Реальность то проплывает передо мной, то ускользает из-под моего контроля, как рыба в мутной воде.
Господи, неужели кто-то перемешал мой мозг в блендере?
Я моргаю, пока кусочки не складываются в единое целое. Я сижу на стуле под тусклым освещением. Ремни с храповиком вокруг груди и бедер крепко фиксируют меня. Запястья скованы за шеей, а ноги…
Я пытаюсь вытянуть их, но ничего не получается. Наручники на лодыжках.
Фантастика.
Я помню… как стоял у двери Эверли.
Точно. Я сделал это. Я сбежал.
Но туман продолжает рассеиваться, и становится ясно, в какое дерьмо я вляпался. Кряхтя, я оглядываюсь по сторонам, насколько позволяет мое положение. Знакомая обстановка: клетки, стол, медицинские принадлежности…
Подвал.
На этот раз я нахожусь в огромной, зарешеченной клетке, дверь которой широко распахнута.
Черт возьми, я же был прямо там. Но как только я понял, что не один, меня словно пронзила молния. В ушах зазвенели помехи. По венам разлился жар.
Все мышцы свело судорогой. Электрошокер. Чертова штука превратила меня в камень, позволив им утащить мое бесполезное тело.
— Что ж, — бормочу я, — я был прав. Я сожалею об этом решении всеми фибрами души.
— Ну да, мне нравится называть это «пожинать плоды своих действий».
Передо мной появляется самодовольное лицо. Хранитель времени.
Черт, мне действительно нужно выяснить имя этого засранца.
— Или, как сказал бы наш покойный друг Роджер Оксли, — глупым должно быть больно. И к твоему несчастью, боюсь, мы еще даже не начали.
Покойный друг… Я убил Роджера?
Могу поклясться, что он был жив, когда я его оставил в камере.
— Ты должен простить меня, но я пока не в настроении для комедийного вечера.
— О, ты будешь в порядке через минуту. — Он отмахивается от меня, словно меня ужалила пчела. — Скажи, а разве вас не бьют электрошокером на полицейской подготовке? Я думал, к этому привыкаешь.
И вот оно.
Вероятно, ему не терпелось выложить все, что он обо мне знает.
— У человека не вырабатывается иммунитет к электричеству, проходящему через тело, тупица.
— Приятно слышать.
По щелчку его пальцев я улавливаю движение рядом. Кто-то стоит прямо за спиной. В поле зрения появляется длинный металлический стержень, направленный на открытую кожу моего плеча…
Ззззз.
— А-а-а! Черт! — Я подскакиваю на месте. Плечо сводит судорогой, затем я чувствую жжение.
Гортанный рык вырывается сквозь стиснутые зубы. Я корчусь, скованный, изрыгая проклятия. Задыхаюсь.
Электрошокер для скота.
Зубы обнажаются в хищной улыбке.
— Это щекотно.
Наклонив голову набок, он ухмыляется в ответ.
— Поверишь, они оставили это здесь? Похоже, может пригодится.
— Предусмотрительно с их стороны. Где именно здесь?
Он скрещивает руки.
— Ну, полагаю, пока это все.
— Эй, придурок. — Я готовлюсь к очередному удару шокером.
Этого не происходит.
Застыв на месте, он смотрит на меня через плечо, приподняв одну бровь.
— Раз уж ты здесь, я хотел спросить. Что, черт возьми, ты сделал с моей сестрой?
— Прости, с кем? — Он прикладывает ладонь к уху.
— Не играй со мной в игры, ты, жалкий кусок дерьма. Ты знаешь, кто я…
— Боже правый. — Он морщится, размахивая рукой перед своим носом. — У тебя отвратительный запах. Во что ты влез?
— Почему бы нам не прогуляться на задний двор, и я покажу тебе? — Угроза сквозит в каждом моем слове.
— Детские провокации. — Он прищелкивает языком. — Правда, я ожидал большего. Но, полагаю, в последнее время тебе пришлось нелегко. И мне жаль тебя огорчать, но ты даже половины не знаешь.
— Похитить меня, мою сестру и убить бесчисленное количество людей — этого недостаточно? Ответь мне на вопрос. Где она?
