудь в притворной обиде.

— Крыса? Ой, как больно, Проныра. — По моему лицу расползается ухмылка. — Я предпочитаю думать о себе как о лисе… в курятнике.

Господи, когда это все превратилось в животноводческую ферму?

Проныра открывает рот, но звук шин по крошащемуся асфальту прерывает его реплику. Он поворачивает голову, и его ухмылка исчезает, когда он видит темный внедорожник, направляющийся в нашу сторону.

— Покричи для меня, Проныра.

— О, черт, — шепчет он, в ужасе уставившись на мужчину, вылезающего с пассажирского сиденья. Теперь он понял.

Осмотрев нас двоих со стоическим выражением лица, мой контакт наклоняется достаточно низко, чтобы кивнуть кому-то в машине. Открывается водительская дверь, за ней — задняя.

В этот момент Проныра теряет самообладание.

— Подожди… Дольф! — Он дергает наручники. — Дольф! Я тебе не нужен. Это он. Он…

Приклад моего пистолета врезается в основание его черепа, и он падает, как мешок с картошкой. Я выдыхаю. Это было близко.

Мой собеседник направляется ко мне, а его марионетки следуют за ним. Ни один из них не моргает.

Дольф Ларссон — скандинавский трансплантолог, также известный как Викинг. Он может раздобыть что угодно, а также знает, как найти людей, у которых денег больше, чем морали, и которые готовы заплатить за всевозможные поганые вещи. Свою «продукцию» он поставляет отовсюду, и с ростом числа организаций черного рынка в этом регионе США работы у него хватает.

Проще говоря, он фрилансер, посредник, и когда я изучил череду похищений, у меня возникла теория. Если бы я делал ставки, то поставил бы на то, что Дольф и его команда приобретают многих из тех, кто исчезает. Вот почему мне нужно было сначала выйти на него. Потом я узнаю, кого он снабжает, и напрямую предложу свои услуги.

Как только я окажусь внутри, я разорву их на части.

Он идет ко мне размеренным шагом и останавливается, когда его ботинки касаются носа Проныры. Он оценивает меня, проводя языком по пожелтевшим зубам и растягивая молчание, как резиновую ленту. Эта тактика запугивания мне знакома. На большинство людей она подействовала бы, но для того, чтобы она подействовала, человек должен беспокоиться о своей безопасности.

Мне до этого далеко.

Мое сердце бьется ровно. Мне ничего не остается, как стоять здесь с невозмутимым выражением лица, пока Дольф меня изучает. трепет в моем животе связан с тем, что я действую наобум. Я привык быть готовым.

— Ник. — Его акцент придает его голосу мелодичность, которая не соответствует его внешности. — Давно тебя не видел.

Это мой привычный псевдоним в этих кругах. В последний раз, когда я имел дело с Дольфом, я служил в полиции и содействовал заключению сделки с оружием, которая загадочным образом сорвалась в последнюю минуту. Упс. Ходили слухи, что Ник провел за решеткой несколько недель, когда все это произошло, и мое прикрытие осталось в целости и сохранности.

Тем не менее, мне нужно действовать осторожно.

— Был занят. — Я мрачно улыбаюсь. — Ты же знаешь, как это бывает. — Лучше говорить неопределенно, чем рисковать и говорить слишком много. Именно так можно определить, что люди обманывают — они продолжают болтать, пока не запутываются в собственной паутине лжи.

— Ага. Занят. Точно.

Я знаю его игру; хитрость в том, чтобы переждать. Показать ему, что я контролирую ситуацию. Меня беспокоит то, что я потерял из виду двух его спутников, и нет никакой возможности осмотреться, не оторвав глаз от их босса.

Несколько минут мы молча смотрим друг на друга.

Я наклоняю голову.

Ты меня не пугаешь, придурок.

Он ломается первым.

— Говоришь, у тебя есть то, что мне нужно?

— Стал бы я вызывать тебя сюда посреди ночи без всякой причины?

Ворчание.

— Что это? — Дольф тычет носком ботинка в парня, растянувшегося у наших ног.

Предлагать уличный мусор вроде Проныры было рискованно, но у парня наверняка есть что-то, что кому-то нужно. Может быть, хорошая почка.

— По слухам, у тебя есть клиент, которому парень может пригодиться. — Это моя догадка. — Он вызвался добровольцем.

В ответ я слышу громкое фырканье.

— Он тебя обманул или что?

— Ну, ты правильно понимаешь. — Я ухмыляюсь. — Проныра не меняется.

— И что ты хочешь взамен? — Слева от меня что-то движется. Я осмеливаюсь прервать зрительный контакт с Дольфом настолько, чтобы заглянуть ему за спину и мельком увидеть светловолосого водителя. Другого парня по-прежнему не видно.

— Считай это изъявлением доброй воли. — У меня пересыхает во рту. В полумраке почти невозможно что-либо разглядеть. — И предложением. — В ответ он только приподнимает густые брови, поэтому я продолжаю. — Ходят слухи, что у тебя есть какой-то крупный покупатель.

— Слухи, да?

