Необратимость

ГЛАВА 27

Это.

Не.

Реально.

Обеими руками я зажимаю рот, не в силах сдержать крик. Я потрясена до глубины души. Шокирована. Силы покидают меня, ноги подкашиваются.

Он мертв.

Джаспер мертв.

Падая на колени, я переношусь назад, в те первые несколько томительных месяцев плена. Я вспоминаю свои жалобные мольбы, обращенные к другим жертвам.

Мэри.

У нее не было причин лгать мне.

Я видела Джаспера в ту ночь своими глазами — неподвижного, задыхающегося, истекающего кровью на нашем плиточном полу. Красное на белом. Это пятно навсегда осталось в моей памяти.

Я почувствовала, как он покинул меня… хотя и не сразу.

Вначале я еще сохраняла надежду. Сирены скорой помощи выли в темной ночи, как обещание, когда меня, едва цепляющуюся за жизнь, вынесли через заднюю дверь моего дома. Помощь была уже в пути. Это был шанс на спасение.

Но по мере того как дни превращались в месяцы, а месяцы — в годы, надежда таяла.

Угасла.

Затем что-то оборвалось.

Это была моя связь… с ним.

Но вот он здесь.

Жив.

Мой муж жив.

Дольф за волосы поднимает меня на ноги, словно тряпичную куклу. Мои щеки мокрые от слез, а веки жжет, как от лимонной кислоты. Я не могу поверить в то, что вижу.

Айзек откидывается на спинку стула, его бицепсы напрягаются, вены выступают на предплечьях.

Он качает головой.

Я вижу, как отрезвляющее разочарование захлестывает его — он знает, что теперь я не могу произнести его имя.

Хранитель времени посмеивается, наблюдая за всеми оттенками моей агонией. Ему это нравится. Он живет ради этого.

— Так-так-так, — беззаботно говорит он, с возбужденным энтузиазмом вставая между мужчинами и размахивая перед ними песочными часами. — Это довольно затруднительное положение, не так ли?

— Была одна женщина — пленница. Ее звали Мэри. — Мой голос дрожит от неверия. — Она… Она сказала, что он мертв.

Дьявол улыбается.

— Она сказала мне! — Я вскрикиваю. — Она видела это в новостях. Джаспер не выжил. Это не имеет никакого смысла.

— Ах, Мэри, — говорит Хранитель времени, одобрительно кивая. — Она действительно хорошо сыграла свою роль, не так ли? Я почти жалею, что растратил ее талант впустую — из нее могла бы получиться прекрасная актриса.

Осознание обрушивается на меня.

Мэри была подставной.

Он поместил ее в эту комнату.

Мой похититель просто ломал меня. Высасывал из меня силы, заставляя поверить, что мне больше не для чего жить.

И это сработало.

Я оскаливаюсь.

— Я. Ненавижу. Тебя.

— Я польщен, правда. Хотя, боюсь, твое мнение обо мне имеет мало общего с выбором, который тебе придется сделать. — Перевернув часы, он смотрит на меня с блеском в глазах. — И твое время на исходе.

— Я не буду выбирать. — Тошнота скручивает мой желудок, подкатывает к горлу. — Я не могу.

— О, но ты должна. Я не уверен, что у меня хватит духу убить обоих мужчин. У меня есть сердце, знаешь ли. — Он прижимает руку к мертвому, сгнившему органу в своей груди, ухмыляясь со злобной радостью. — Кто же это будет, Эверли? Твой любимый муж? Или Айзек, человек, который рисковал своей жизнью ради тебя? Почувствовавший вкус свободы и все равно вернувшийся, не в силах оставить тебя. Что-то подсказывает мне, что он не стал бы делать это ради кого-то другого. Наш угрюмый пленник проникся симпатией к милой девушке за стеной. — Он пинает привязанную ногу Айзека и смеется, звук эхом разносится по комнате, как завывание ветра в пустынном каньоне. — Насколько я ненавижу неудобства, настолько же люблю извращенную иронию.

