Необратимость

ГЛАВА 41

— Что ты делаешь?

Поморщившись, я убираю телефон от уха, шагая по тротуару в туфлях на каблуках и коричневом пальто. Возможно, этот разговор стоило вести лично.

— Я не хотела говорить тебе, когда приезжала, потому что не знала, надолго ли это. Это было одно из тех спонтанных решений, которые принимаются за доли секунды, понимаешь? Я встретила Куини несколько месяцев назад в местной кофейне. Я сказала ей, что выбита из колеи и я чувствую себя неуверенно, и она предложила мне работу, а я… Ну, я подумала, что если я сделаю что-то, что полностью выходит за рамки моей зоны комфорта, это выведет меня из этого состояния.

— Господи Иисусе.

— Я думала, что ты, как никто другой, поймешь меня. — Я сворачиваю за угол, вдыхая полные легкие выхлопных газов. — Ты разочарована во мне?

— Нет. Конечно, нет.

— Ты, кажется, злишься.

— Застигнут врасплох, а не злюсь. — В динамике раздается ее вздох, но он звучит как вздох раздражения. — Эверли, ты уверена, что это лучший вариант для тебя? Ты через многое прошла. Мысль о том, что незнакомые мужчины будут пялиться на твое обнаженное тело, мне не по душе.

Мои шпильки звякают о металлические ступеньки, когда я вхожу в клуб через заднюю дверь и иду по извилистому коридору. Лен приветствует меня возле гримерки, очаровательно подмигивая, и я рассеянно улыбаюсь в ответ.

— Здесь только топлес. Не говоря уже о том, что ты семь лет была стриптизершей, — напоминаю я ей.

— А еще я мать. Твоя мать. Я не могу защитить тебя, когда ты в четырехстах милях от меня, а эта индустрия не всегда… безопасна.

— Все очень доброжелательны. Поддерживают, оберегают, придают сил. — Куини бросает на меня обеспокоенный взгляд от стойки с косметикой, когда я направляюсь к шкафчикам, но я качаю головой, заверяя ее, что все в порядке. — И тебе не нужно меня защищать. Я способна сама постоять за себя.

— Я знаю, что ты способна. Ты сильная и выносливая, — отвечает она. — Но ты также красивая, уязвимая и ростом всего пять футов два дюйма, когда не сутулишься. Я не беспокоюсь о женщинах, я беспокоюсь о мужчинах. О посетителях. У меня было немало неприятных стычек. — Она делает паузу. — Тебе следует носить с собой оружие. Перцовый баллончик, как минимум.

— У меня есть. Не волнуйся. — По правде говоря, я не знаю, зачем он мне. Он появился в моей сумочке на днях, скорее всего, благодаря Куини.

Мама снова вздыхает, когда я открываю шкафчик и кладу туда сумку. Затем она добавляет:

— А как насчет работы моделью? Если тебе не хватает внимания, то я уверена, что у Джаспера есть связи, которые помогут возродить твою карьеру. Я бы предпочла этот вариант.

Мои пальцы сжимаются вокруг телефона при упоминании его имени.

— Я не хочу заниматься модельным бизнесом. Там слишком много… шума. — Когда я поднимаю взгляд, Куини, прислонившись к дальней стене, наблюдает за мной с беспокойством в глазах. — Я не хочу, чтобы мое имя мелькало в прессе, чтобы мое лицо было на страницах журналов, чтобы люди тыкали в меня камерами, куда бы я ни пошла. Эверли Кросс — модель — ассоциируется с похищением, черным рынком, скандалом и разводом. Теперь я Эверли Мэйфилд. Я просто… Пчелка.

— Пчелка?

— Мой сценический псевдоним. — Я бросаю взгляд на настенные часы, чувствуя беспокойство по мере приближения времени начала шоу. — Слушай, мне нужно идти. Я приеду к тебе на следующей неделе, и мы сможем поговорить об этом подробнее. Не волнуйся, хорошо?

— Я всегда буду волноваться. Ты поймешь, когда снова остепенишься и однажды заведешь детей. Путь, который ты выбираешь для себя, не всегда совпадает с тем, который ты хочешь для них.

Я смотрю в пол, мое горло сжимается.

Я не знаю, хочу ли я снова «остепениться».

После двух лет жизни в камере все, чего я хочу, — это жить за ее пределами. В прямом и переносном смысле — во всех. Я больше не хочу чувствовать себя как в ловушке.

Но сейчас не время для этого разговора.

— Я поняла. Я позвоню тебе позже. Поцелуй за меня кошечек. — Макарони на заднем плане выкрикивает что-то неразборчивое и, скорее всего, оскорбительное. — Мака тоже.

Мамин голос становится тише, когда она шепчет:

— Обязательно. Люблю тебя.

— Люблю тебя. — Я отключаю звонок и поворачиваюсь лицом к Куини. — Извини. Мама сходит с ума.

— Ты наконец-то ей рассказала, да?

Я снимаю пальто и вешаю его в шкафчик, прежде чем закрыть дверь.

— Рассказала. Она восприняла это не так хорошо, как я надеялась, учитывая ее давнюю страсть к этой индустрии.