— Все еще так зациклен на девушке.
— Моя. Сестра, — рычу я. — Сара. Не просто девушка. Сара Карлайл.
Я слышу ее голос в своей голове:
— Мой отец должен был усыновить тебя. Тогда ты тоже мог бы стать Карлайлом. — Она только что вернулась в мою жизнь, желая искупить грехи нашей семьи. — Я могу сменить фамилию на Портер. Это будет справедливо.
Моя милая, любящая справедливость сестренка. Я не заслужил ее.
Я верну тебе справедливость, Сара.
— Почему она? — Это практически рыдание. — Почему ты должен был забрать ее?
Небрежное пожатие плечами.
— Я не знаю. Почему я выбираю кого-то? Она попалась мне на глаза и обладала теми качествами, которые я искал. После того как наша милая птичка Эверли принесла столько денег, я подумал, что на певчей канарейке с поразительной генетикой тоже можно неплохо заработать. Я был разочарован, когда она оказалась несовместимой.
— Ты убил ее, потому что она оказалась несовместима?
— Я убил ее, потому что ее длительное содержание больше не соответствовало моим целям. Мне нужно было освободить место. — Он безразлично пожимает плечами. — Но ты будешь рад узнать, что я учел пожелание, написанное в ее водительских правах, — пожертвовать органы. Ни одна ее часть не пропала зря.
— Ты, гребаный… — Я сглатываю подступающую желчь. — Я тебя выпотрошу. — Кипя от злости, я позволяю ему увидеть это обещание в моих глазах.
Он хихикает, как будто мои угрозы — не более чем шлепки котенка.
Он узнает.
— Ты действительно оторвал бы мне голову прямо с плеч, если бы мог, не так ли?
— Голыми руками.
— Какая жестокость. Твоему покупателю это понравится. — В его глазах светится восторг. — Не люблю торопиться, но я должен подготовиться. Первое впечатление и все такое. Однако у меня есть кое-что, чтобы развлечь тебя, пока мы ждем его прибытия.
Я не реагирую. Он все равно мне скажет.
— Ах да, я забыл упомянуть? Человек, заплативший за тебя, уже в пути. А пока — кино! — Он хлопает в ладоши. — Давай, давай.
Этот парень не в себе.
Дольф вкатывает что-то в клетку, а я лежу, обмякший и оцепеневший. Все еще ощущаю последствия удара.
— Усади его, — приказывает он. — Он не захочет это пропустить.
Меня резко поворачивают лицом к телевизору, поднимая голову за волосы.
В голове мелькает мысль — не пострадала ли Эверли из-за моих действий?
Если она на этом экране…
Ужас скручивает меня изнутри.
— Эверли. — Мой голос срывается, но я должен знать. — Где она? Что ты с ней сделал?
Я не должен показывать ему, что мне не все равно. Черт, да мне должно быть все равно и точка. Но уже слишком поздно для этого. Слишком, черт возьми…
— Что тебе от меня нужно? — раздается с экрана женский голос.
Я вскидываю голову.
Это не Эверли.
— Ты совершил большую ошибку. — На экране стоит моя сестра с вздернутым подбородком и горящими глазами. — Ты даже не представляешь, во что ввязался.
В моей голове царит смятение. В груди что-то стучит.
Она жива?
Нет.
Теперь я вижу, как она, уверенно расставив ноги, рассказывает им, в какой жопе они оказались. Это та же самая комната, в которой я провел последние два месяца. На ней струящееся голубое платье — то самое, в котором она выходила за дверь в последний раз. Одно плечо разорвано и свисает, и выглядит это так, будто кто-то швырнул ее в грязь. — Мой брат найдет тебя и заставит пожалеть, что ты вообще родился на свет.
Мое сердце разбивается вдребезги, ком встает в горле.
Мне так жаль, Сара. Я опоздал на два года.
Она проклинает их, уверенно. Яростно. Ее голос тихий и угрожающий. И несмотря на боль в груди, несмотря на то, что я знаю, что она так и не выбралась, вид ее в таком состоянии наполняет меня…
Стоп.
Я слышу ее. Я слышу ее из комнаты.
— Камеры.
Как?