— Ты больной, — шиплю я сквозь стиснутые зубы, внутри у меня все сжимается. — Я не могу выбирать. Пожалуйста… я не могу. Ты все равно убьешь нас всех.

Еще один щелчок пальцами, подзывающий охранника.

Я смотрю, как высокий, широкоплечий приспешник с седеющими волосами подходит к Джасперу. Он достает из кармана тканевую салфетку и сует ее под нос моему мужу.

Проходит три секунды.

Затем, вздрогнув, Джаспер приходит в себя.

Его грудная клетка наполняется воздухом, глаза распахиваются, и он резко садится, отползая назад по полу.

— Что… Что это…? — Голос у него низкий и скрипучий, пока к нему возвращаются чувства.

Я едва не задыхаюсь.

Я не слышала этого голоса уже два года.

Вне себя, Джаспер смотрит направо, налево. Вперед и назад. И когда он снова поворачивает голову в мою сторону, он начинает быстро моргать. Прищуривается, хмурится. Моргает еще раз.

— Нет…

Я смотрю на него, и мое лица морщится.

— Джаспер.

— Эверли? — Его глаза увеличиваются вдвое. Он все еще задыхается, дрожит и выглядит ошеломленным. — Эверли…

В тот момент, когда он пытается вскочить на ноги, его удерживает охранник. Две сильные руки обхватывают его торс, пока Джаспер извивается и дергается, пытаясь дотянуться до меня.

Я, всхлипывая, отшатываюсь назад.

— Джаспер…

— Ты… ты жива… — Его взгляд мечется по камере, от лица к лицу. — Я… я не…

Хранитель времени вздыхает, слегка встряхивая песочные часы.

— Скучно. Давайте продолжим, а?

Я рычу, пытаясь вырваться из хватки Дольфа.

— Пожалуйста, просто позволь мне прикоснуться к нему. Позволь мне…

— Значит, это твой окончательный выбор? Ты выбираешь своего мужа?

— Я… — Я смотрю на Айзека — связанного, сломленного и беспомощного. Слезы льются проливным дождем, и я замыкаюсь в себе. — Нет… Айзек…

— Значит, ты выбираешь Айзека? — Он наклоняется, чтобы поставить песочные часы перед Джаспером.

Меня охватывает паника.

— Нет!

— Нет? — Еще один вздох, его щеки раздуваются от тяжелого вздоха. — У меня от тебя шея свернется.

— Не заставляй меня делать это. Отправь меня на охоту. — Я пытаюсь нанести удар босыми, слабыми ногами по ботинкам Дольфа. — Отправь меня!

— Это не вариант. Мы это уже обсуждали. — Он показывает на Айзека, потом на Джаспера. — Один из этих мужчин отправится на охоту, другой — на свободу. Сделай свой выбор. И молись о том, чтобы ты смогла жить с этим.

Я закрываю глаза.

Перед глазами всплывают образы.

Я слышу голос Айзека, хриплый и уязвимый. Его слова.

Пчелка.

Поверь мне.

Ты имеешь значение.

Он прямо передо мной, так близко, и все же между нами по-прежнему стена.

Непробиваемая.

Я думаю о Джаспере, представляя наши последние мгновения вместе, соединенные губы, сплетенные конечности, когда мы покачивались в холле под тихую песню. Все воспоминания о нашей жизни накатывают на меня теплой волной.

Он — любовь всей моей жизни.

Навсегда.

Когда я открываю глаза, губы Джаспера шевелятся, но все, что я слышу, — это стук моего сердца и пронзительный звон, отдающийся в моих ушах. Реквием.

Нет, я не смогу жить в согласии с собой после этого момента.

Но это и не важно. У меня осталось не так много времени. Моя душевная боль будет недолгой и развеется по ветру через несколько дней.

Мой подбородок дрожит, когда я перевожу взгляд с Айзека на Джаспера.

Звуки снова возвращаются, душат меня.

Шум. Крики. Шарканье ног и тяжелое дыхание.

— Время идет. Десять секунд…

— Эверли, Боже, пожалуйста. — Джаспер умоляет спасти ему жизнь, борясь с охранником. — Черт, пожалуйста, что это? Нет… нет, отпустите меня!