— Это меня не удивляет. Джиллиан — свободная натура, но ее душа отдана тебе. Ты не можешь винить ее за то, что она переживает.

— Наверное. — Часть меня предвидела такую реакцию, и, думаю, именно поэтому я так долго ждала, чтобы сказать ей. — У тебя ведь нет детей, верно?

— Нет. Я слишком эгоистична для этого. — Она, улыбаясь, пожимает плечами. — И я не имею в виду ничего плохого, милая, просто смотрю на вещи реалистично. Некоторые люди умеют заботиться только о себе, и нет ничего постыдного в том, чтобы принимать то, кто ты есть, и то, чего ты хочешь. Моя жизнь принадлежит этой сцене. — Она отрывается от стены и машет рукой танцорам позади нее, которые готовятся к своим номерам. — Кроме того, мои девочки — как мои дети. Мне этого достаточно.

Мягко улыбаясь, я прохожу в гримерную и беру свой наряд для вечера.

Сегодня «День карьеры».

Клуб часто проводит тематические вечера, чтобы было интереснее. Праздники — это само собой разумеющееся, но были и вечера в стиле ретро 50-х, и маскарад, и шоу в стиле подводного царства русалок, и дань викторианской эпохе. Куини спросила меня, какую профессию я хочу выбрать. Я подумывала пойти по пути энтомологии и нарядиться божьей коровкой или бабочкой, но так как я уже использовала образ пчелы, то остановилась на ученом.

Сексуальный лабораторный халат, туфли на высоком каблуке и смелые очки «кошачий глаз» — это будет забавно.

Когда я заканчиваю наносить дымчатые тени на глаза и закрепляю короткий черный парик шпильками, в дверь гримерной стучат. Я встаю и высовываю голову наружу, замечая за дверью Лена с планшетом в руках.

— Ты почти готова, — говорит он. — У тебя есть музыка для выступления?

— О, эм… — Я прикусываю щеку, обдумывая просьбу. — Не совсем. Удиви меня.

Он окидывает меня беглым взглядом, оценивая костюм.

— Я понял. Увидимся через десять минут.

— Спасибо, Лен.

Десять минут спустя объявляют мое имя, а я все еще суечусь за кулисами, чувствуя, как у меня разрывается сердце. Все, о чем я могу думать, это о нем и о том, будет ли он здесь сегодня вечером — о его лице, скрытом тенью в толпе, как он будет смотреть мой танец, упиваться моими изгибами, моими движениями, моей кожей.

Закажет приватный танец.

Будет ждать меня в VIP-люксе после шоу, чтобы я могла избавиться от этого болезненного влечения раз и навсегда.

Я не знаю, Айзек ли он. Я не знаю, готовлюсь ли я к сокрушительному разочарованию или траектория моей жизни вот-вот изменится.

Часть меня говорит, что это он.

Часть меня говорит, что он никогда бы так не поступил.

Айзек не стал бы так надо мной издеваться, он не стал бы разрывать все мои только что соединенные кусочки с помощью игр и исчезновений. Если он жив, значит, он знает, как мне больно и как мне его не хватает. И Айзек, которого я знаю, — настоящий Айзек — наконец-то заключит меня в свои объятия и будет держать, пока я не освобожусь от этого последнего, болезненного груза мыслей о том, что отправила его в могилу.

Я просто не знаю, какая часть меня права.

Толпа приходит в неистовство, когда я выхожу на сцену и изображаю на лице кокетливую улыбку. Когда я расстегиваю первую пуговицу на своем лабораторном халате, начинает звучать песня.

Хлопки и свист становятся фоновым шумом. Звук стихает, пока мои глаза сканируют толпу. Так много лиц, но ни одно из них не принадлежит ему. Я стараюсь не выдать своего огорчения, шагая вперед и расстегивая очередную пуговицу, пока к моим ногам бросают долларовые купюры.

Музыка проникает в мои уши.

Сначала я не узнаю песню. Голос певца обработан, мелодия искажена, а я погружена в себя, чтобы быстро уловить мелодию. Звучат глубокие, эротичные басы, побуждая мое тело раскачиваться, когда я тянусь к шесту.

Но потом…

Я слышу это.

Осознание бьет мне в грудь.

Пока она не становится всем, что я слышу.

Застыв на месте, я обхватываю рукой столб, костяшки пальцев белеют. Сердце отскакивает от ребер, как шарик от кеглей в старом автомате. Пульс отдается в висках, ушах, горле.

Это кавер на песню «The Scientist».

Я не могу дышать.

Все вокруг меня расплывается. Толпа, свет, хлопки. Силы покидают меня, как в замедленной съемке. Я чувствую, как у меня дрожат ноги, дыхание становится все более частым и поверхностным.

Песня продолжается, я мысленно возвращаюсь в прошлое, и что-то внутри меня обрывается.

Увядает. Умирает.

Я не могу набрать воздуха, вглядываясь в море размытых лиц. Толпу охватывает замешательство, аплодисменты стихают, люди оглядываются по сторонам.