Все те вещи, которые мы с Эверли говорили друг другу… планы, которые мы строили. Она была уверена, что звука нет. Неужели мы все время ошибались? Это было частью его игры?
— О… вы думали, что звука нет. — Засранец усмехается. — Вы ошибались, но камера улавливает только громкие звуки. Крики и тому подобное. Это старый объект, знаешь ли, и замена оригинальной системы безопасности вряд ли стоила того, чтобы тратить на нее деньги, кроме того, я не вижу смысла слушать вашу бессмысленную болтовню.
В этот момент Сара подходит к знакомой стене и прикладывает к ней руку. Я точно знаю, кто отвечает с той стороны.
Когда она говорит, я ничего не слышу.
Внутри меня поднимается волна эмоций. Ком застревает в горле. В течение нескольких минут я могу только смотреть.
С неохотой я отвожу взгляд от Сары, чтобы перевести его на своего мучителя.
— Так вот чем ты занимаешься? Запираешь людей и смотришь, как они страдают?
— Боже, нет. Я плачу людям, чтобы они делали это за меня. Это просто для того, чтобы приглядывать за происходящим. Я не получаю удовольствия от того, что сижу и наблюдаю за вашей скучной повседневной жизнью. Я занятой человек, знаешь ли, у меня есть дела поважнее. — Затем на его губах появляется отвратительная ухмылка. — Но довольно интересно наблюдать за поведением человека, когда он знает о приближении своей смерти.
Песочные часы.
— Ты больной ублюдок.
Он хихикает.
— Удивительно, что эти милые женщины терпят твой ограниченный словарный запас и грубую вульгарность… не то чтобы у Эверли был выбор. Ты должен благодарить меня за то, что я позволил тебе провести последние дни с такой жемчужиной.
Это еще один вопрос, который меня интересует.
— Расскажи мне еще кое-что. — Если я больше ничего не могу сделать, сидя в этом кресле, я собираюсь получить ответы. — В таком большом месте, разве не чертовски глупо селить двух людей в комнатах, разделенных лишь тонкой перегородкой, чтобы они могут устроить заговор против тебя?
— А, это. — Он встает перед экраном, загораживая от меня Сару, которая бродит по комнате, проводя пальцами по стене. — Мне нравится твое предположение, что это было не специально.
— А мне нравится, что в твоих словах нет никакого смысла. — Мой голос сочится ядом. — Подожди… нет, не нравится. Это отвратительно.
— Мне быстро становится скучно. Разумеется, это не единственное мое заведение — я слишком гениален, чтобы складывать все яйца в одну корзину, — но поскольку я провожу здесь достаточно много времени, мне нравится, чтобы все было интересно. На твою соседку, может и приятно смотреть, но интересно примерно так же, как наблюдать за высыханием краски, когда она сидит одна в комнате и разговаривает сама с собой. Большинство остальных становятся скучными, как только сдаются и перестают кричать. Поэтому, когда представилась возможность, я подумал, что могу добавить дикую карту и посмотреть, что получится.
Дикая карта.
Я.
— Ну, ты видел, что получилось.
Он жестом показывает на мое беспомощное, скованное тело.
— Как и ты.
— Ты поймал меня только потому, что я вернулся за…
Он улыбается — широко и знающе.
Черт.
Ярость закипает в моем нутре, но я держу ее на поводке. На данный момент.
— Ты играл со мной.
— Да, именно этим я и занимаюсь.
— Ты похищаешь людей, чтобы играть с ними в игры?
— О, нет. Я выбираю людей, исходя из их ценности для моего бизнеса. Все остальное — скорее хобби, личные причуды, если хочешь.
Он отстегивает песочные часы от пояса и рассматривает их на свет.
У меня внутри все переворачивается.
Но он лишь любуется ими.
— Вот почему мне нравятся эти часы. Конечно, я могу попросить сотрудника просто выстрелить кому-нибудь в голову, когда закончу с ним, но гораздо интереснее поставить такие часы перед человеком и наблюдать, как он уходит. — Его палец вращается в воздухе.
Я открываю рот, чтобы ответить, но меня перебивает Сара, которая снова стоит перед камерой, ее милое лицо мертвенно-бледное.