— Пять секунд…

Айзек ничего не говорит. Он просто сидит, уже зная, чем закончится эта история.

— Три, два…

— Эверли! Эверли, черт возьми!

— Один…

Мой взгляд останавливается на Айзеке, когда я даю окончательный ответ, зная, что могу назвать только одно имя:

— Джаспер.

Часы оказываются перед Айзеком как раз в тот момент, когда последние песчинки падают вниз.

Время вышло.

Мое зрение белеет. Чувство вины разъедает все жизненно важное. Желудок сжимается, желчь горькими волнами ползет по горлу.

Айзек никак не реагирует.

Он просто сидит, откинувшись на стуле, и тяжело дышит через мешок.

Я отворачиваюсь.

Я не могу смотреть на него.

Хранитель времени ухмыляется, глядя на Айзека.

— Похоже, она сделала свой выбор. И, как говорят дети, обратного пути нет. — Затем он поворачивается и отдает приказ охраннику, указывая на нас с Джаспером. — Заприте этих двоих.

Ледяные щупальца страха обвиваются вокруг моего сердца. Чистый ужас.

Джаспера выталкивают за дверь первым, он зовет меня по имени. Сопротивляется и пинается.

— Нет! — Мои ноги скользят в разные стороны, меня охватывает паника. — Пожалуйста, нет!

Я борюсь.

Безуспешно.

Меня выносят следом, в горле стоит комок.

От сожаления и ужаса все вокруг становится черным. Тяжесть того, что произойдет дальше, разрывает мою грудь.

— Айзек! — кричу я дрожащим от горя голосом. — Пожалуйста, пожалуйста, прости меня. — Я царапаю руки, сжимающие мою талию, когда они отрывают меня от земли, словно я ничего не вешу. — Продолжай бороться! Ты сможешь это сделать! Не сдавайся! — Горячие слезы обжигают мне глаза, текут по лицу и шее. Меня тошнит. Я опустошена. — Мне жаль… мне так жаль. Пожалуйста, не сдавайся. Это еще не конец. — Я выкрикиваю его имя в последний раз, когда охранник вытаскивает меня из камеры с протянутыми к нему руками, молящими о прощении. — Айзек!

Но он молчит.

Неподвижен как камень.

Его поникшие плечи и склоненная голова, его поза, свидетельствующая о поражении, — последнее, что я вижу, когда меня вытаскивают через дверной проем месивом бьющихся конечностей и криков.

Он сдался.

И это самое трагичное, что я когда-либо видела.

Меня толкают в клетку, и дверь с металлическими прутьями захлопывается за мной. Я лечу на грязный цементный пол, мои ладони скользят по камням и мусору, когда я пытаюсь замедлить свое падение. Это клетка, предназначенная для животных, слишком маленькая, чтобы я могла в ней стоять. Забившись в дальний угол, я поджимаю колени к груди и смотрю, как седой охранник вставляет ключ в висячий замок.

Он запирает меня.

В это же время Джаспера бросают в его собственную клетку, расположенную через одну от меня. Я вижу его сквозь щели той, что между нами.

Он стоит на коленях, обеими руками сжав прутья. Трясет их. Выкрикивает ругательства. Он смотрит на меня, потом на другого охранника, когда тот отходит. Оба охранника удаляются, насвистывая на ходу, а затем главная дверь закрывается с грохотом, эхом, разносящимся по промышленному помещению.

Я в оцепенении.

Часть меня онемела. Часть меня чувствует все.

Я слышу биение своего сердца в ушах. В горле. В желудке. Оно бьется, как кувалда о стальную дверь.

Истерика вырывается на поверхность. Я пытаюсь подавить ее, но это неумолимый зверь.

— Эверли… Боже мой, с тобой все в порядке? — Джаспер поворачивается ко мне, хватаясь за прутья решетки с моей стороны. — Господи Иисусе. Где мы? Что это?

Мои глаза широко раскрытые и остекленевшие. Я в шоке, я знаю это. Хрипы ползут по моему горлу, как крошечные лезвия бритвы.