Позади меня хрустит гравий. Внутри у меня все сжимается. Это была плохая идея. Я не подготовился. Но отыгрывать назад уже поздно; я могу только продолжать и делать все необходимое, чтобы выбраться из этой ситуации. Мои пальцы подрагивают на боку.

— Мне становится скучно. Возможно, пришло время расширить круг общения. Подумал, что тебе может понадобиться партнер.

— Заманчиво. — Его взгляд устремляется куда-то за мою спину. — В одном ты прав: мне нужно выполнить конкретный заказ для очень важного клиента. Но есть одна проблема.

— Какая? — На первый взгляд, наш разговор кажется непринужденным, но именно подтекст — язык тела, его подкрадывающиеся ко мне спутники — заставляет насторожиться. Одно неверное движение — и меня могут пристрелить, поэтому я держу себя в руках и играю роль. Мышцы напрягаются, я готов выхватить пистолет.

— Твой товар, — он плюет прямо на Проныру, — не соответствует требованиям.

Это потому, что я больше заботился о том, чтобы схватить парня, из-за которого меня не будут мучать угрызения совести. У меня все еще есть моральные принципы, просто они немного слабее, чем раньше. Я же не предлагаю ему невинного человека.

Кроме того, на улицах станет на одного преступника меньше. Я считаю это беспроигрышным вариантом.

Взглянув на него, я пожимаю плечами.

— Скажи мне, кто тебе нужен, и я найду подходящую кандидатуру.

— Хм… — Его оценивающий взгляд останавливается на мне, словно я филе миньон. — Мы ищем кого-то… поинтереснее.

Мое сердце бьется учащенно.

О чем, черт возьми, я думал, придя сюда неподготовленным?

— Ага. Кто, ты говоришь, твой покупатель? — Как будто он скажет.

— Я не говорил. — В его глазах появляется блеск. — Но мне сказали, что здесь замешана охота.

Я заставляю себя усмехнуться.

— Может, мне стоило прихватить оленя вместо него?

Он смотрит на меня с пугающе бесстрастным выражением лица.

— Ну, не волнуйся, парень, — говорю я. — Я уберу это дерьмо с твоего пути и вернусь, когда найду что-нибудь… поинтереснее.

Пора исчезать.

Дольф холодно улыбается.

— Не беспокойся. Думаю, мы нашли именно то, что нам нужно.

В моей голове раздаются тревожные сигналы. Сирены. Мигают красные огни, того же цвета, что и спутанные волосы викинга.

— Отлично. — Думаю, мы еще увидимся. Я бросаю взгляд по сторонам, но уже слишком поздно.

Я знаю, что будет дальше, еще до того, как он открывает рот.

— Бери его.

Черт.

Тело прижимается к моей спине. Рука обхватывает шею. Удушающий захват.

Мне удается нанести удачный удар локтем, выбив из парня дух настолько, что он ослабляет хватку. Затем я тянусь к пистолету.

Но второй парень хватает меня за руку и выкручивает, пока что-то не щелкает. Перед глазами вспыхивают звезды, а плечо пронзает раздирающая, жгучая боль. Мое оружие падает.

Я в полной заднице.

Обе руки заламывают мне за спину, и Дольф отбрасывает пистолет, ухмыляясь с азартом человека, сорвавшего большой куш. Мою голову дергают назад за волосы. Он что-то говорит, но его слова заглушает шум крови в ушах.

Я чувствую острый укол в шею.

Игла.

— Чертовы ублюдки, — цежу я сквозь зубы. — Вы взяли не того парня. Я могу… — Рука, обхватившая мое горло, прерывает меня.

О, черт, нет. Я не собираюсь уходить вот так.

Чистое упрямство придает мне сил. Открывается второе дыхание. Аве Мария. Из меня вырывается рев, когда я врезаю коленом Дольфу в живот, а затем наклоняю голову вперед. Его нос хрустит, горячая кровь брызжет на нас обоих. Крик боли и возмущения посылает по моим венам новый прилив энергии. Стиснув зубы от мучительной боли в плече, я поворачиваюсь, отталкивая стоящего за мной мужчину настолько, чтобы убежать.

Я прохожу пять футов, десять… двадцать.

Затем все расплывается.

Спотыкаясь, я падаю коленями на землю с таким звуком, который эхом отдается во всем моем теле.

Что бы они мне ни вкололи, я задыхаюсь в этом. Тону.

Что-то мелькает на периферии моего зрения.

Тень. Плод воображения. Призрак.

А может, и ничего.

Мир кренится, и я падаю лицом вперед.

— Я… убью… — Слова тонут в грязи.

В поле зрения появляется пара ботинок. Один отодвигается назад. Врезается мне в живот. В грудную клетку. Снова и снова. Что-то хрустит.

Блядь. О… блядь.

Затем еще один удар приходится мне в лицо.

Удар. Удар.

— Агхх. — Это мой голос, надтреснутый, сломленный. Я стону, как умирающее животное.

Я задыхаюсь. Дышу неглубоко.

Не могу набрать достаточно воздуха.

Темнота накатывает на меня, как приливная волна.