— Эй, придурки. Хотите, чтобы я объяснила вам, какие вы тупые? Вы похитили сестру лучшего детектива в городе. И теперь вы в полной заднице.
— Ах, да. — Он машет рукой на экран. — Я почти забыл, насколько вульгарным был этот милый ротик. — Он презрительно смотрит на меня. — Думаю, мы понимаем, откуда она этого набралась. Много ругательств и угроз расправы со стороны ее брата, детектива.
— Вы с самого начала знали, что я не Ник Форд. Как?
— Это называется интернет. Может быть, ты о нем слышал? — Снисходительность сочится с его губ. — Когда одна из моих подопечных пришла сюда и проболталась о своем брате, детективе, я изучил все возможные угрозы. Я знаю, кто ты, уже два года, но ты не представлял для меня интереса, пока оставался в неведении относительно моей операции. Представь мое удивление, когда Рудольф притащил тебя.
— Я удивлен, что ты просто не убил меня.
— О, нет, на самом деле я был в восторге. Я искал идеальный вариант для своего клиента. Кого-то хорошо подготовленного — полицейского, военного, неважно. А ты случайно заглянул в самое подходящее время.
— Как мне повезло.
— Действительно. — Он смотрит на песочные часы. — О, посмотри на время. Боюсь, я слишком долго бездельничал, так что пока оставлю тебя с прекрасной Сарой. Как насчет того, чтобы просто перемотать вперед к хорошей части? — Он берет пульт от телевизора и нажимает на кнопку.
— Я собираюсь убить тебя, — спокойно говорю я ему.
— Да, ты упоминал об этом пару раз.
— Считай это обещанием.
— М-м-м… — Его взгляд устремлен на экран. — С минуты на минуту… — Он перематывает запись на момент, как он входит в комнату Сары. Мое сердце бессмысленно колотится. — Ну вот и все. — Нажав на кнопку воспроизведения, он наблюдает, как небрежно ставит песочные часы на пол, совсем рядом с Сарой.
— Что это? Что это значит? — кричит она, когда он выходит. Она пытается дотянуться до песочных часов и схватить их, но как бы она ни старалась, ее пальцы не дотягиваются до них. — Что за больную игру ты затеял?
Нет. Черт возьми, нет. Не заставляй меня смотреть на это.
— Не бойся, — бросает он через плечо. — Скоро станет интересно.
Я остаюсь один в клетке с призраком моей сестры, говорящим на экране, и угрюмым скандинавом. И когда я улыбаюсь, то убеждаюсь, что он видит все мои зубы.
— Привет, Рудольф.
На этот раз, когда шокер подносят к моей коже, я едва вздрагиваю.
Моя сестра сидит, скрестив ноги, так близко к песочным часам, как только позволяет манжета на ее лодыжке, и не сводит с них глаз, словно это черная мамба, готовая нанести удар, если она хотя бы моргнет.
Я наблюдаю за ней так, словно она может исчезнуть в любую минуту. Потому что я уже знаю, что так и будет.
Возникает искушение закрыть глаза — восстать против этого коварного метода пыток. Но Сара заслуживает большего, чем быть запертой в камере, чтобы встретить свой конец в одиночестве. Это прошлое, и, поскольку исход изменить невозможно, у нее должен быть хотя бы свидетель ее последних мгновений, какими бы болезненными они ни были.
Этим свидетелем всегда должен был быть я.
Я бунтую, не позволяя этому превратиться в пытку.
— Ты ничтожный, жалкий ублюдок, ты знаешь это? — Низкий голос викинга звучит невнятно, пока он жует то, что пахнет как жирный бургер из фастфуда. Мой пустой желудок болезненно сжимается, но я отказываюсь обращать на него внимание.
У нее не так много времени.
Сейчас здесь только я и Сара. Она бдит, ожидая конца.
Она знает, что будет дальше. Я вижу, как минуты утекают медленным потоком песка. Ее неровное дыхание и беспокойные пальцы превращаются в поникшие плечи и медленно капающие слезы.
И вот, наконец, когда уровень песочных часов опускается ниже половины, она вздергивает подбородок, выпрямляет спину и делает глубокий вдох. Ее глаза закрываются.