— Эверли! — Он трясет свою клетку с такой силой, что она ударяется о ту, что между нами, и она врезается в мою. — Черт побери. Скажи мне, что с тобой все в порядке. Я думал…

Я моргаю, мои губы раздвигаются в беззвучном крике.

— Я думал, ты умерла.

Задохнувшись, я медленно поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него. Сглатываю.

— Я не умерла.

Мы долго смотрим друг на друга.

Джаспер.

Мой муж.

Мужчина, которого я выбрала.

Противоречивые эмоции разрывают меня на части, словно приливная волна. Качели вины и сладкого облегчения.

Джаспер здесь.

Живой. Дышит. Из плоти и крови.

Айзека больше нет.

Он пытался спасти меня… а я убила его.

Я тупо смотрю на своего мужа с расстояния в десять футов. Это не то воссоединение, о котором я мечтала. Никаких праздничных колпаков и конфетти. Только медленный поцелуй смерти.

На лице Джаспера залегли тени, темные круги окружают нефритово-зеленые глаза. Его кожа лишилась золотистого оттенка и выглядит бледной, как мел. Он похудел. Черные волосы, обычно зачесанные назад и уложенные в идеальную прическу, беспорядочно падают ему на лоб, отдельные пряди торчат вверх.

Он еще раз безрезультатно трясет прутья решетки.

— Поговори со мной. Пожалуйста. Скажи мне, что это за место… что с тобой случилось?

Я не могу.

Я больше не рассказчик. Все мои истории иссякли, превратившись в пепел на языке.

Он разочарованно рычит.

— Черт, Эверли! Скажи что-нибудь. Пожалуйста.

— Где ты был? — всхлипывая, спрашиваю я, и горячая волна слез подступает к моим глазам. — Я… я ждала тебя. Я ждала тебя два года.

Качая головой, он смотрит на меня измученными глазами.

— Я пытался, детка. Я пытался найти тебя. — Он хмурится, морща темные брови. — Я искал везде. Твое дело замяли. Я… Я больше ничего не мог сделать. Они сказали, что ты мертва.

По щекам текут слезы.

Все это время я была здесь.

А он был там… жил своей жизнью без меня.

Я не должна винить его. Это несправедливо. Он тоже скорбел, а один человек мало что может сделать. Я была иголкой в стоге сена. Слезинкой в океане.

Но эти чувства переполняют меня, готовые выплеснуться, и я не знаю, что с ними делать.

— Не было никаких улик, — продолжает он, и его голос срывается. — Только я, моя кровь. У полиции не было никаких зацепок, ничего, на что можно было бы опереться, и я… я не знал, что еще делать.

Я отворачиваюсь и зажмуриваю глаза, из которых течет еще больше слез.

— Эверли, пожалуйста… Что они имели в виду, когда говорили об охоте? Кто был тот другой мужчина, привязанный к стулу?

Он был всем.

И я позволила ему ускользнуть сквозь пальцы, как воде.

— Айзек, — хриплю я. — Его звали Айзек.

Зовут.

Его зовут Айзек. Он еще не умер.

— Он был… — Джаспер делает паузу. — Твоим другом?

Я прикрываю рот рукой, мои плечи трясутся.

— Да.

— Боже… мне очень жаль. Я должен был бороться сильнее. Я никогда не прощу себя за это.

Я оглядываюсь на него, когда его голос наполняется скорбью. Джаспер прижимается лбом к решетке, его хватка ослабевает.

Во мне пробуждается сочувствие. Смахнув слезы, я подползаю к краю клетки и встаю на колени лицом к нему.

— Все в порядке, — шепчу я. — Прости меня. Я не виню тебя. — Мои слова дрожат. Я прикусываю губу, чтобы не разрыдаться. — Все в порядке, Джаспер.

— Нет. Я должен был перевернуть весь этот чертов мир и найти тебя.

Я прислоняюсь виском к прохладной решетке.

— Как мама? И Эллисон?

Он поднимает подбородок, его горло вздрагивает.