Я моргаю снова и снова, пытаясь прогнать пелену с глаз, в то время как моя грудь словно скована, и дыхательные пути сужаются от удушья. Голос Хранителя времени звучит в моих ушах как зловещая колыбельная.

— Это твоя любимая песня. Я подумал, что этот момент заслуживает саундтрека.

Я снова там.

Я в той стерильной комнате, вынужденная принимать решение, пока Айзек борется со своими путами и умоляет меня выбрать его.

Довериться ему.

Спасти его.

И тут … Мне кажется, я кого-то вижу.

Хранителя времени.

Он идет сквозь толпу людей, приближаясь к сцене. Он выследил меня. Он нашел меня. Два разных глаза сверкают дьявольской радостью, когда он поправляет свой галстук-бабочку и наблюдает за мной от края сцены. Он протягивает ко мне руки, как будто ждет, что я подбегу к нему.

Как будто он хочет, чтобы я вернулась домой.

Нет…

Мир вокруг меня искажается. Моя рука взлетает вверх, чтобы схватиться за шею, потому что кислорода не хватает. Я скребу и царапаю. Паника охватывает меня, тело и разум, а затем образ моего похитителя меняется.

В мгновение ока… он исчезает.

Просто обычный мужчина стоит и смотрит на меня, пока я разваливаюсь на части.

Я теряю контроль над реальностью. Это была дымовая завеса, разрушительный мираж. Его здесь нет, но комната уже кружится.

Закручивается воронкой. Вращается.

Ноги подкашиваются, и я падаю.

В ушах раздается глухой удар, когда я ударяюсь затылком о сцену, и до меня доносится отдаленный гул встревоженных голосов. Мои веки трепещут на грани потери сознания. Я смутно ощущаю приближающиеся шаги, твердые подошвы стучат по сцене, и надо мной склоняется фигура.

Лен?

Нет. Кто-то другой.

Меня поднимают в воздух.

Подхватывают и уносят.

Две руки обнимают меня, сильные и бережные, одна держит мои колени, а другая — спину. Я упираюсь в твердую мужскую грудь, перед глазами проносятся головокружительные вспышки света. Я моргаю. Моргаю снова. Надо мной нависает лицо, темные волосы блестят в пурпурном свете. Я превращаюсь в куклу в его руках, мой парик падает на пол. Он несет меня, пробираясь сквозь толпу людей, сквозь протянутые руки.

— Отнесите ее в гримерку!

— Вызовите скорую.

— Она дышит?

Моя голова запрокидывается, глаза не могут сфокусироваться. Успокаивающие удары сердца отдаются у моего виска, когда я прижимаюсь носом к груди мужчины, вдыхая его запах.

Сандаловое дерево. Дым.

Меня укладывают на кушетку, мои конечности безвольные, как мокрая лапша. Но я протягиваю руку и хватаюсь за воротник кожаной куртки.

— Нет… подожди…

Вокруг меня суетятся люди.

Танцоры. Лен. Куини.

— Принесите ей чертовой воды! — кричит Куини, опускаясь на колени рядом со мной.

Мужчина.

Мне нужен этот мужчина.

Он все еще здесь. Моя рука сжимает полу его куртки, заставляя вернуться ко мне. Я не отпускаю его.

Я пытаюсь сосредоточиться, пытаюсь разглядеть его лицо, пока мое дыхание стабилизируется.

Перед глазами возникает образ: два темных, суровых глаза на знакомом лице, щетина на подбородке и растрепанные каштановые волосы.

Его рука гладит меня по щеке.

Всего лишь поглаживание. Мимолетное, нежное прикосновение.

Этот жест наполняет меня теплом и умиротворением, я медленно поворачиваю голову в сторону и, моргая, смотрю на него, понимая и веря каждой измученной частичкой своей души:

— Айзек, — выдыхаю я.

Выражение его лица меняется. Он оглядывается по сторонам, его лицо становится жестче, челюсть подрагивает, мышцы сжимаются. Он выпрямляется, затем медленно отступает назад, как будто не хочет уходить. Его палец наматывает прядь моих волос, прежде чем он отпускает меня.

Я смотрю, как он уходит.

— Нет… — Меня захлестывает новая волна паники, от которой перехватывает горло, когда я пытаюсь принять сидячее положение. — Вернись…

Я борюсь с руками, которые тянутся ко мне, удерживая на месте. Затем я беспомощно и с болью в сердце наблюдаю, как он поворачивается и выбегает в открытую дверь, темные джинсы и черные ботинки исчезают из моего поля зрения.

— Нет. Слезы наворачиваются на глаза, и я падаю обратно на диван. К моим губам подносят стакан с водой. Я бормочу и задыхаюсь, пока эмоции вырезают новые дыры в моем сердце.

— Эверли. — Куини прижимает тыльную сторону ладони к моему влажному от пота лбу. — Эй. Поговори со мной, ангелочек.

Я сворачиваюсь в клубок и всхлипываю.

— О, милая… — Она обхватывает меня руками и крепко прижимает к себе, пока я разбиваюсь вдребезги.

Но это не те объятия, которые мне нужны.

Мне нужны не ее слова.

Это просто еще одна стена, которую я не могу пробить.