Необратимость

ГЛАВА 16

Я прижимаю руку к своему вздувшемуся животу и откусываю кусочек яблока. Легкий приступ тошноты лишает меня аппетита, но я почти ничего не ела с тех пор, как медсестра Рэтчед тридцать с лишним часов назад сделала мне укол стимуляторов роста фолликулов. Я отсчитывала дни с момента первой инъекции, вычеркивая дни в своем внутреннем календаре. Четырнадцать дней. За последние две недели было проведено множество ультразвуковых обследований, во время которых меня усыпляли и переносили в стерильную палату для обследования.

То, что должно быть полезным опытом для будущих матерей и доноров яйцеклеток по всему миру, превратилось для меня в кошмар. Холодный, неумолимый и жестокий. Я чувствую себя изнасилованной. Использованной.

Жертвой.

А дети, рожденные без моего согласия, никогда не узнают о женщине, которая, скорее всего, отдала бы за них свою жизнь.

Грусть захлестывает меня, когда я падаю спиной на матрас и отодвигаю тарелку с недоеденным обедом в сторону. Постанывая от дискомфорта, я смотрю на свой живот — раздутый, болезненный и тяжелый. Такое ощущение, что в нем железный баскетбольный мяч.

Тарелка Айзека звякает о плитку рядом со мной, а я массирую свой вздувшийся живот, представляя, что в нем ребенок Джаспера. Как бы изменились мои ощущения. Как трагично осознавать, что этого никогда не произойдет.

Как бы выглядел наш малыш? Светлокожий, с копной мягких чернильных волос?

Ореховые глаза или голубые?

— Нашла уже что-нибудь интересное?

Я поднимаю глаза к потолку, подавляя приступ тошноты.

— Пока нет. Уверена, они не стали бы мне помогать.

— Должно же быть что-то.

— Я твержу себе это уже больше двух лет. Бесполезно. — Слезы застилают мои глаза, и на мгновение потолок превращается в мягкое белое небо. Птицы чирикают и поют в самом дальнем уголке моего сознания. Солнечные лучи прочерчивают золотистые полосы по моему лицу. — Думаешь, мое время вышло?

Учитывая, что Айзек, похоже, из тех, у кого стакан наполовину пуст, я не думаю, что хочу услышать его ответ.

А может, и хочу.

В конце концов, надежда ни к чему меня не привела.

Айзек подтягивает свою цепь ближе к стене, и я задаюсь вопросом, чувствует ли он мое поражение, сквозящее в каждом вырвавшемся слове.

— Не знаю, — говорит он, и в этом нет ничего, кроме честности. — Полагаю, ты приносишь им огромные деньги. Избавляться от тебя не в их интересах.

— Мне повезло. — Я закрываю глаза, когда облака надо мной превращаются в белые панели, лишенные всякой надежды. — Ты когда-нибудь принимал решение, которое потом преследовало тебя?

— И не одно.

— Думаю, мы все это делали. Просто мое решение оказалось равносильно смертному приговору. — Потирая губы друг о друга, я вспоминаю тот вечер — мою последнюю ночь на свободе. — Перед тем как меня забрали, я получила множество предложений стать суррогатной матерью для одной пары. Мой муж не был согласен, и мне кажется, что я решила свою судьбу, когда отказалась.

— Может быть, это не связано. — Он делает паузу, зная, что это не так. — Как бы то ни было, у тебя не было возможности узнать.

— Забавно, не правда ли? Как одно решение может изменить ход всей твоей жизни? — Вздохнув, я опускаю взгляд на браслет дружбы, обвивающий мое запястье. Он свободно болтается у края моей ладони, слишком большой для моей исхудавшей руки. — Интересно, что сделала Джой, чтобы оказаться здесь? Дезире. Митчелл. Ты. Один неверный шаг, одно неверное решение, и все… жизнь, какой мы ее знаем, закончилась.

Я сегодня в депрессии.

Прошло всего двадцать четыре часа с момента нашей интимной беседы, которая оставила во мне яркие и трепетные чувства. А теперь я мертва внутри. Пуста.

Все так быстро меняется, когда ты заперт в этих стенах.

Мои глаза наполняются слезами, и я поворачиваю голову к стене, мечтая о глазах с лазерным лучом. Чтобы видеть сквозь нее.

— Я бы хотела увидеть тебя.

Он молчит несколько секунд.

— Это не принесет пользы никому из нас.

— Может, и нет. Но я бы все отдала за один взгляд. — Я потратила часы, дни, пытаясь представить его. Не думаю, что когда-либо так сильно желала узнать, как выглядят бесчисленные мужчины, которые были до него.

Даже Джой.

Даже Сара с ее певучим голосом.