— Они справляются. Это было нелегко для всех нас. — Его пальцы сжимают металлические прутья. — Образовалась пустота. Зияющая дыра, которую мы не могли заполнить.

— Ты заботишься о них?

Поколебавшись, он медленно кивает.

— Конечно. — Затем он возвращается к нашему нынешнему положению. — Так вот где они тебя держали? В этой… клетке?

Я качаю головой.

— Нет, у меня была комната. Матрас, туалетные принадлежности. Книги. Я была товаром, и они обращались со мной как с товаром.

Он поднимает на меня глаза.

— Товаром?

— Мои яйцеклетки. Они забирали мои яйцеклетки для какого-то подпольного суррогатного бизнеса.

— Они сказали тебе об этом?

— Нет. Я сама догадалась. — Я облизываю пересохшие губы. — За два года мне было легко собрать все воедино.

Шокированные глаза смотрят на меня.

— Есть другие? Как тот мужчина в камере?

— Да. Много мужчин и женщин приходили и уходили. Я полагаю, их убили. Думаю, мне повезло.

— Господи. — Его голова падает вперед, качаясь из стороны в сторону. — Это кошмар.

— Это был мой кошмар в течение долгого времени, — говорю я ему. — Мне жаль, что он стал твоим.

Джаспер не отвечает какое-то время, но я слишком измотана, чтобы считать секунды. Время складывается из обрывочных мгновений. Как размытое пятно. Проходит не меньше минуты, прежде чем он выдыхает и опускается на задницу, скрестив ноги.

— Мы выберемся отсюда. Я обещаю. Я больше не отпущу тебя.

Слезы жгут и раздражают. Если я чему-то и научилась в этом месте, так это тому, что обещаниям суждено умереть здесь. Они не имеют веса и крыльев. Обещание — лишь обреченный шепот в темноте.

Но надежда — единственное, что помогало мне держаться, и я не собираюсь отнимать ее у него.

— Да, — сокрушенно отвечаю я. — Мы выберемся отсюда.

Грустная улыбка появляется на его губах, но не достигает глаз. Он протягивает руку через прутья. Медленно, тяжело, я протягиваю свою в ответ. Наши пальцы болтаются в нескольких футах друг от друга, между нами пропасть. Слишком далеко друг от друга, чтобы соприкоснуться.

Джаспер прерывисто выдыхает.

— Я скучал по тебе, — говорит он, протягивая руку. — Очень сильно.

По моим щекам текут реки слез. Я сжимаю пальцы и отдергиваю руку, прислоняясь к решетке.

— Я тоже по тебе скучала.

Я представляю себе жизнь за пределами этого места.

Новую жизнь.

Поначалу трудную. Непростой подъем.

Но, тем не менее, жизнь.

Настоящая кровать, в которой можно спать. Мой муж рядом со мной, его сильные руки обнимают меня. Потолочный вентилятор, крутящийся над головой, убаюкивает меня и навевает приятные сны.

Эллисон — не терпится обнять ее, увидеть ее милое личико, провести пальцами по ее темно-рыжим волосам и сказать ей, как я скучала по нашим разговорам и веселым ночным посиделкам.

Моя мама — мне нужно услышать ее голос, почувствовать, как ее руки обнимают меня. Она — мое утешение. Мой дом.

Даже мой домашний тарантул проникает в мои мысли. Мой маленький причудливый арахнид, мой верный друг.

Джаспер.

Вернуться к семейной жизни будет нелегко, но оно того стоит. Вместе мы сможем пройти через все. Мы дали обещание друг другу, стоя под цветочной аркой, и наши улыбки сияли в лучах полуденного солнца. Белый тюль и кружева развевались на ветру, а священные клятвы согревали нас безусловной любовью.

И все же…

Призрак кого-то другого портит эту сладость.

Мужчина за стеной.

Мужчина, которого я приговорила к смерти.

Мое преступление уничтожает зарождающуюся во мне надежду, и я знаю, что груз вины будет преследовать меня вечно. Даже если я выберусь отсюда живой, я никогда не стану прежней.

Когда выбор сделан, его уже не отменить.

И это, боюсь, участь хуже смерти.