Еще один вдох, затем второй, и она начинает петь.
Хотя все ноты, кроме нескольких высоких, слишком тихие, чтобы камера могла их уловить, я вижу это по тому, как она запрокидывает голову, раскачиваясь в такт ритму.
Сквозь пелену перед глазами я почти могу представить ее на пустой сцене, освещенной единственным прожектором, когда она играет на своей акустической гитаре голубым медиатором, подходящим к ее платью. Тем самым, который я подарил ей все эти годы назад, на день рождения.
Именно он заставил ее решить, что во мне есть что-то стоящее.
Ее слезы свободно текут сквозь сомкнутые ресницы, заливая раскрасневшиеся щеки и капая с подбородка. Но в ее выражении лица чувствуется яростная решимость. Знание того, что она боролась изо всех сил, а когда увидела неизбежный конец, решила встретить его на своих условиях. Мирно, с тем, что она любила больше всего.
Музыка.
Воздух обжигает легкие, с каждым вдохом на грудь давят неумолимые ремни, которые приковывают меня к этому креслу. Говорят, жизнь проносится у тебя перед глазами, когда знаешь, что скоро умрешь, и я не знаю, видела ли она это, когда пела, но это то, что я вижу сейчас.
Жизнь Сары Карлайл прокручивается в моей голове как фильм в ускоренной перемотке, замедляясь на фрагменте, который изменил траекторию моей собственной жизни.
— Я не позволю тебе покончить с собой таким образом, Айзек. — Она бросается к дивану, на котором я лежу, и выхватывает бутылку виски из моей ослабевшей руки. Ошеломленный, я следую за ней на кухню, где она выливает содержимое нескольких бутылок в раковину. — Я здесь уже месяц, а ты занимаешься этим каждую ночь.
— Какое это имеет значение? — Я не пытаюсь ее остановить. Купить еще — проще простого.
— Это имеет значение… — Она поворачивается ко мне лицом, ее глаза свирепые. — Потому что ты купился на ложь о том, что ты плохой по своей сути, и теперь у тебя миссия по уничтожению самого себя. И меня это достало.
Я сажусь на барный стул и опускаю голову на столешницу. Она ошибается.
— Я позвонила Таннеру. — Бутылки звенят, когда она выбрасывает их в мусорное ведро. — Он сказал, что ты ведешь себя так весь последний год, но ты и его не слушаешь.
— Я не пью на работе. Только по ночам.
— Дело не в этом. Ты не можешь продолжать в том же духе.
Я поднимаю голову и смотрю на нее сквозь пьяную дымку.
— Почему я разрешаю тебе оставаться здесь?
— Ну, я думала, что это потому, что мне временно негде жить, но теперь я подозреваю, что тебе нужно было услышать правду.
— Как скажешь.
Ее глаза прищуриваются.
— У тебя есть предназначение в этом мире, Айзек Портер, и это не оно. — Она хватает мои ключи со стойки и тянет меня за руку. — В нескольких кварталах отсюда проходит встреча, которая начнется через час. Я за рулем.
Я потакаю ей, но останавливаться не планирую. Мне слишком нравится мое оцепенение.
И все же я позволяю ей отвезти меня на эту встречу и на последующие, потому что, возможно…
Возможно, я надеюсь, что она права.
Дверь Сары открывается.
В комнату входит Хранитель времени.
Секунду спустя тот же мужчина встает между телевизором и моим креслом, загораживая мне обзор. Я даже не заметил, как он вошел в клетку.
— О, только посмотрите. Как раз вовремя. — Он берет в руки пульт.
Мое сердце болит и пульсирует в груди.
— Подожди, — бормочу я, едва понимая, с кем говорю. — Я еще не закончил.
Он направляет пульт на экран, как заряженное оружие.
— О, но я боюсь, что она закончила.
Но его издевка не достигает цели, потому что в этот момент Сара поворачивается и смотрит прямо в камеру.
Как будто она знала, что однажды я увижу эту запись.
Вот почему, когда меня уводят, я в последний раз смотрю на ее лицо.
Я улыбаюсь.
И, клянусь, она улыбается в ответ.