Я ненавижу связь, которая растет между нами, и не хочу ничего, кроме как растоптать ее, раздавить как лепестки тяжелым сапогом. Но я не могу. Я уже отдала ей слишком много.

Голова Айзека ударяется о стену, как будто он прислонился к ней спиной.

— Есть только один способ, чтобы это произошло, — говорит он мне, в его голосе слышны эмоции. — Выбраться отсюда.

Ненавижу этот ответ.

— Я попробую.

— Продолжай искать. Продолжай думать. Используй с людоедом свою магию. В один прекрасный день он должен сломаться. Я никогда не дарил женщинам цветы, не говоря уже о целой коллекции чьих-то безделушек.

— А мне ты бы подарил цветы?

— Нет. Мы это уже обсуждали. — Он слегка усмехается. — Я бы подарил тебе множество оргазмов, несколько шлепков и коллекцию заслуженных синяков, а потом отправил бы тебя в добрый путь.

Я прикусываю губу, чтобы сдержать улыбку.

— Падаю в обморок.

— Удивительно, что я всю жизнь был одинок.

Свет проникает внутрь, рассеивая мрак. Я снова начинаю теребить браслет, позволяя мягкой пряже смягчить мои жесткие грани. Я перекатываю бусины между пальцами. Провожу кончиками пальцев по истертым нитям. Я сжимаю его…

И тут я замираю.

Я опускаю глаза на браслет и снова сжимаю его.

— А еще лучше, я бы…

— Айзек, — прерываю я его, мое сердце бешено колотится, а сведенный судорогой желудок совершал кувырки. — Кажется, я кое-что нашла.

Несколько напряженных секунд пролетают как тиканье таймера бомбы, пока он обдумывает мои слова.

— Что ты имеешь в виду?

С трудом сглотнув, я резко сажусь, снимаю браслет со своего запястья, и изучаю его. Внимательно рассматриваю.

— Браслет.

— Подробнее.

— Это браслет дружбы, который подарил мне Роджер. Нить закреплена на тонкой проволоке. Но она кажется прочной. — Меня охватывает восторг, и я с трудом перевожу дыхание. — Проволока. Мы ведь можем ее использовать?

— Черт. — Его голос напряжен. Полон надежды. — Манжета… Мне нужно, чтобы ты нашла способ передать его мне.

— Передать… Я не… — Мысленно перебирая возможные сценарии, я смотрю на свою тарелку с обедом. Его доставили час назад, значит, Роджер принесет мне ужин через четыре часа. — Ладно. Я что-нибудь придумаю.

— Пококетничай с людоедом. Как-нибудь засунь ему в карман. Тебе он принесет еду первой.

Я поднимаюсь на ноги и начинаю расхаживать по комнате.

Как мне подобраться к нему достаточно близко?

И возможно ли это вообще?

— Хорошо. — Я качаю головой, расстроенная и в то же время полная новой уверенности. — Хорошо. Я попробую. У меня получится.

— Получится. — Его голос звучит ближе, как будто его губы почти прижаты к стене. — Засунь браслет Роджеру, а дальше я сам. Я вытащу нас отсюда.

По моим щекам текут слезы.

Я плачу.

Я плачу, потому что…

Я верю ему.

Ни разу я не поверила никому из них. Я всегда игнорировала их обнадеживающие слова и лживые обещания.

— Я не уверен, сколько времени мне понадобится, чтобы взломать замок на лодыжке, особенно если учесть, что мне придется действовать скрытно, — продолжает он. — Но я это сделаю. Потом я оторву ублюдку голову и отберу у него ключ-карту.

Меня осеняет новая мысль, и я прекращаю ходить.

— Айзек… тебе нужно будет быстро выбраться. Тут повсюду камеры. У тебя будет мало времени, прежде чем кто-то заметит.

— Я в курсе.

— Я серьезно. Ты не можешь… — Мои ребра болят от тяжести того, что я собираюсь сказать. — Ты не можешь пытаться спасти и меня. Беги. Приведи помощь. Скажи им, чтобы вернулись за мной. — Еще больше слез. Больше сдавленных слов. — За всеми нами.

Айзек молчит некоторое время. Двадцать две томительные секунды.

А потом…

— Я знаю. — В его голосе слышится сожаление, и он прочищает горло. — Я уже все продумал.

Конечно, продумал. Он умный, находчивый.

Попытка взять меня с собой была бы самоубийством.

Я киваю под натиском противоречивых эмоций, мне хочется трясти головой, бить по стене, кричать до тех пор, пока не пересохнет горло, и отказаться от каждого слова, которое я только что произнесла. Я хочу вернуть их обратно.

Возьми меня с собой, Айзек. Я умоляю тебя.

Но я не могу.

Он не может.

Я могу только верить, что он приведет помощь, и скоро я увижу другую сторону этих стен.

Потому что, несмотря ни на что… я доверяю ему.