Нет. Я не могу потерять сознание.

Я не могу…

Потерять…

Дневной свет проникает сквозь жалюзи, рисуя золотые полосы на заваленном папками столе. Я не пользовался этим кабинетом с тех пор, как начал работать под прикрытием, много лет назад.

Как…

Мое внимание привлекает вспышка голубого цвета — тонкое платье водопадом спускается на металлический складной стул. Густые волны каштановых волос цвета эспрессо обрамляют потрясающие кристально чистые глаза девушки, которую я знаю лучше, чем кого бы то ни было.

Жаль, что я не могу вспомнить ее имя.

Облегчение и ужас в равной мере наполняют мою грудь. Мне хочется взять ее за плечи и встряхнуть. Обнять ее.

— Как ты здесь оказалась?

Ее улыбка может заставить цветы увянуть, а ангелов упасть с небес, но сегодня она разбивает мне сердце. И когда ее губы приоткрываются, слова звучат как песня.

— Где ты был?

— Где я был? — Я качаю головой. — Где ты?

Она прямо здесь, передо мной. И все же я знаю, что ее нет.

— Я не знаю, — шепчет она, и ни с того ни с сего ее лицо начинает стареть.

Жизнь медленно уходит из ее глаз, пока они не проваливаются в череп и темные глазницы не смотрят на меня в ответ. Ее кожа обвисает… растворяется. По комнате плывет вереница бессловесных нот, темных и диссонирующих. Похоронная песнь.

— Где ты? — повторяю я.

— Слишком поздно. — Одинокая слеза стекает из пустой глазницы. — Слишком поздно… Слишком поздно.

Что-то жужжит у меня над ухом. Приземляется на лицо. Появляется еще, и еще. Мухи. Я отмахиваюсь от них, но их слишком много. Жужжание заполняет кабинет.

Вслепую я бросаюсь через стол, чтобы защитить девушку.

Нет. Ты не можешь получить ее. Только не она…

Сквозь гул пробивается звук проигрываемой пластинки. Время останавливается. Я стою за своим столом, там, где был с самого начала. Здесь тихо, как в могиле.

Я моргаю.

Мухи исчезли. Только птица порхает туда-сюда, тыкаясь в труп, который когда-то был девушкой, а теперь превратился в кучку пепла в форме человека.

Нет.

Я не могу дышать. Не могу говорить. Я могу только судорожно вдыхать и выдыхать, снова и снова, пока мое дыхание не превращается в легкий ветерок, который достигает девушки. Ее пепельные останки поднимаются клубящимся серым облаком, плывут к открытому окну и рассеиваются по миру.

Ушла.

Ее больше нет.

Синяя птица наблюдает за мной со своего места на краю стола.

Я открываю рот и кричу. Я кричу до тех пор, пока горло не начинает кровоточить, а легкие не разрываются, и когда я останавливаюсь, птицы уже нет.

Я опускаюсь в кресло и остаюсь в пыльных развалинах офиса. Один.

Время утекает.

Проходит вечность.

Я все еще не могу вспомнить ее имя.

Потом:

— Мне жаль.

Стоп.

Что это было? Это был голос?

— Сара? — Имя срывается с моих губ, в горле словно перекатывается гравий.

С трудом я приоткрываю глаз, не более чем на щелочку. Передо мной вырисовывается размытый силуэт. Прямоугольник. Дверь?

Я прихожу в себя… кажется. Но я чувствую себя так, словно нахожусь под водой.

Когда я пытаюсь сесть, вспышка боли разрывает меня на две части. Воздух со свистом вырывается из легких, и меня накрывает волной головокружения. В ушах раздается стон. Это тоже больно.

Черт. Возьми.

— Мне так жаль, что это случилось с тобой.

Вот опять. Приглушенно.

— Сара. — Это все, что я могу выдавить.

— Нет, я…

Я перестаю слушать. Я могу думать только о том, чтобы добраться до этой двери. Найти ее.

Найти ее.

Не давая себе времени на раздумья, я переворачиваюсь, пока не упираюсь ногами в пол. Не обращая внимания на боль в груди и скрежещущий звук за спиной, я, спотыкаясь, направляюсь к двери. Затем…

Резкий щелчок. Моя лодыжка дергается, выкручивается. Невыносимая боль.

— Ах, черт побери! Черт!

Я падаю лицом вперед. Сильно бьюсь о пол.

Из меня вырывается жалкий стон, когда я сворачиваюсь калачиком там, где упал.

И я снова слышу его. Тихий голос. Как у синей птицы.

— Сара. — Боже мой… она здесь. Она здесь, и я не могу потерять ее снова. Я не могу позволить ей уйти. — Не уходи. — Слова звучат невнятно.

— Мне так жаль, — повторяет она.

Но когда в комнате темнеет, я решаю, что, возможно, я вообще ничего не слышал.

Может, я не потерял единственное светлое пятно в своей темной, проклятой жизни.

Может быть, я не заперт в комнате неизвестно где, и не слушаю сожаления призрака.

Может быть, я мертв уже очень

долгое

время.