Свою жизнь.

— Хорошо, — хрипло выдавливаю я, отдавая свою судьбу в руки этого незнакомца. Этого дерзкого, блестящего, запутавшегося человека. — Роджер принесет мне ужин через несколько часов. Я все сделаю. А потом… мы увидимся.

Проходит несколько мгновений.

— Да.

Я поднимаю взгляд на камеру. Только видео, никакого звука. Слава Богу, что так. Мои похитители чувствуют себя неприкасаемыми, они слишком самонадеянны, чтобы заподозрить, что у этой сломленной модели хватит мозгов придумать план побега с неуправляемым соседом по камере.

Когда-нибудь они об этом пожалеют.

Следующие несколько часов я хожу из угла в угол. Я пытаюсь читать, но слова сливаются, превращаясь в неразборчивый бред, и я ничего не понимаю. Еще немного походив, я набираю в легкие побольше воздуха и медленно выдыхаю его. Мы с Айзеком почти не разговариваем. Я слишком взвинчена для болтовни, предвкушение того, что мне предстоит сделать, приводит меня в состояние нервного возбуждения. Здесь нет места промашкам и оплошностям. Все зависит от этого момента.

Я могу это сделать.

— Я слышу, как ты ходишь туда-сюда, — говорит Айзек почти три часа спустя.

Я двигаюсь бесцельными кругами, сжимая руки в кулаки.

— Я нервничаю.

— Я могу отвлечь тебя, если хочешь.

Прикусив губу, я почти улыбаюсь. Я уже хорошо разбираюсь в его способах отвлечься, и предложение заманчивое. Но я слишком взвинчена для этого. Я с трудом вспоминаю, как правильно дышать.

— Извини, но Хлои сейчас нет в офисе.

Тихий смешок доносится до меня.

— Ник, должно быть, сильно ее измотал.

— Пожалуй, соглашусь.

— Ты можешь это сделать, Эверли.

Я останавливаюсь. Прерывистый вздох вырывается из моего горла и наполняет воздух надеждой. Глаза закрываются, я опускаю руки по бокам и сжимаю кулаки, позволяя его словам придать мне сил. Мое тело слабое, но я потратила годы на то, чтобы сохранить остроту ума и сообразительность.

Возможно, все, что мне было нужно, — это чтобы кто-то еще поверил в меня.

Облизав губы, я снова начинаю расхаживать взад и вперед вдоль стены, касаясь кончиками пальцев ее прохладной поверхности.

— Я знаю, как ты можешь отвлечь меня.

— Да?

— Да.

— Как ни странно, я готов к бондажу. — Для пущего эффекта он гремит своей цепью.

На этот раз я улыбаюсь.

— Я назову песню, а ты скажешь мне что-нибудь, что ассоциируется у тебя с ней.

Цепь Айзека снова звенит, на этот раз тише, и я представляю, как он поворачивается на матрасе лицом к нашей стене.

— Не то, что я имел в виду, но ладно, если это тебя заводит.

— Хорошо. — Я прочищаю горло, удивленная тем, что он согласился. — «Bad Moon Rising» группы Credence Clearwater.

— Мой друг. Он женился и обзавелся лодкой. Каждое лето мы отправлялись на озеро и крутили эту группу.

Я улыбаюсь.

— Значит, у тебя все-таки есть друзья.

— Был один, когда-то давно, до того, как жизнь трахнула меня, и ничто больше не имело значения.

Меня пронзает сердечная боль.

Я хочу знать больше, я хочу знать о нем все.

Но это было бы ошибкой, а я уже совершила их слишком много. Даже то, что теперь я знаю его настоящее имя, будет преследовать меня.

— Как ты думаешь, он сейчас ищет тебя? — спрашиваю я.

— Да, он такой парень. — Он говорит это почти с сожалением. — Я бы сделал для него то же самое.

Я обдумываю его ответ, прежде чем вздохнуть и продолжить:

— «Separate Ways» группы Journey.

— Мм. Моя сестра бесконечно крутила этот клип. Она была одержима музыкой восьмидесятых. Сводила меня с ума.

Сара?

Я не настаиваю на развитии этой темы, слишком боясь оборвать момент, как тонкую нить.

— «I Kissed a Girl» Katy Perry.

Он усмехается.

— Нет.

— «Hey, Soul Sister» группы Train.

— У тебя ужасный музыкальный вкус. Дальше.

Раздается смешок.

— «Blackbird» группы The Beatles.

Он замолкает так надолго, что я уже не жду ответа. Когда наконец раздается его голос, он низкий, напряженный, чего не было минуту назад.

— Моя мама пела ее, когда мыла посуду.

На языке вертится двадцать вариантов ответа: от «это мило» до «я люблю эту песню» и «расскажи мне о своей маме». Именно об этом я хочу спросить, но его тон говорит мне этого не делать. Молчание затягивается, и я не знаю, как его прервать.

Затем он добавляет:

— Она заставляла меня чувствовать… ревность.

— Ревность? — Мне хочется плакать, и я не совсем понимаю, почему.

— Это песня о надежде. Мне всегда казалось, что она вдалбливала мне ее в голову.

— Мне жаль.

— Теперь это не имеет значения. — Он делает паузу. — Давай еще одну.

Тихо вздохнув, я поворачиваюсь лицом к разделяющей нас стене и предлагаю ему последнюю песню, крепко прижав к ней руку.

— «The Scientist» группы Coldplay.

Он молчит.

Проходит семь напряженных секунд, которые звучат так же громко, как мое сердце.

Когда он отвечает, я уже успокаиваюсь, низкий гул его голоса звучит странной колыбельной.

Но я слышу его, ясно как день.

— Ты.

И когда через полчаса дверь с грохотом распахивается, я чувствую себя самой смелой на свете.

Это не Роджер.

Почему это не Роджер?

Ужас проникает в меня, высасывая все мужество из моих костей. Я отступаю назад, пока не упираюсь спиной в стену, и трясу головой.

В конце концов, камере транслировала звук?

Неужели мы только что решили свою судьбу?

Они знают?

Медсестра подходит ко мне с непроницаемым выражением лица и достает из переднего кармана иглу. Я смотрю на свою тарелку с холодным нетронутым обедом и понимаю, что уже время ужина. Это Роджер должен был войти в эту дверь и принести мне еду, а не она.

Где он?

Я сглатываю подступившую к горлу кислоту и перевожу оцепеневший взгляд на длинную иглу, поблескивающую в свете ламп над головой. Острая, безжалостная. Она не похожа на мое лекарство.

Это похоже на…

— Пора идти, — говорит она, ее голос холоден. В нем нет ничего — она не может быть человеком. — Я предлагаю тебе сотрудничать.

Сотрудничать.

Я только и делаю, что сотрудничаю, и это ни к чему не привело. Я все еще здесь. Пойманная в ловушку и беспомощная, как птица в клетке со сломанными крыльями.

— Держись от меня подальше. — Слезы застилают мне глаза, ее мерзкое лицо расплывается. — Где Роджер?

Цепь Айзека движется, тянется к стене. Он прислушивается, ждет. Он знает, что планы изменились. Поворот сюжета, мешающий нашему побегу.

Но сейчас он ничем не может мне помочь.

Мне нужно выбраться отсюда.

Мой пульс учащенно бьется, внимание переключается между все еще открытой дверью, шприцем и медсестрой. Я снова сглатываю. Горло жжет, словно я глотаю пепел.

— Пожалуйста, — умоляю я, глядя на дверной проем. Я могу убежать. Я вырвусь и будь прокляты последствия. — Не трогайте меня.

Женщина вздыхает, почти со скукой, и надвигается на меня.

Я узнаю иглу. Как только она проткнет мою вену, я исчезну. Буду парализована. Меня притащат без сознания в операционную вместе к доктору Франкенштейну, а затем изуродуют изнутри.

Сегодня день операции.

И я не могу не думать, что она будет последней. Возможно, мое время истекло.

Она делает шаг вперед.

Я уворачиваюсь.

В ее глазах мелькает раздражение, когда она снова тянется ко мне. Она промахивается. Я бросаю взгляд на дверь, и тут она понимает, что оставила ее открытой. Ее внимание на мгновение рассеивается. Я вижу проблеск паники. Я использую это в своих интересах и делаю свой ход.

Юркая и быстрая, я проскакиваю под ее рукой и бегу, спасая свою жизнь.

— Эй! — рявкает она.

Перед моими глазами мерцают звезды. Инстинкт самосохранения подстегивает меня. Айзек колотит по стене, звуки заглушаются резкими ударами моего сердца. Мои ноги скользят по полу, но я удерживаюсь, продолжаю бежать и хватаюсь за ручку двери, распахивая ее пошире.

Но далеко уйти не удается.

Крик вырывается из меня, когда я врезаюсь в массивное тело.

Роджер.

Он хватает меня.

Все происходит так быстро.

— Айзек! — кричу я.

Две сильные руки сжимают мои плечи до синяков и нестерпимой боли. Я не могу пошевелиться, не могу убежать. Я могу только выкрикивать его имя.

— Айзек!

Игла находит мою шею прежде, чем я успеваю сделать еще один вдох.

Все кончено.

Я потерпела неудачу.

Я медленно моргаю, когда начинаю чувствовать действие наркотиков, и обмякаю на груди Роджера, теряя сознание.

Последнее, что я слышу, — это свое имя.

Его прозвище для меня.

Пчелка.